Сестра Тереза вмешалась:
– Дон Грегорио настаивает, чтобы вы оба покинули горы.
– Разумеется – я слишком многое видел.
– Но у нас есть план. У сестры Анны-Изабель дядя – отличный башмачник.
– Да бросьте! – выпалил Чиро.
– Чиро… – предостерегающе сказал Эдуардо.
– У тебя есть выбор – пойти к нему в ученики или отправиться в исправительный дом в Парме. А это не место для молодого человека со светлой головой и добрым сердцем. – Сестра Тереза заплакала.
– Мы должны защищать тебя, – сказала сестра Эрколина. – Мы обещали твоей матери.
Чиро наконец ощутил, как тяжесть наваливается на него. Нет, это место на самом деле не было их домом, а монахини не были их настоящей семьей. Надежную защиту им всего лишь одолжили на время.
– Ваш башмачник в Риме живет? Я хотя бы буду рядом с Эдуардо? – спросил Чиро. Он смог бы работать где угодно, на кого угодно, пока они с Эдуардо недалеко друг от друга.
– Нет, Чиро, – тихо ответила сестра Тереза.
– В Милане?
– В Америке. – Голос сестры Терезы дрогнул.
Чиро заворочался в темноте, кровать скрипнула.
– Ты не спишь?
– Не могу уснуть, – ответил Эдуардо.
– Возможно, и к лучшему. Не смыкай глаз. Дон Грегорио придет, чтобы зарезать нас прямо в кроватях, – сказал Чиро. – Хотя нет, он для этого слишком труслив.
Эдуардо рассмеялся:
– Ты хоть к чему-то относишься серьезно?
– Это слишком больно.
– Я знаю, – ответил Эдуардо.
– Ты правда хочешь быть священником?
– Да, Чиро, хочу. Хотя я недостоин этого.
– Это они тебя недостойны.
– Ну, так или иначе, скоро это выяснится. – Ирония в голосе Эдуардо заставила Чиро рассмеяться.
– Похоже, кое-какие признаки были. Ты прислуживал на каждой утренней мессе и никогда не пропускал вечерню. А еще я видел, как ты каждый вечер читаешь требник.
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оказаться одним из них. Я стану священником и тогда смогу помочь тебе, если ты еще будешь во мне нуждаться. Не так плохо иметь брата с образованием и хорошим положением в Церкви.
– Я буду гордиться тобой, кем бы ты ни стал.
– Ты нищий духом, Чиро. Всегда им был.
– И правда, – пошутил Чиро. – Как говорится в Заповедях блаженства? Что там наследуют нищие духом? Башмаки?
– Я не думал, что ты знаешь, что такое Заповеди блаженства.
– Похоже, кое-что из твоего вероучения просочилось и в меня.
– Есть еще один довод в пользу того, почему мне стоит стать священником. Я смогу найти маму и позаботиться о ней. Церковь обеспечивает семьи клира.
– Ты готов отказаться от всего ради возможности помочь маме? – спросил Чиро.
– Да, Чиро. Это был мой самый первый обет.
– Я бы тоже ей помог, если бы это было в моих силах. Это ведь всегда был наш план. Но теперь Святая Римская церковь разрушила и его, – сказал Чиро. – Мне так не хватает ее.
Эдуардо встал, подошел к койке Чиро и лег рядом на пол, как он делал каждую ночь, когда они только попали в монастырь. Чувство, что брат рядом, всегда успокаивало Чиро. Вот и сейчас он вдруг ощутил умиротворенность.
– Когда ты найдешь ее, я вернусь домой, к тебе, где бы я ни был, – сказал Чиро.
Спруццо заворочался у него в ногах. Чиро перевернулся на спину и закинул руки за голову, глядя на деревянные балки, – из них во все стороны торчали крюки и гвозди, на которых когда-то висели горшки, мотки веревки и садовые инструменты. Он гадал, как скоро после их отъезда монахини вернут на место весь хлам, когда-то здесь хранившийся. Сестры переделывали монастырские помещения, как богатые горожанки меняют шляпки.
Старой комнате недолго пустовать. Пережидающие зиму луковицы в горшках, корзины, вазы, мотки веревки и проволоки, гнутые деревянные рамы из виноградной лозы вернутся на полки, а совки, лопаты и грабли снова повиснут на крюках. Все будет так, словно братья Ладзари никогда не жили здесь, в монастыре Сан-Никола.
Как-то раз Чиро решил прогуляться вверх по склону холма до Виа Боничелли и увидел, как в дом, где родились они с Эдуардо, въезжают какие-то люди. Иногда Чиро взбирался на холм, только чтобы посмотреть на дом, – боялся забыть мельчайшие черточки места, где когда-то родился.
В конце концов и от этой комнаты останется только воспоминание. Сестры сложат койки, скатают ковер и отнесут лампу обратно в контору. Фаянсовый таз для умывания и кувшин вернутся в комнаты для гостей. «Будут ли монахини хотя бы вспоминать нас?» – размышлял Чиро, лежа в темноте.
Чиро знал каждую улицу в Вильминоре, каждое здание и каждый сад. Он мечтал о собственном доме.
Он представлял тут веранду, а там лестницу, окна с маленькими распахнутыми ставнями, сад с решеткой для винограда и то место, где вырастет фиговое дерево. Каменные дома он предпочитал тем, что сооружались из сосновых балок и штукатурки. Он жил бы в конце улицы, высоко на горе, с хорошим видом на раскинувшуюся внизу долину. По утрам он открывал бы окна, впуская свежий ветерок, и солнце заливало бы каждую комнату – яркое, как лепестки нарциссов. Каждый угол наполнялся бы светом, каждая комната – счастьем. А любовь к жене и детям наполняла бы сердце.
Об Америке Чиро знал только то, что слышал в деревне.
Много шумели о том, какие там возможности, какие там можно заработать деньги, какое богатство нажить. Но, несмотря на все обещания, Америка не вернула его отца домой. В представлении Чиро Америка была почти раем, местом, которое он и не мечтал увидеть. Возможно, отец просто копил сейчас состояние, чтобы вернуться в Италию и купить им прекрасный дом. Возможно, у отца был план, но что-то помешало ему довести его до конца. И вовсе не смерть в шахте, а что-то еще. Чиро поклялся себе: если отец по-прежнему там, он найдет его и привезет домой. А может, отец полюбил Америку и не захотел возвращаться в горы. Эта мысль всегда отзывалась болью. Чиро представлял Америку шумной и многолюдной и пытался угадать, есть ли там сады и солнце.
Жители юга Италии толпами валили в Америку в поисках работы. Из Альп эмигрантов было меньше. Может, путь с гор вниз, на равнину, и был таким трудным и вероломным, чтобы люди пореже пользовались им, а то и вовсе оставались дома. Чиро казалось, что в тени Пиццо Камино у человека есть все, что нужно, если только ему посчастливилось найти свою любовь – и работу, чтобы прокормить семью.
Чиро был уверен: он останется в Америке, пока не утихнет скандал, но ни днем больше. Он поклялся, что однажды они с Эдуардо вернутся в Вильминоре вместе, чтобы жить в горах, там, где родились. И ничто не сможет их разлучить, даже Святая Римская церковь. Мальчики Ладзари были братьями по крови, и как мать оставила их вместе тем зимним днем, так они и будут вместе, даже когда между ними окажется океан.
7
Соломенная шляпка
Un Capello di Paglia
Два дня монахини прятали Чиро, составляя план, как спасти его от трудовой колонии в Парме. Солнце уже скрылось за горами, когда сестра Доменика, сестра Эрколина и сестра Тереза пронесли через площадь подносы – от монастыря к дому священника.
Когда они переступили порог, сестра Эрколина поежилась.
– Что ты приготовила? – спросила она сестру Терезу.
– Телятину, – ответила та.
– Он ее особенно любит, – тихо откликнулась сестра Доменика.
– А как же! Это ведь самое дорогое мясо, – вздохнула сестра Эрколина.
– Я подкупила мясника, – сказала сестра Тереза.
Сестра Доменика отперла дверь кухни пасторского дома. Сестра Тереза зажгла масляные лампы, а сестра Эрколина поставила поднос на разделочный стол в центре комнаты. Мраморный пол сиял чистотой, стены были выкрашены в белый цвет. На полках поблескивали начищенные медные кастрюли. Большая плита и двойная эмалированная раковина располагались под окнами. Кухня в доме священника пахла свежей краской. Здесь редко готовили – монахини приносили еду из монастыря.
Сестра Тереза поставила ужин дона Грегорио на буфет, взяла с полок фарфор, серебро и полотняные салфетки, затем, миновав двустворчатые, свободно качавшиеся взад-вперед двери, прошла в столовую. Сестра Доменика, войдя следом, зажгла свечи в серебряных канделябрах. Парадная столовая была роскошной, ее стены были оклеены обоями в бледно-зеленую полоску, повсюду висели старинные картины в золоченых рамах.
Обеденный стол красного дерева, рассчитанный на двенадцать персон, был отполирован до зеркального блеска. Сиденья стульев монахини вышили вручную – по голубому полю вился узор из веточек ландыша и побегов плюща.
Монахини быстро и молча сервировали ужин для дона Грегорио.
Сестра Эрколина вошла в столовую и посмотрела на карманные часы:
– Я уже могу пригласить дона Грегорио к столу?
– Да, сестра. – Сестра Доменика спрятала руки в широких рукавах облачения и заняла место у буфета, глядя прямо перед собой.
Сестра Тереза внесла еду, накрытую серебряным колпаком. Поставив блюдо на льняную подстилку, она присоединилась к сестре Доменике. Сестра Эрколина, войдя в столовую, встала у противоположной стены, лицом к Терезе и Доменике.
Вошел дон Грегорио.
– Помолимся, – сказал он, не глядя на монахинь. Начертав в воздухе крест, он проговорил:
Benedic, Domine,
nos et haec tua dona
quae de tua largitate sumus sumpturi
per Christum Dominum nostrum. Amen[38 - Молитва перед едой: «Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем, и даруй, чтобы все люди имели хлеб насущный. Просим Тебя через Христа, Господа нашего. Аминь» (лат.).].
Монахини перекрестились вместе с ним, дон Грегорио сел, а сестра Тереза вышла вперед, чтобы прислуживать. Она сняла с блюда серебряный колпак и передала сестре Доменике. Затем обе вернулись на прежние места у буфета.
– Какой чудесный кусок телятины, – похвалил дон Грегорио.
– Благодарю вас, – откликнулась сестра Тереза.
– Чем я заслужил столь обильную трапезу в середине Великого поста?
– Дон Грегорио, вам нужны силы для Пасхальной недели.
– Вы уже составили расписание благословения жилищ, сестра Эрколина?
– Да, отец. Вас будут сопровождать юные ла Пенна и Баратта. Мы подумали, что в этом году вы начнете с Альта-Вильминоре, а потом будете постепенно спускаться все ниже в долину. Игнацио отвезет вас. Мы уже отчистили серебро и приготовили сосуды для святой воды.
– Пальмовые ветви уже прибыли?
– Их везут морем из Греции, ожидаем со дня на день, – заверила его сестра.
– А как покровы для Страстной пятницы?
– Отглажены и сложены в ризнице.
– А мое облачение?
– Висит в ризнице в шкафу. – Сестра Эрколина прочистила горло. – Вы ожидаете гостей на Святой неделе, отец?
– Я послал письмо священнику в Аццоне с предложением отслужить вместе Пасхальную мессу. Как я понимаю, хор репетирует?
– Да, он звучит чудесно. – Сестра Эрколина подошла к сестре Терезе, чтобы наполнить вином опустевший бокал дона Грегорио.
– Сестры, пожалуйста, я бы хотел поговорить с сестрой Эрколиной наедине.
Сестра Доменика и сестра Тереза кивнули и тихо вышли на кухню, закрыв за собой дверь.
– Вы можете сесть, сестра.
Сестра Эрколина выдвинула стул из-за стола и уселась на самый краешек.
– Вы позаботились о юном Ладзари? – спросил он.
– О котором? – невозмутимо спросила сестра Эрколина.
– Эдуардо, – нетерпеливо ответил священник.
– Я послала письмо в семинарию еще несколько недель назад. Они готовы принять его. Эдуардо – очень набожный молодой человек.
