Энца взобралась на козлы:
– Не забудь ужин!
Чиро взял еду и забрался следом. Энца взяла поводья, и тут Спруццо запрыгнул на сиденье между ними.
Энца тряхнула поводьями. Чипи затрусил к торному пути, вившемуся через деревню. Центр Скильпарио, настоящий коридор из зданий, выстроившихся по обе стороны дороги, был залит бледно-голубым лунным светом. Повозка ехала по узкой каменной улице, пока стены не расступились, выпуская ее на Пассо Персолана.
Дорога разматывалась перед ними, будто катящийся с горы рулон черной бархатной ленты. Висевшая на повозке лампа указывала путь желтоватым сиянием. Чиро наблюдал, как ловко управляется с поводьями Энца. Она сидела совершенно прямо, направляя Чипи сквозь ночь.
– Расскажи мне о кольце, – сказала Энца.
Чиро крутил на мизинце золотое кольцо с печаткой.
– Боюсь, оно скоро станет мне совсем мало.
– Оно у тебя очень давно?
– С тех пор как мама уехала. Это ее кольцо.
– Красивое.
– Это все, что у меня осталось на память от матери.
– Неправда, – возразила Энца. – Спорим, у тебя ее глаза, или улыбка, или цвет волос.
– Нет, я весь в отца. – Когда кто-то другой расспрашивал о матери, Чиро менял тему разговора, но в словах Энцы совсем не было назойливого любопытства. – Вот брат мой пошел в нашу мать. А я ни капли не похож на нее, правда.
– Ты поел бы, – сказала Энца. – Наверняка умираешь с голоду.
Чиро откусил кусок хлеба с сыром.
– Я всегда хочу есть.
– Каково это – жить в монастыре? Когда я была маленькой, подумывала, не стать ли монахиней.
Положив руку на спинку сиденья, Чиро обнял Энцу за плечи.
– Тогда бы ты не смогла целоваться с мальчиками.
– У тебя чересчур самодовольный вид.
– Откуда ты знаешь, какой у меня вид? Сейчас темно.
– У нас есть лампа.
Энца ослабила поводья, и Чипи пошел неспешным шагом.
– Ты даже не направляешь его. Он знает дорогу, – заметил Чиро.
– Папа часто здесь ездит, когда дела идут хорошо.
– А сейчас как?
– Ужасно. Но совсем скоро лето, а значит, будет работа.
– Я тебя увижу летом?
– Мы поедем на озеро Эндине.
– И ты тоже?
– Поживем там у родственников. Ты можешь поехать с нами, – предложила Энца.
– Я не хочу навязываться, – сказал Чиро.
– Мои братья будут рады компании. Они рыбачат, бродят по горам, залезают в пещеры. Баттиста говорит, что высоко в горах есть пещеры с голубым песком.
– Я слышал о них! А ты рыбачишь? – спросил Чиро.
– Нет, я готовлю, убираю и помогаю тете присматривать за детьми. Прямо как твои монашки. Полно работы, а платят мне свежими фигами, – пошутила Энца.
В Вильминоре Энца свернула на главную площадь. Несмотря на поздний час, там еще гуляли люди. Старики играли в карты в колоннаде, а какая-то женщина катала коляску, чтобы успокоить ребенка. Когда копыта Чипи зацокали по площади, Чиро перехватил поводья и повернул коня ко входу в монастырь.
– Спасибо тебе за эту поездку, – сказал Чиро. – Жаль, что обратно тебе придется ехать одной.
– Не волнуйся за меня. Чипи знает дорогу, помнишь?
– Я пойду, – сказал Чиро, но не двинулся с места. Ему не хотелось покидать повозку, не хотелось, чтобы эта ночь кончалась.
– Я не буду целоваться еще раз, – мягко сказала Энца и протянула ему узелок с едой. – Спокойной ночи, Чиро. Помни, святой Антоний позаботится о тебе, если ты позаботишься о Спруццо.
– Когда я снова тебя увижу?
– Когда захочешь. Ты знаешь, где я живу.
– Желтый дом на Виа Скалина.
Он выбрался из повозки, держа в охапке Спруццо и остатки ужина. Повернулся, чтобы сказать Энце еще что-нибудь, но Чипи затрусил по площади, направляясь к дороге. Темные волосы Энцы развевались, будто траурная вуаль. Какой маленькой она казалась на высоких козлах! Когда повозка свернула на дорогу, деревянный бортик блеснул под светом лампы.
– Погоди! – закричал Чиро, но она уже скрылась из виду.
«Я же знаю эту двуколку», – подумал он. Точно в такой коляске уехала его мать. Неужели это та самая повозка? Чиро с самого начала чувствовал, что во встрече с Энцей есть что-то судьбоносное, и теперь знал это наверняка. Он не мог дождаться, чтобы поговорить об этом с Эдуардо, вдруг брат лучше помнит повозку. Может, ему просто почудилось – день выдался тяжелый.
Легкие облака, закрывавшие луну, уплыли прочь, и на небе снова сияла золотая монета. Счастливая луна. Сегодня, подумал Чиро, жизнь складывалась отлично. Если бы он был из тех, кто молится, он бы поблагодарил Бога за ниспосланную удачу. В кармане у него лежала лира. Он встретил хорошенькую девушку и поцеловал ее. И поцелуй этот не был похож на другие, как и она не походила ни на одну из девушек, с кем он встречался до того. Энца действительно слушала его – дар слаще любого поцелуя. Но прошло много лет, прежде чем Чиро это понял.
Чиро распахнул монастырскую дверь. В вестибюле его ждал Эдуардо.
– Ты вернулся. Grazie a Dio[37 - Слава Богу (ит.).].
– В чем дело?
– А это кто? – Эдуардо посмотрел на пса.
– Спруццо.
– Ты не можешь держать собаку в монастыре.
– Он для сестры Терезы. Она сказала, что на кухне крысы.
Чиро направился было к домику садовника, но Эдуардо остановил его:
– Они ждут нас на кухне.
– Они?…
– Монахини.
Чиро последовал за Эдуардо.
– Что происходит? – Удовлетворение, переполнявшее Чиро всего минуту назад, сменилось тяжелым чувством.
Дверь кухни была закрыта, но свет проникал сквозь трещины в косяке. Чиро приказал Спруццо ждать снаружи. Эдуардо открыл дверь. Монахини сидели за столом. Лишь сестра Тереза стояла в стороне, лицо у нее было печальное.
– Мы будем голосовать? – спросил Чиро. – Если да, я предлагаю посадить на будущий год больше оливковых деревьев и меньше винограда.
Монахини, которым обычно нравились шутки Чиро, не улыбнулись.
– Хорошо. Прежде чем вы накажете меня, что бы я ни сделал… – Чиро достал из кармана лиру, – это вам. – Он вручил монету сестре Доменике; седые волосы у той выбились из-под платка – верный знак, что дело серьезно.
– Спасибо, – сказала сестра Доменика. Остальные сестры тоже пробормотали слова благодарности.
– У нас трудная проблема, – заговорила сестра Эрколина, поправив проволочные дужки очков. Высокая и тонкая, она напоминала пальмовую ветвь Пасхальной недели. Спрятав, как в муфту, руки в широкие рукава, она продолжала: – Мы всегда были искренне рады, что вы, мальчики, с нами. Эдуардо, ты всегда был чудесным учеником. Чиро, не знаю, как бы мы без тебя управлялись с садом, цыплятами, как поддерживали бы порядок в монастыре и церкви…
– Это дон Грегорио, да? – прервал ее Чиро. Во рту у него так пересохло, что язык с трудом ворочался. Он налил себе воды из кувшина.
– Он потребовал, чтобы вас немедленно удалили из монастыря, – сказала сестра.
Чиро взглянул на Эдуардо: лицо брата стало таким же белым, как мука в эмалированной кастрюле. Чиро положил руки на стол и неверяще покачал головой. У братьев Ладзари на их коротком веку было два дома. Первого они лишились, когда умер отец, а мать не смогла выстроить свою жизнь без него. А теперь они лишались и второго – по вине Чиро, из-за его ссоры с деревенским священником. Мальчики свыклись с тем, что служат этим добрым и бедным женщинам. Считали, что работа, порой нелегкая, в обмен на стол и кров – это честная сделка. Они стали частью общины и со временем полюбили эту жизнь. Монахини усердно окружали мальчиков материнской заботой, старались, чтобы праздники проходили у них по-семейному, будто с потерей родителей для них ничего не изменилось. А теперь у них отбирали единственное место в этом мире, надежное убежище, дававшее им уверенность в завтрашнем дне.
– Я надеюсь, вы послали дона Грегорио куда подальше, – сказал Чиро.
Послушницы охнули.
– Он же священник, – сказала сестра Эрколина.
– А еще он жулик, воспользовавшийся своей властью над невинной девушкой. Вы гладите его облачения, но он их недостоин. Вы… – Чиро повернулся и посмотрел в глаза каждой из монахинь, составлявших его семью. – Вы достойны. Вы служите. А дон Грегорио только пользуется.
Эдуардо сжал руку Чиро.
– Мой брат и я… – Голос Чиро дрогнул. – Мы благодарим вас за то, что дали нам приют. Мы никогда вас не забудем. Вы не должны пострадать из-за того, что я был честен с доном Грегорио. Мы с братом соберем вещи и найдем себе другое пристанище.
Глаза сестры Эрколины наполнились слезами.
– Вам нельзя остаться вместе, Чиро.
– Дон Грегорио позаботился о том, чтобы вас разлучили, – всхлипнула сестра Тереза.
– Чиро, он распорядился послать тебя в исправительный дом для мальчиков в Парме, – начала сестра Доменика. – Я возражала ему, что ты не сделал ничего плохого и что тебе не место среди тех, кто воровал или даже хуже, но он был в ярости.
– То есть этот безбожник наказывает нас, вместо того чтобы понести наказание за собственный грех. И это, дорогие сестры, посланник Бога на земле? У меня нет слов.
– Он заслуживает нашего уважения, – сказала сестра Доменика, но ее пристальный взгляд дал понять, что горькую правду она придержала.
– Сестры, можете выказывать ему свое уважение, но моего он никогда не добьется.
Сестра Эрколина огляделась по сторонам, остановила взгляд на Чиро.
– Я здесь не для того, чтобы обсуждать власть деревенского священника, а для того, чтобы помочь тебе. Мы все собрались здесь, чтобы помочь.
– И вот почему мы втайне встретились на кухне. – Чиро оглядел окружавшие его лица, милые лица тех, с кем они делили стол с самого первого вечера в монастыре. Он не мог представить жизни без них и не мог вынести потерю брата. В душе закипал гнев. – Ему не пришло бы в голову искать нас здесь. Святые покровители горшков и сковородок – не те, к кому он привык взывать. Нет, покровители золота, фимиама и банкнот – вот кто в его духе.
– Перестань, – грустно сказал Эдуардо. – Послушай сестру.
Вперед выступила сестра Тереза:
– Чиро, у нас есть план, как тебе помочь.
– А как насчет Эдуардо?
– Эдуардо поступает в семинарию Сан-Агостино в Риме.
Чиро повернулся к брату и недоверчиво посмотрел на него:
– Ты собираешься в семинарию?
Эдуардо кивнул:
– Собираюсь.
– А когда ты намеревался мне об этом сказать?
Глаза Эдуардо наполнились слезами.
– Я думал над этим. А теперь я покину монастырь одновременно с тобой.
– То есть тебя приносят на алтарь священства вместо меня?
