Тут Зоя перекрестилась, задрав голову, желая, чтобы Всевышний ее увидел и услышал, хотя от стыда она едва подняла голову.
Он знает, что Зоя не хотела ее смерти. Просто надо было поставить девушку на место. Она же и выбежала из поликлиники, чтобы догнать ее, ответить на оскорбление. Да и шуба еще эта… Если бы Зоя не побоялась и отдала ее, как только пришла в поликлинику, в гардероб, а не оставила при себе на диванчике, то, может, ничего этого и не случилось бы. Вряд ли она побежала бы за этой девицей в тонком свитере.
И вообще, все случилось так неожиданно и к тому же принесло ей столько боли и унижения, что теперь она уже и не знает, выбежала бы она за гадиной в свитере или нет. Может, и рванула бы за ней. И ведь сучка эта сама ее спровоцировала. После всего, что она ей наговорила, стояла перед ней и медленно так, словно издеваясь, надевала свое серое пальто, натягивала на голову шерстяной берет.
А весь конфликт-то из-за чего?
Зоя пришла в поликлинику, чтобы ей вынули спираль. И, как нарочно, весь закуток перед кабинетом гинеколога бы просто забит беременными, которых нужно было пропускать без очереди. Зоя пропустила сначала двух шарообразных женщин, потом заявилась еще одна, бледная такая на вид, худенькая девушка с огромным животом. Казалось, он перевешивает ее, бедняжку. И как-то долго длились эти визиты. Когда ждешь, время всегда замедляет свой ход.
Сидеть в душном коридоре было тоскливо и неприятно. Зоя знала, что ей будет небольно, хотя и неприятно, но сам факт взгромождения на это чудовищное и ледяное металлическое гинекологическое кресло нервировал.
Она уже сто раз пыталась представить себе всю процедуру, даже внизу живота заломило, и тут вдруг, буквально перед тем, как ей самой уже войти, поскольку все беременные в очереди закончились, появилась эта девица. Высокая, красивая, зараза, в шикарном сером пальто, в элегантном маленьком черном берете. Лицо бледное, а вот щеки розовые, нежные. Глаза огромные, темные. Скинула с себя пальто, стянула берет и подошла прямо к двери, готовясь прямо сейчас зайти в кабинет.
Зоя сказала, кажется, что сейчас ее очередь, что она пропустила уже несколько беременных, девица же бросила ей зло через плечо, что и она тоже беременная. Хотя видимых признаков беременности не было. У нее вообще живот был плоским. И пока на языке формировалась идиотская фраза, которая, по сути, и стала ключевой, провокационной, Зоя успела обратить внимание на кремовую юбку-карандаш, обтягивающую бедра девушки, и на ее высокие, шоколадного цвета сапоги на тонком каблучке. Она еще только осознавала, что видит свои вещи, как рот ее дерзко выкрикнул:
– Я тоже, может, беременная.
Вот зачем она это сказала? Кто ее тянул за язык? Да если бы не эта фраза, девица была бы жива и Зоя, быть может, нашла в себе силы начать новую жизнь, развестись с Виктором, глядишь, встретила бы другого мужчину, забеременела от него… От Виктора ребенка не хотелось, родится таким же бездельником и вруном.
И тут эта нахалка, покосившись на Зою, выдала (как выплюнула!) с таким презрением и злостью:
– Беременная она… Да у тебя климакс уж поди!
Это слышали все. Вся очередь, человек восемь. Причем все женщины были разного возраста, и среди них Зоя была самой молодой, ей всего-то тридцать два года!!!
Может, в коридоре было темно или просто освещение отвратительное, дающее мертвенные пятна на лицах, или девушке нужно было просто на ком-то отыграться, и на месте Зои могла оказаться любая другая женщина, но в воздухе после произнесения этой фразы тотчас запахло дряхлостью, климаксом, повеяло чуть ли не старческой мочой или даже смертью!
А если еще учесть, что женского счастья Зоя в последний год вообще не испытывала и сама чувствовала, что стареет (и это в свои-то молодые годы!), по уши увязла в работе и закопалась в семейных проблемах, основной из которых были постоянные измены Виктора, да плюс еще вид обидчицы, ее молодость и свежеть, розовые щеки, огромные черные глаза, не говоря уже о том, что на ней были Зоины вещи… Вот как тут было не взорваться?! Как? Да она ее этой фразой будто пригвоздила к дивану. Зоя несколько секунд не могла пошевелиться и ответить на оскорбление, зубы сжались, а в голове зашумело. Между тем дверь кабинета открылась, оттуда вышла пациентка, и, чуть ли не сбив ее с ног, к врачу прошмыгнула любовница Виктора.
– Сучка молодая, – сказал кто-то из темного угла. – Мы все постареем, и она тоже, и ее климакс накроет. И будет потеть, как я… Измучилась уже.
– Но она точно на аборт, такие, как она, злые и наглые, не хотят детей. Аборты делают постоянно, – отозвалась другая женщина.
Зоя так и продолжала сидеть, не желая видеть тех, кто говорил. Ей было стыдно за то, что ее, такую молодую, прилюдно записали в старухи. Беспричинно, просто так. Хотя… А что, если она, эта мразь, ее узнала? Поняла, что видит жену своего любовника? Узнала, а потому оскорбила. А-а-а-а…
Это открытие лишило Зою последних сил. С другой стороны, прибавились какие-то иные, внутренние силы. Она встала и набросила на плечи шубу. Вот прямо сейчас она позвонит Виктору, выяснит, где он, и, если тот дома, придет и выскажет ему все: что ненавидит его уже давно, хочет развода, и тот будет для Виктора убийственным, потому что он останется без крыши над головой, без денег, без работы, без куска хлеба, без сигарет, наконец! А потом она свяжется со своим адвокатом и скажет, что Виктора надо стереть в порошок. Вот так. А если Виктор останется без денег, то кому он на фиг нужен? Вот этой розовощекой шлюшке? Он наверняка пообещал ей золотые горы, представился инженером-биологом, ученым, сказал, что квартира его, и при разводе с женой он в ней и останется, что он получил какой-нибудь грант, разрабатывает что-то важное в сфере микробиологии… Уж заливать он горазд.
Она бы покинула поликлинику от стыда, если бы девица не вышла так быстро. Ветром пролетев мимо Зои, обдав ее ароматом хороших духов, наверняка купленных Виктором на Зоины деньги, девица накинула пальто, надела берет и стремительно направилась к двери.
Зоя – за ней. Забыв даже, зачем вообще сюда приходила. Спираль подождет! Тем более что и беременеть-то не от кого!
Она догнала девицу в двух шагах от крыльца, схватила за плечо и с силой развернула к себе. Чего только она ей не наговорила! Сказав, что все знает про них с Виктором, обозвав ее последними словами, а также вспомнив в последний момент, что она воровка и украла ее юбку и сапоги, Зоя наотмашь ударила девку по лицу… Ну и понеслось…
…Она промокнула салфеткой слезы. Чего теперь-то плакать? Зачем оправдывать себя тем, что эта особа погибла случайно? Если бы у Зои был тогда в руках пистолет, она, не задумываясь, выстрелила бы ей в живот. В тот момент, когда они пылали друг к другу ненавистью, когда Зоина рука с наслаждением лупила по лицу соперницы, конечно, она хотела ей смерти. Чтобы ее не было. Нигде и никогда.
Итак, «Иванов» – это она, любовница Виктора, с которой он так хотел связаться, поговорить. О чем? Если она действительно пришла за направлением на аборт, то где это направление? Где этот листок с печатью и подписью врача? Когда Зоя открывала сумку покойницы, у нее все плыло перед глазами. Паспорта там точно не было, только какой-то женский мусор: пачки бумажных и влажных салфеток, помада, ключи, мятый носовой платок, липкие мятные конфеты, ручка, пожелтевшие, рассыпавшиеся по дну сумки, таблетки… Это же надо?! Она успела заметить все это! Но направления, то есть свежего листочка-бланка там не было, это точно. Значит, или направление ей не дали, или же она сунула его в карман. А может, она просто заходила что-то спросить и ни о каком аборте и речи не было.
Зоя вернулась в комнату. Из ванной доносился плеск воды. Этот гусь еще плескался. Вот лучше бы он лежал в подвале с пробитой головой.
Гад! Она целых пять лет его кормила, ублажала, покупала ему все самое лучшее, избавила его даже от домашних хлопот в надежде, что он, как мужчина, займется работой, а он… А он в знак величайшей благодарности спал с другими женщинами, целовал их…
Она схватила его телефон и снова набрала «Иванова». Из кармана ее джинсов брызнуло аргентинским танго…
Послышался звук распахиваемой двери, шлепанье босых ног по паркету, и в гостиной появился голый Виктор. Красно-оранжевый, с распаренным лицом и висящей на распухшем от горячей воды носу каплей воды, он показался ей отвратительным.
– Ты слышала сейчас? – Спросил он, озираясь и вращая ставшими по-рачьи выпуклыми глазами. Голые тонкие и кривоватые ноги мужа казались черными от налипшей на них волнистой шерсти. Хоббит, блин!
– Что слышала? О чем ты?
– Ну… Музыка на телефоне… Ты что, сменила музыку?
И, злясь на нее и не желая повторять свой вопрос, он взял со стола свой телефон и набрал ее номер. Телефон Зои ответил ему спокойной мелодией Косма из французской комедии.
Виктор в упор посмотрел на жену. В этой ситуации задавать вопрос про аргентинское танго было уже опасно. Он взял телефон и с гордым видом, с поджатыми, потемневшими от времени, мокрыми ягодицами, отправился в ванную комнату.
Зою передернуло от отвращения. И что она в нем нашла? Ну что?! Сейчас она не могла себе ответить. Его образ наложился на контур мертвого тела внизу лестницы, и от всего этого, представленного, ее затошнило.
Ладно. С разводом придется подождать. Что делать с трупом? А что, если она там до сих пор лежит – живая? Что, если Зоя, прощупав ее горло и плохо понимая, где именно нужно проверять пульс, ошиблась и девица эта жива? Как очнется, примется стонать, проходящие мимо люди услышат, найдут ее, отправят в больницу, и вот там она и расскажет о том, кто сбросил ее в подвал, под лестницу. Если вспомнит, конечно.
Неужели придется спускаться туда, чтобы проверить? С одной стороны, это хорошо, если девица окажется жива, тогда при самом плохом раскладе Зою не посадят. Но с другой – эта шлюха с разбитой головой превратит жизнь Зои в настоящий ад. Хотя таких, как она, можно заставить замолчать с помощью денег.
Но чтобы понять, как ей действовать дальше, было бы неплохо узнать, кто она такая вообще, эта девица в сером пальто и черном берете. Откуда? Где работает? Из какой семьи? Не спрашивать же об этом у Виктора.
В голове у Зои созрел план. Наташа! Хорошая знакомая Зои, брат которой работает в полиции. У того трое детей, денег всегда не хватает. Пусть за денежку пробьет номер телефона этой особы. А там видно уже будет, что делать, о чем думать…
Но сейчас надо бы съесть горячего супа. Что-то холодно, знобит…
5
Олег Демин, сорокапятилетний мужчина, преподаватель зарубежной литературы одного из столичных вузов и по совместительству владелец пяти автомастерских, чувствовал себя в этой жизни комфортно и старался получать удовольствия при каждом удобном случае. Большой любитель женщин, расставшись три года тому назад со своей супругой и, по сути, откупившись от уже взрослых детей, он, получив свободу, а заодно сохранив себе одну квартиру (из трех) в Москве и большой загородный дом в деревне Береста-Мякинино, считал себя вполне счастливым человеком.
Активный пользователь интернета, на просторах которого можно было подцепить какую-нибудь барышню, не особо зажатую синдромом хорошей девочки, он привозил девиц в свой уютный, закрытый от посторонних глаз березовой рощей дом, где с удовольствием посвящал их в чувственную сторону отношений между мужчиной и женщиной, раскрывая им такие тайны наслаждений, о которых многие и не подозревали. Демин был щедрым, ласковым, предупредительным, зачастую привязывался к девушкам, но, почувствовав с их стороны желание захомутать его, моментально расставался с ними. Пройдя через тернии брака и сделав для себя определенные выводы, он больше никогда и ни с кем не спорил о плюсах и минусах этого института, и никто, даже дивно прекрасная девушка с самыми невероятными качествами и способностями, не смог бы заставить его жениться.
При расставании с очередной пассией он старался сделать для девушки что-то хорошее: решить ли проблему, дать денег, помочь поступить туда, где у него были прочные связи, устроить на работу или даже оплатить на пару месяцев жилье.
Он многое прощал девушкам, никогда не требовал от них ничего сверхъестественного, тем более верности. Его можно было уязвить только одним – полным равнодушием к его персоне. Ему трудно было представить себе девушку, которая, хотя бы раз побывав в его доме и познакомившись с ним поближе, добровольно отказалась бы от связи с ним. В тени берез, в полумраке спальни, на шелковых простынях, устроившись головой на его плече, каждая из его любовниц чувствовала себя защищенной, спокойной, сытой, обласканной, счастливой, наконец, как считал он. Он, талантливо оправдывая свой блуд и разврат влюбленностью, а то и любовью, зверел, когда какая-нибудь из его девушек не отвечала на его звонки, просто исчезала, не считая нужным даже объясниться! Конечно, он допускал самые разные мотивы подобного поведения, особенно если девушка была замужем, но позвонить-то можно, просто поговорить, поблагодарить.
Демин был эстетом, ему нравилось окружать себя красивыми вещами, он даже чай пил из лиможского фарфора, а что уж говорить о внешних данных своих подружек, которых допускал до своего тела! Но все равно, какая бы красавица ни появлялась в его доме, со временем, изучив ее, насытившись ею и даже пресытившись, он и сам начинал остывать к ней. Все ее привлекательные черты словно стирались, превращаясь подчас в изъяны. Большие глаза начинали раздражать своей выпуклостью или слишком длинными кукольными наращенными ресницами, чрезвычайно маленький и аккуратный носик казался искусственно вылепленным пластическим хирургом, пухлые губки он воспринимал так, словно они сделаны из мягкой резины или из силикона, а от волос якобы натуральной блондинки почему-то пахло какой-то химией… И стройность в его глазах становилась болезненной худобой, а впалый животик, которым он поначалу восторгался, начинал казаться ему твердым, как если бы он ощущал своими руками внутреннюю сторону позвоночника девушки, твердые мослы таза…
Конечно, каждая девушка, оказавшись у него дома и успев оценить, с кем она имеет дело, поначалу немного робела, старалась понравиться, а потому угождала Олегу, во всем подстраивалась под него. И только одна была совсем другой. Абсолютно во всем!
Безусловно, она была чудо как хороша! Стройная, с какими-то лисьими узкими глазами, будто подтянутыми к вискам, маленьким ртом, напоминавшим переспелую плотную вишню, высокими скулами, гладким, словно мрамор, розовым лбом, растрепанными густыми волосами цвета золота. Она была высокая, худая, но с прелестной нежной грудью третьего размера, чудесными округлыми бедрами, узкими щиколотками.
Она вообще случайно попала к нему. Он подвозил ее. Но до ее дома так и не довез. Понял, что у нее неприятности, глаза были заплаканы. Ну просто идеальная жертва, готовая на заклание. Она и не сопротивлялась, когда он предложил ей поехать к нему. Сказала, что ей все надоело, она устала цепляться за эту Москву, у нее силы кончились. Она приехала откуда-то из глубокой провинции, с трудом устроилась на работу в какую-то сомнительную контору, где ей не заплатили, а потому уже завтра ее «выпрут» из квартиры. Еще она сказала, что ей холодно, она никак не может согреться. И это, скорее всего, душевный холод, дело не в шубе, которую ей одолжила коллега по работе, а в какой-то беспросветности.
Словом, она, как говорится, несла «пургу», врала одухотворенно и вместе с тем лениво, даже не стараясь, чтобы информация хотя бы немного походила на правду, чем буквально очаровала Демина. Во-первых, она была явно москвичка, потому что по дороге время от времени у нее прорывались комментарии чисто водительского толка, связанные с перекрытием каких-то дорог, она свободно сыпала названиями улиц, жаловалась на нехватку парковочных мест, из чего даже самый глупый человек понял бы, что барышня врет как дышит. Ей на самом деле было до лампочки, что и кому она говорит. В одном он не сомневался – она несчастна, и ей действительно не хочется возвращаться домой. Возможно, она поссорилась с мужем (Матерь Божья, она даже не потрудилась снять обручальное кольцо, прежде чем на ходу придумывать историю своего одиночества и безысходности!). Обеспеченная, привыкшая к комфорту молодая женщина, похоже, действительно попала в какую-то семейную передрягу, и ей нужно было сменить обстановку, возможно, напиться или переспать с первым встречным. От нее хорошо пахло духами, лицо покрывал тонкий слой хорошей пудры, вот только тушь на ресницах слегка потекла да помада размазалась. Серое пальтишко ее с нежной начинкой из меха распахнулась, и Демин, скосив глаза, мог увидеть худенькие, обтянутые тончайшими телесного цвета колготками или чулками чудесные коленки. Он едва сдерживал себя, чтобы не притормозить и поцеловать их.
– Олег.
– Ирина.
Ей было под тридцать, если судить по манере поведения и какой-то вовсе не девичьей развязной безбашенности. Но выглядела она благодаря своей природной свежести лет на двадцать с небольшим.
Словом, Олег, везя ее к себе и разговаривая, так и не понял, кто она такая и от кого бежит. Скорее всего, ей захочется выпить, и вот тогда она, возможно, расскажет ему, что произошло. Да, поначалу он решил, что она действительно замужем, но позже, приглядевшись, понял, что кольцо на безымянном пальце все же не обручальное, хотя, кто его знает… Да и вообще, чем ближе они подъезжали к поселку, тем тревожнее становилось у него на душе. А что, если она какая-то мошенница, клофелинщица? Усыпит его, обворует.
– Слушай, старик, а куда ты меня везешь? – внезапно очнулась Ирина, стукнув ладонью по рулю. – Ты вообще кто? Останови немедленно машину!
– Я Олег. Мы едем ко мне. Вы сами сказали, что у вас неприятности. Что вам нужна помощь. Что вас выселяют из квартиры и все такое.
– Остановил машину!!! Быстро! – На этот раз она саданула его кулаком в плечо.
– Ладно…
Промелькнула мысль, что она точно не мошенница и не клофелинщица, иначе ее целью был бы его дом. Она просто в шоке.
Он остановил машину, они как раз мчались уже по Новорижскому шоссе, приближаясь к бухте Живописная.
Ирина буквально вывалилась из машины, высокая и даже показавшаяся ему какой-то долговязой и нескладной. Достала из маленькой, похожей на крупную черносливину, черной лакированной сумочки пачку сигарет и закурила. Спотыкаясь, пошла, дымя, вдоль обочины.
– Вы куда? Садитесь! Холодно же!
Он выбежал из машины, догнал ее. Обнял за плечи. Ее и правда колотило. Вернул в машину, и они снова поехали.
Да, как он и предполагал, она, войдя в теплый дом, забралась на диван, набросив на себя плед, и попросила что-нибудь выпить.
– Виски? Коньяк? Водку?
Она попросила виски. Он налил. А потом она уснула…
Она прожила у него три дня. И если бы у него спросили, каково ему было с ней, он ответил бы, что ни разу еще не встречал такой очаровательной и интересной молодой женщины. Совершенно без комплексов, грубоватая на язык, но нежная и страстная в любви, она уж точно не старалась ему понравиться. Ничего особенного в ней как будто бы не было. Или наоборот, было так много разных особенностей, начиная от ее глаз, которые просто гипнотизировали его, ее розовых полных губ, которые, если прокусить их, брызнут вишневым соком, и заканчивая невероятно красивой грудью, что Демин не мог оторваться от нее, настолько ему было с ней хорошо, сладко и одновременно больно. Больно, потому что он знал – она скоро исчезнет из его жизни, и ее губы будет целовать кто-то другой. Шальная мысль купить эту женщину, как он покупал все понравившееся ему, сводила его с ума. Как оставить ее у себя навсегда? Жениться? Да какая она будет жена? Никакая. Она будет ему подруга, разделит с ним все его забавы, поймет его, раскрасит его жизнь новыми яркими красками… Он не мог понять, что с ним происходит и чем же его так заворожила эта женщина. Но ему хотелось, чтобы она жила в его постели и они вместе валяли дурака, ели и спали, дурачились в ванне в облаках пены, ходили на лыжах по заснеженному лесу, целовались до одури на крыльце под завыванье вьюги, пили водку или виски… Иногда ему хотелось покусать ее, пощипать, причинить ей боль, и это пугало его. Очень, ну просто очень странные желания она в нем вызывала.
Конечно, он фотографировал ее, когда она спала. Как и всех, кто бывал в его спальне до нее. Голую, полуголую, в разных позах. Она была восхитительной, соблазнительной, свободной, раскованной, роскошной. Он обожал ее, но не любил. Вернее, за те три дня, что она обитала в его доме, он совсем запутался в своих чувствах к ней. Он даже дела свои забросил и отдавал распоряжения по телефону, боясь хоть на час оставить ее одну, уверенный в том, что она исчезнет. Конечно, он понимал, что такая женщина уж точно не одинока. У нее есть если не муж, то постоянный мужчина, который накануне совершил какой-то проступок, чем сильно разочаровал ее, обидел, и теперь она просто не знает, куда ей идти и как дальше жить. На тот момент, когда они с Олегом встретились, ей явно требовались какая-то положительная эмоциональная встряска, смена обстановки, а также участие и забота. Вот только прыгать в машину к совершенно чужому мужчине было для этого вовсе не обязательно и вообще опасно. Но она этого в тот момент не осознавала, из чего Демин сделал вывод, что прекрасная Ирина села к нему в машину, находясь в состоянии сильнейшего эмоционального стресса.
– Оставайся у меня, – шептал он ей в минуты близости, обливаясь потом и вцепившись пальцами в ее плечи. – Живи здесь, сколько хочешь.
Она, закрыв глаза, лишь слабо усмехалась. Пот катился по ее гладкому высокому лбу, пряди волос, закручиваясь колечками, прилипали к вискам, кончик носа розовел, а между влажными губами белели два ровненьких беличьих белоснежных резца. Природа от души наградила ее здоровым телом, нежной белой кожей, густыми волосами и чудесными белоснежными зубками. Когда-нибудь все это поблекнет, начнет увядать, но это будет еще не скоро. А пока она настоящая красавица, хотя сама, быть может, этого еще не осознает. Красавицы ведут себя по-другому, они гордо несут свою красоту, боясь расплескать ее или – чего уж там – продешевить. Ирина же раздаривала свою красоту так щедро, как выкладываются на сцене талантливые актеры. Демин и сам не мог понять, откуда вдруг подобное сравнение, такая метафора. Быть может, оно появилось потому, что он недавно был на спектакле, где актеры небольшого театра так выкладывались на сцене, изображая сильнейшие чувства, что все (ну, Олег уж точно!) поверили, будто немолодая, хотя и весьма привлекательная актриса, игравшая Федру, на самом деле пылает страстью к молодому Ипполиту…
Он оценил ее усмешку. Конечно, она прекрасно понимала, что рано или поздно весь этот любовный жар превратится в пепел, и они не будут испытывать друг к другу ничего, кроме отвращения. Все это она, вероятно, уже пережила, перестрадала. Ей это не нужно. К тому же она не могла не заметить, находясь здесь, в этом отравленном пороками доме, миллион женских следов, вещей и специфических штучек, словом, признаков того образа жизни, который он вел до встречи с ней и который вызывал в ней лишь презрение. Да только в туалетном столике в ванной комнате, в выдвижном широком ящике можно было найти штук пятнадцать тюбиков губной помады, причем, разных оттенков. А сколько различных коробочек, пакетиков, ватных подушечек, тампонов, даже трусиков – целая коллекция! – хранилось в той же ванной комнате в плетеной белой корзинке на стиральной машине! И это Ирина не добралась еще до женских домашних тапочек (примерно пятнадцать пар, самых разных, с бантиками и помпончиками, с вышитыми цветочками или в виде плюшевых щенков!), которые были аккуратно вычищены домработницей и помещены в специальный обувной шкафчик в холле! Домработница… Демин позвонил ей и сказал, чтобы она не приходила еще несколько дней. Он не хотел, чтобы им с Ириной кто-то мешал, пока они, как пьяные, проникали друг в друга и сходили с ума, теряя последние капли рассудка.
Однажды утром он проснулся и не нашел ее в кровати.
Ирина, одетая, умытая, пила кофе на кухне.
– Вызови мне такси и дай денег. А еще мне нужен телефон.
– Ты куда? Тебе есть куда идти? Тебя кто-то ждет?
– Вызови такси, слышал?! – поморщилась она, словно разговаривала с бестолковым водителем или слугой.
Иногда люди одним только тоном могут причинить боль. Ирина единственной фразой, произнесенной убийственным тоном, словно ударила его по лицу. И ответить ей на этот удар он не мог. Была бы на ее месте другая женщина, она вылетела бы из дома пробкой! Ирине же он прощал все. Быть может, в надежде, что она еще сюда вернется.
– Хорошо. Но, может, я сам отвезу тебя, куда скажешь?
– Нет. Говорю же – вызови такси.
– Да. Хорошо. Понял.
Конечно, он понимал, что она просто не хочет, чтобы он узнал адрес, куда она направляется. Быть может, это квартира, где она проживает с мужем. Или с родителями. Или с детьми. Он так о ней ничего и не узнал. Хотя за эти три дня было выпито немало, и будь она послабее духом, рассказала бы в алкогольной расслабленности о своей жизни или хотя бы намекнула парой фраз о том, что произошло с ней в день их встречи. Промелькнула и еще одна нехорошая мысль, которая грозила и вовсе испортить настроение: а что, если она совершила преступление? Вдруг убила кого-то и ей потребовалось спрятаться? Мужа? Случайно, например. Ударила его бутылкой по голове… Хотя, почему именно мужа? Любовника. Бандита. Мать? Сестру? Да каких только ужасов не начитаешься в криминальной сводке по столице.
Но наиболее реальной причиной такого поведения молодой женщины он все же считал желание отомстить мужу или любовнику скорой изменой. Что называется, броситься в объятия первого встречного, коим оказался как раз Олег Демин.
Он без колебания отдал ей один из своих телефонов. Готов был оплачивать любые ее разговоры, а при случае забраться на правах владельца телефона в тайну ее звонков и переписки. Спрашивать у нее, где же ее собственный телефон, он не стал. Или потеряла, или намеренно оставила где-нибудь, чтобы ее, к примеру, не отследили. Или же у нее забрали его по какой-то причине. Вариантов множество. Денег дал щедро. Она улыбнулась уголком губ. Как же он хотел, чтобы она вернулась!
Он вызвал такси. Провожая ее к воротам, не выдержал, спросил, что он должен сделать, чтобы она вернулась. Она вместо ответа повернулась к нему, обняла и крепко поцеловала. Словно на память, чтобы оставить ему вкус ее губ.
– Я мог бы сделать тебя счастливой. Ты бы ни в чем не нуждалась. Ты слышишь?
Он крепко схватил ее за плечи, встряхнул.
– Ну кто тебя там ждет? Кто? Подумай хорошенько.
– Ты же сам все понимаешь… – вдруг начала она говорить, и он замер, перестал дышать, чтобы услышать каждое ее слово. Он был уверен, что вот сейчас-то он и узнает самое главное. – От тебя всегда будет пахнуть другими женщинами. Вот в чем дело.
И буквально выскользнула из его рук, быстро дошла до машины, села и даже не оглянулась на него.
Другие женщины. Как будто бы он не знал, в чем дело. Да у него целая коллекция женщин, девушек! И это просто удивительно, что за те три дня, что он был с Ириной, ни одна не появилась. Никто не потревожил его даже звонком! Бывает же такое…
Он запер ворота, вернулся домой, сварил себе кофе и устроился за столом возле окна. Падал снег, стволы берез в этой снежной пелене казались призрачными, нереальными и полупрозрачными. Какие же они красивые, эти березы. Даже зимой.
Олег вдруг понял, что ему невыносимо оставаться одному в этом большом доме, что он замерзает не только душой, но и телом. И это несмотря на то, что на самом деле в доме было жарко настолько, что окно в гостиной было распахнуто.
