– Я любил Кончетту.
– Знаю.
Чиро попытался поднять настроение и себе, и сестре Терезе:
– Не могу поверить, что сестра Эрколина вытрясла из дона Грегорио аж тридцать лир. Он даже не подозревает, что произошло. Жаль, что она не попросила пятьдесят, вы смогли бы купить коров и свиней для монастыря.
– Сестра берет только самое необходимое. Знаешь, в этом и заключается секрет счастья. Брать только то, что тебе нужно.
– Я это запомню, – улыбнулся Чиро. – Думаю, пора прощаться. Я буду вам писать. Обещаю, однажды я вернусь в Вильминоре. Это мой дом, и я собираюсь состариться здесь.
– Я буду так счастлива увидеть тебя, когда ты вернешься!
– Спасибо вам за все, что вы для меня сделали. – Чиро обнял сестру Терезу.
Она все-таки расплакалась.
Чиро вытер рукавом глаза.
– Вы были мне матерью и другом. С первого дня здесь вы были на моей стороне. У Эдуардо всегда все будет хорошо, потому что он знает, как следовать правилам. Я так не могу, но вы защищали меня, поэтому казалось, что и я такой же. Я никогда вас не забуду. И вам положен особый подарок, чтобы вы всегда меня помнили.
– Вовсе не нужно, Чиро.
– Нужно, нужно, сестра… – Чиро свистнул: – Сюда, малыш.
В кухню ворвался Спруццо.
– Спруццо будет вам другом. Вы сможете кормить его кусочками салями, как кормили меня. Он не будет огрызаться, не будет мешать и надоедать вам. Он будет счастлив, что бы вы ему ни дали. Обещайте, что будете так же добры к нему, как были ко мне.
Слезы еще не высохли, но сестра Тереза рассмеялась от всей души:
– Хорошо, хорошо. Но когда ты вернешься, то заберешь его обратно.
– Охотно.
Чиро обнял сестру Терезу в последний раз, а затем медленно, не оглядываясь, вышел из кухни. Он и хотел бы оглянуться, но знал, что лучший подарок, который он может преподнести сестре Терезе, – это двигаться только вперед. И еще Чиро знал, что сестра Тереза рассчитывает на то, что он будет храбрым, потому что смелость убережет его от зла.
Спруццо смотрел на сестру Терезу, задрав морду. Она села на табурет и дала волю слезам, уткнувшись в передник. Она поклялась хранить верность одному Богу, а после него – своей общине, но не рассчитывала, что однажды в ее жизни появится голодный маленький мальчик, который повадится постоянно бегать на монастырскую кухню и завоюет ее сердце. Ни одна мать не любила своего сына больше.
Когда карета священника огибала гору над Валле-ди-Скальве[39 - Долина Скальве.], на монастырской колокольне зазвонили колокола. Игги резко натянул поводья, чтобы Эдуардо и Чиро посмотрели вверх, на Вильминоре, в последний раз.
Чиро не особо вглядывался в окрестности, он поклялся себе, что вернется как можно скорее. Эдуардо же знал, что уезжает надолго, поэтому постарался получше запомнить зеленые склоны. Он был уверен, что римские древности далеко не так прекрасны.
– Эти колокола звонят для вас, парни, – сказал Игнацио. – Если бы мне не надо было везти вас вниз, сам бы сейчас тянул за веревки, чтобы с вами попрощаться. Я оглох на одно ухо, пока звонил в них.
– Прости, что теперь тебе снова придется драить церковь, – сказал Чиро.
– После тебя она осталась такой чистой, что, думаю, продержусь без генеральной уборки до следующей Пасхи, – ответил Игги. – Теперь вот что, Чиро. Когда приедешь в Америку, помни: за содержимым твоих карманов будет охотиться каждый встречный. Свой стакан вина пей только со спагетти, а в бар один ни ногой. Если женщина вешается тебе на шею, значит, хочет на тебе заработать. Проси, чтобы зарплату тебе платили наличными, а если все-таки впарят чеки, то не позволяй, чтобы брали с тебя за обналичку. Как только доберешься до места, открой счет в банке на пять лир. Пусть себе лежат, но больше ничего не добавляй. Счет в банке пригодится, а банк без твоих денег обойдется.
– После оплаты проезда у меня останутся только две лиры, – напомнил ему Чиро.
Игнацио сунул руку в карман и протянул Чиро еще три лиры:
– Теперь у тебя ровно пять.
– Я не могу взять их.
– Поверь мне, мать Святая Церковь даже не вспомнит о них. – Игги подмигнул, а Эдуардо закатил глаза и перекрестился.
– Спасибо, Игги. – Чиро положил деньги в карман.
– Я всегда сочувствовал вам, ребята. Я помню вашего отца и знаю – он бы вами очень гордился.
Эдуардо и Чиро переглянулись. Сколько бы они ни спрашивали Игги об отце, тот отшучивался или травил байки.
– Что ты помнишь о нем? – спросил Эдуардо.
Игги взглянул на мальчиков. Он всегда считал, что, возвратясь в прошлое и снова пережив боль, они лишь разбередят старые раны, поэтому молчал. Однако сегодня Игги решил рассказать им все, что знает.
– Он никогда не переступал порога церкви. Должно быть, набожность у тебя от Монтини. Как бы то ни было, его семья из Сестри-Леванте, с берега Генуэзского залива. Он приехал в горы, в Бергамо, в поисках работы. Тогда там как раз строили вокзал и было много работы. Семья твоей матери держала печатню. Однажды он шел на работу и увидел твою мать в окне. И сразу влюбился в нее, вот и все.
– А почему они переехали в Вильминоре?
– Твой отец получил работу на руднике. Но затем ему сказали, что за такой же труд в Америке платят вдвое больше. Поскольку твоя мать с детства жила в достатке, он чувствовал, что должен обеспечить ей жизнь, к которой она привыкла. Поэтому отправился сколачивать состояние.
– И ты знаешь, куда он поехал?
– Есть в Америке такое место, Железный Хребет называется, в штате Миннесота.
– Ты знаешь, как он умер?
– Я знаю только то, что сказали и вам. Что он погиб из-за несчастного случая в шахте.
– Но его тело так и не нашли, – возразил Чиро.
– Чиро, – торжественно сказал Игги, – ты теперь мужчина. Хватит ждать его возвращения. Надейся на что-то настоящее, на то, что принесет тебе счастье.
Чиро смотрел вперед, думая, а есть ли на белом свете хоть что-нибудь, что может это счастье ему принести. Эдуардо подтолкнул его локтем, чтобы брат ответил.
– Va bene, Игги, – произнес Чиро.
– Делай то, что должно, и жизнь ответит тем же. Так всегда говорил мне мой отец.
Они остановились в Клузоне – доставить посылку местному каменщику. Игги привязал лошадь к изгороди за зданием почты. Эдуардо и Чиро сидели в повозке, уплетая свой обед. Чиро, прищурившись, рассматривал домики, взбирающиеся по склону холма, раскрашенные в желтый и белый, бледно-голубой с охристой отделкой, мшисто-зеленый, с черными ставнями… Отсюда они выглядели кукольными. Чиро никогда не уставал разглядывать дома. Он восхищался красотой фасадов и тосковал по надежности, которую они воплощают.
На другой стороне улицы какая-то девушка запирала дверь дома, белого с темно-синей отделкой. Потом она надела соломенную шляпку с длинными красными лентами и завязала их под подбородком. Чиро видел оборки ее белой юбки, достававшей до высоких кожаных ботинок.
Она повернулась и пошла по улице. Это была Кончетта Матроччи.
– Ты куда? – крикнул Эдуардо, когда Чиро спрыгнул с козел. – Мы опоздаем на поезд!
– Я мигом.
Чиро перебежал через дорогу. Кончетта обернулась, увидела его и ускорила шаг.
– Нет, пожалуйста… Постой, Кончетта!
– Я не хочу с тобой разговаривать, – сказала она, когда Чиро обогнал ее. Но остановилась.
– Я не хотел навредить тебе, – сказал Чиро.
– Слишком поздно. – Кончетта обогнула его и пошла дальше.
– Почему ты в Клузоне? Тебя отослал дон Грегорио?
– Нет. Мать решила, что так будет лучше. Я живу у тети.
– Это он должен был уехать, не ты и не я.
Кончетта остановилась и повернулась к Чиро:
– Зачем ты все разрушил?
– Он использовал тебя!
– Ничего подобного. Выйти за какого-нибудь шахтера – не для меня. Я хотела достигнуть большего. – Глаза Кончетты наполнились слезами.
– Ты бы не смогла выйти за него, – сказал Чиро, разочарованный ее невежеством. – Он же священник.
– Много ты понимаешь, – ответила Кончетта. – Я бы никогда не полюбила тебя. Мне не нравится, как ты ходишь гоголем по площади, таская дрова и камни, громко болтаешь и отпускаешь шуточки. Одежда всегда в грязи, а на еду набрасываешься, будто тебя больше никогда не накормят. Я наблюдала за тобой, Чиро, так же, как ты наблюдал за мной. Тебе место в трудовом лагере. Может, там тебя исправят.
– Может. – Вместо того чтобы побороться за себя, вместо того чтобы убеждать ее в том, что правда, а что ложь, он уступил. Невозможное навсегда останется невозможным.
Эдуардо энергично махал руками с противоположной стороны дороги.
– Прощай, Кончетта, – сказал Чиро и поспешил к повозке. Он не оглядывался, но на этот раз потому, что просто не хотел.
После смерти Стеллы Джакомина почти не разговаривала. Она следила за домом, стирала белье, готовила еду, но радость ушла вместе с ее девочкой. Джакомина знала, что должна быть благодарна: у нее еще пятеро здоровых детей, но благополучие многих никогда не возместит утрату одного.
Энца же чувствовала, что горе потихоньку отступает, что оно уже не так властно стискивает сердце. Она заботилась о младших, взяла на себя кое-какие домашние обязанности, лежавшие прежде на матери. Марко почти не появлялся дома, разъезжая между Скильпарио и Бергамо.
– Сегодня нужно еще доставить посылку в Вильминоре, – сказал Марко, войдя в дом перед ужином.
– Давай я отвезу, – вызвалась Энца. Она целую неделю ждала весточки от Чиро Ладзари. Он обещал проведать ее, и она поверила ему.
Практичная девушка не тоскует, а действует, сказала себе Энца. Она ведь знает, что Чиро живет в монастыре в Вильминоре.
Готовя повозку и лошадь, она вспоминала то удивительное ощущение близости, что возникло меж ней и Чиро в тот вечер, когда они ехали в Вильминоре. С ним было легко, и ей нравилась его внешность: эти густые волосы непривычного песочного цвета, забавное кольцо с ключами на поясе и красный платок, повязанный вокруг шеи, – такие надевали шахтеры, отмывшись после смены. Он был ни на кого не похож – а в горах такое встречалось нечасто.
Чиро помог Энце отвлечься от горя в день похорон Стеллы. Он словно отодвинул границы того ужасного дня. В его поцелуе была надежда.
Энца вывела Чипи из конюшни, и тот по привычке направился к югу, в сторону Вильминоре. Он двигался спокойной рысцой, и лицо Энцы холодил легкий ветерок. Когда она ехала с Чиро, ночь была непроглядно черной, но лампа давала достаточно света. Энца тогда наслаждалась беседой. Часто потом, хлопоча по дому, она вспоминала его слова о том, что он надеется на новый поцелуй.
Теперь она жалела, что так и не поцеловала его во второй раз. Потому что одного поцелуя недостаточно. Как и одного-единственного разговора. Энце столько нужно было рассказать Чиро Ладзари.
Въехав в Вильминоре, она направила повозку ко входу в монастырь, где высадила Чиро неделю назад. Она чувствовала уверенность, но, еще важнее, волнение перед предстоящей встречей. Чиро совершенно точно будет рад ее видеть. Разве он не сказал, что хочет снова с ней повидаться? Даже если он не будет рад, если будет холоден и груб, по крайней мере она узнает о его подлинных чувствах. И будет счастлива, если перестанет представлять его поцелуи каждый раз, когда откладывает книгу, или вспоминать его объятия, когда развешивает белье.
Энца спрыгнула с повозки на землю, позвонила в колокольчик у входа в монастырь и стала ждать. Вскоре дверь открыла сестра Доменика.
– Сестра, меня зовут Энца Раванелли. Я из Скильпарио.
– Чем могу тебе помочь?
– Я ищу Чиро Ладзари.
– Чиро? – Сестра быстро огляделась. – Зачем тебе он понадобился?
– Я встретила его в день похорон своей сестры. Он копал могилу.
– Ох, понимаю.
– И я бы хотела поблагодарить его.
– Он здесь больше не живет, – тихо сказала сестра Доменика.
– Куда же он уехал?
– Я бы предпочла этого не говорить, – ответила монахиня.
– Ясно.
Опустив взгляд, Энца смотрела на свои руки. Должно быть, Чиро пустился на поиски приключений. Может, подался на юг, в портовые города, чтобы плавать на рыбацких шхунах, или на запад, в мраморные карьеры. Все, что Энца знала, – он уехал не прощаясь, и это значило, что он не чувствует к ней того же, что она чувствовала к нему.
– Может быть, я смогу что-то ему передать, – тихо сказала сестра, окинув взглядом площадь.
– Нет, сестра, ничего передавать не надо. Простите, что побеспокоила.
Энца взобралась обратно на козлы, проверила адрес на посылке и направила Чипи через площадь, а потом вверх по улице. Она плакала, толком сама не зная почему. В самом деле, что, как она думала, должно было случиться? На какие слова Чиро она надеялась?
Выехав за пределы Вильминоре, Чипи остановился. Он не знал, в какую сторону поворачивать, и Энца слегка шевельнула поводья. С высоты козел она смотрела на долину и спрашивала, правильно ли повела себя тогда с Чиро Ладзари.
