2
Я судорожно пыталась восстановить форму своей новой высветленной стрижки и накраситься тем, что сумела найти у себя в сумке. Телесная помада, черная жидкая подводка, консилер и румяна – всего этого хватило, чтобы превратить меня из трупа в морге в труп, достойный похорон в открытом гробу. Но мне было очень трудно сосредоточиться из-за трусов Ганса, валяющихся возле меня на полу, и пара из душа, который затуманивал зеркало.
Почему-то, когда я сказала «только дай мне десять минут», Ганс решил, пока я собираюсь, принять десятиминутный душ в той же самой чертовой ванной.
Я изо всех сил пыталась вести себя как ни в чем не бывало и поддерживать светскую беседу, но это было непросто. Вода шумела, а мои мысли так и визжали: «Ганс там голый! Ганс там голый! Ганс там голый! Черт возьми!»
Он сказал мне, что его фамилия Оппенгеймер – по крайней мере, я так поняла из нашей беседы, – и сказал, что его родители приехали в США из Германии еще до его рождения. У него две старшие сестры, которые вышли замуж и жили отдельно, и…
Он еще что-то говорил, но, узнав его фамилию, я была слишком занята тем, что пыталась решить, буду ли я Биби Оппенгеймер или Брук Оппенгеймер. Ни один вариант не был особо хорош, но иногда любовь требует жертв. Глядя в запотевшее зеркало, я представляла свою новую подпись, написанную пальцем на стекле. В конце концов я выбрала ББ Оппенгеймер. Если выбрать Брук Оппенгеймер, то мои инициалы станут Б. О.
Хихикнув про себя, я взглянула на черную занавеску, отделявшую меня от очень голого и очень мокрого мистера Оппенгеймера. Мои смешки превратились в полноценный утробный хохот, когда я заметила мускулистую руку до локтя, все еще покрытую синими чернилами, свисающую поверх карниза душевой занавески.
Подойдя поближе, я протянула руку и ущипнула Ганса за кончик длинного среднего пальца, на ногте которого еще виднелись следы черного, давно стершегося лака.
– Что это? – съехидничала я, покачав его руку из стороны в сторону. – Ты такой длинный, что не умещаешься под душем целиком?
Ганс хрюкнул.
– Не-а, я просто не хотел, чтобы стихи смылись до того, как я запишу их нормально.
«Боже. Ну можно ли быть еще милее? Когда, когда уже я стану миссис Б.О.?»
Радуясь, что Гансу не видна идиотская девчачья улыбка на моем лице, я прочирикала:
– Я пойду, запишу их для тебя.
– Круто. Спасибо, Звоночек. А то у меня уже рука затекла.
Переплетя пальцы с моими, Ганс игриво потряс меня за руку, так же, как я его за палец. От этого у меня захватило дыхание, а в груди замер радостный писк. Я держалась за руки с прекрасным голым мужчиной, который написал обо мне часть песни прямо на своей коже, а потом всю ночь спал рядом со мной на узкой одиночной кровати.
– А ты все слова запомнила?
– Ага, – ответила я, открывая дверь ванной навстречу потоку сухого, прохладного воздуха из коридора.
«Да они выбиты в моем чертовом мозгу».
Я выскочила из ванной в поисках бумаги и чего-нибудь пишущего. Я была уверена, что буду помнить эти стихи даже на смертном одре, но все же не хотела утратить хотя бы одну букву, написанную им.
Завернув за угол коридора, я оказалась в кухне, где обнаружила Деву-Гота, облокотившуюся на кухонный прилавок и прижимающую к лицу кофейную кружку. На ней была только длинная майка с Мэрлином Мэнсоном, а ее черные волосы были взлохмачены так, что напоминали парик злобной феи Бастинды.
– Виктория! – воскликнула я, суетливо озираясь. – Где можно найти листок бумажки?
Дева-Гот безо всякого интереса поглядела на меня поверх кружки, протянула руку влево и выдвинула какой-то ящик.
– Отлично! Спасибо! – я начала рыться в нем, пока не отыскала блокнот и ручку. Не обращая внимания на Деву-Гота, я записала слова своей любимой песни, вырвала лист из блокнота и засунула в задний карман джинсов.
– А что… ты такое делаешь? – промолвила Дева-Гот, когда я пошвыряла все в ящик и задвинула его обратно.
Развернувшись к ней лицом, я просияла.
– Знаешь… Я думаю, Ганс вчера написал обо мне песню! Ну или часть песни. Ну, в смысле она, может быть, не прямо про меня, но как бы про меня тоже. И он попросил меня ее записать, прежде чем она смоется у него с руки. Он сейчас пошел в душ. А я говорила, что мы вчера спали в одной постели? И он даже до меня не дотронулся! Ну, в смысле, я не думаю, что…
– Биби, у него есть подружка.
Хлоп, хлоп.
– Ее зовут Бет. Они уже четыре года вместе.
Бомбы продолжали падать.
Бум! Бах! Тарарах!
– А тогда почему он вчера посадил меня на колени? Почему спал со мной в одной кровати? Мы обнимались, – я выговорила это слово так, как будто только что обнаружила, что у него была бубонная чума. После того как Харли обманывал и изменял, сама мысль о том, что у Ганса была подружка, показалась мне отвратительной. Я была разочарована. Черт, это было ужасно грустно.
Дева-Гот пожала плечами.
– Почем я знаю. Он обожает флиртовать по пьянке. И всегда спит в кровати Мэдди, так что, может, он просто был в отключке и не заметил, что там кто-то еще, – сделав еще глоток из своей дымящейся кружки, она поглядела на меня мрачным похмельным взглядом. Он казался предупреждением.
Подняв руки, как бы защищаясь, я отступила.
– Я же не знала. Клянусь. Да ничего и не было…
В этот момент в кухню из коридора явился Ганс. Он выглядел как двухметровый, начисто отмытый бог секса. На нем были черные кеды, свободные черные штаны в тонкую полоску, ремень с заклепками и черная майка-алкоголичка. На руке без тату были часы на широком кожаном ремешке, а лохматые черные волосы он просто вытер полотенцем. Мне до смерти хотелось запустить в них руки.
Я поглядела на Деву-Гота, молча умоляя о благословении, но получила в ответ только гадкое лицо Отдыхающей Стервы.
Ганс улыбнулся мне, тут же превратившись из опасного во что-то теплое и неугрожающее, после чего с той же улыбкой повернулся к Деве-Готу.
– Привет, Вик, мы думали выйти позавтракать. Хочешь с нами?
Она уставилась на него, словно пытаясь передать что-то телепатически, но, прежде чем она успела ответить, из коридора с другой стороны кухни раздался хриплый женский голос. Он шел из основной спальни дома.
– Вот ты где, – пропел голос. – А мы тебя искали. Пошли в койку.
Обернувшись, я увидала блондинку, которая вчера выпендривалась возле пивного бочонка. Она появилась из темноты, обернутая в простыню. Ее косметика вся размазалась, а когда-то торчащие косички расплелись и обвисли. Так же как и веки, которые она еле подняла на Деву-Гота.
Косички прошуршала мимо нас, не обращая внимания на гиганта, стоящего посреди кухни, и направилась прямо к Виктории, поцеловав ее с явно большим участием языка, чем казалось мне уместным с утра пораньше. Косички взяла у нее из рук кружку, поставила ее на стол и увела Викторию в спальню, не сказав нам даже «доброе утро».
Мои брови были почти на потолке. Я обернулась и посмотрела на Ганса.
– Что это за херня? – спросила я, указывая через плечо большим пальцем.
Хохотнув, Ганс подошел ко мне. Взяв кружку Девы-Гота, он повернулся и присел на прилавок рядом со мной. Наши локти соприкоснулись, и моя рука тут же покрылась мурашками.
Допив кофе Девы-Гота одним глотком, Ганс помотал головой.
– Вот смотри. Они со Стивеном сейчас устроят большую ссору. Они все время так делают.
– Что делают?
Повернувшись, Ганс налил себе еще кофе из кофейника, стоящего тут же на прилавке. Мне стало грустно, что мы больше не касаемся друг друга руками, и еще грустнее от того, что где-то там была крыса по имени Бет, которая могла трогать Ганса, когда захочется.
– Они постоянно экспериментируют и ищут себе девушек для трио. А потом, на следующее утро, протрезвев, Виктория начинает ревновать.
– Блин, – я недоверчиво помотала головой. – А почему я ничего об этом не знала?
Подумав об этом, я поняла, что все три месяца, которые Виктория встречалась со Стивом, я фактически была наказана – благодаря тому, что из-за Харли все время нарушала отбой или приходила в себя после аварии. Интересно, что еще прошло мимо меня.
– Она казалась здорово расстроенной, – призналась я.
В чем я не призналась, так это в том, что часть ее огорчения была направлена на нас с Гансом. А еще я не призналась в том, что она рассказала мне про его подружку. Я как будто хотела посмотреть, насколько далеко он зайдет, прежде чем я выведу его на чистую воду. Да, именно так. Я подожду, пока он перейдет грань. А потом – БАМ! – подам сигнал, и Бет и Дева-Гот выскочат из-за дерева и поймают его на горячем. Вот только поэтому я не сказала про его подружку. А не потому, что хотела сделать вид, будто ее не существует, и продолжить свой флирт. Не-а. Вообще нет. У меня была важная задача по разоблачению неверного бойфренда.
3
Когда мы с Гансом вышли из дома, на тихой, скромной, пригородной улице Стива стояло только две машины – мой черный «мустанг» 93-го года и черный «БМВ-3» на другой стороне дороги.
– Это твоя машина? – спросила я, указывая на «бумер» и стараясь скрыть потрясение в голосе. Я была фанаткой скоростных машин до мозга костей, но должна была признать, что в этой маленькой импортной штучке что-то было.
– Ага. Родители купили новую, а мне отдали эту. Но это механика, так что я ни хрена не умею ее водить, – пожал плечами Ганс, спускаясь со ступенек.
– Я могу тебя научить! – выпалила я.
Ганс покосился на меня.
– Правда! – я с энтузиазмом ткнула пальцем в сторону маленького «мустанга», который мог все. – Моя машина тоже механика! А я даже выигрывала на ней гонки на треке недалеко отсюда! Господи, да мы же можем тренироваться там. Это отличное место!
Едва эти слова вылетели из моего рта, я ощутила укол вины. После того что Харли сделал со мной, я ничем не была ему обязана, но почему-то сама мысль, что я приведу другого парня в наше особенное место, казалась какой-то неправильной.
«К черту, – включилась моя внутренняя стерва. – Харли возил тебя туда, чтобы научить гонять на его треке, чтобы ты могла выигрывать ему деньги. Вы не только должны туда поехать, вы должны нассать на линию финиша перед тем, как уйти оттуда».
И в чем-то эта стерва была права.
Ганс улыбнулся на мой эмоциональный всплеск и вытащил из кармана ключи.
– Да я умею водить механику. Я просто плохо это делаю. Я для этого слишком рассеянный, – нажав на кнопку замка, Ганс протянул мне ключи и направился к пассажирской двери собственной машины.
«Он что, дает мне вести?!»
– Ты хочешь, чтобы я вела?
– Только если ты хочешь выжить, – криво усмехнулся Ганс. После чего открыл дверь и нырнул в машину.
Я открыла водительскую дверь. Внутри машина вся сияла черной кожей и коричневым ореховым деревом, но пол был усыпан пустыми сигаретными пачками и пивными бутылками. Я улыбнулась про себя. Мне нравилось, как спокойно Ганс относился ко всей этой ерунде. Он не извинялся за мусор в машине, потому что его это не волновало. Он не боялся за свое мужество, пользуясь лаком для ногтей или разрешая девчонке вести свою машину, может быть, потому что был два метра ростом, и к одиннадцати утра у него отрастала пятичасовая щетина.
«И ему плевать, что у него есть подружка», – включилось мое чувство вины.
«Иди к черту, вина. Тебя забыли спросить».
Я же, в отличие от Ганса, была полна предрассудков, включая дикий страх спросить его, куда он хочет поехать завтракать. И Рыцарь, и Харли, оба водили меня на первое свидание в Дом Вафель, и я с трудом пережила эти отношения. Если Ганс скажет, что хочет поехать в проклятый Дом Вафель, я лучше поеду и сброшусь с ближайшего моста, чтобы избежать лишних драм.
– Тебе нормально в «Макдоналдс»? – спросила я, когда моя затянутая в черный кожзам задница опустилась на черную кожу водительского сиденья. Мои ноги вообще не дотягивались до педалей.
– Да, блин, отличное место, – ответил Ганс, пока я озиралась, ища кнопку подстройки сиденья. – Когда там заказываешь кофе, они сразу приносят целый чертов кофейник.
– Я вообще не знаю, как вы пьете эту гадость, – поддразнила я. Мне наконец удалось нащупать нужную кнопку. Не успев нажать ее, я услыхала знакомый шуршащий звук с Гансовой стороны машины.
Я обернулась и фыркнула. Колени Ганса были практически расплющены между грудью и крышкой бардачка, а его сиденье медленно отъезжало назад. Хихикнув, я нажала свою кнопку. Мое сиденье с той же скоростью, что Гансово назад, поехало вперед, и где-то посередине мы встретились смеющимися взглядами.
Я никогда раньше не водила немецких люксовых машин, но, едва выехав из квартала, уже не была уверена, что захочу водить что-то другое. Ганс внимательно наблюдал со своего пассажирского места, как я ахала про ускорение, верещала про послушность руля и восхищалась гладкостью хода. Мне не хватало оглушающего рева мотора, который есть в мощных американских машинах, но я могла это пережить.
Когда я выехала на шоссе, ведущее в город, Ганс наполовину опустил свое окно и закурил. Протянув мне открытую пачку, он спросил:
– Хочешь?
– О да, – сказала я, беря у него бело-зеленую пачку «ньюпорта». Я закурила на следующем светофоре. Прохладный мятный привкус в горле удивил меня. Я не курила ничего с ментолом с тех пор, как мы с Джульет, моей лучшей подружкой, в детстве таскали окурки из пепельницы ее мамы.
Это был вкус глупой детской забавы.
– А можно открыть верх? – спросила я, тыкая пальцем в кнопку над зеркалом заднего вида.
Как только Ганс кивнул, я настежь раскрыла эту штуку, и яркое июльское солнце заполнило машину и обожгло мне лицо. Откинув голову, я вдохнула жаркий влажный воздух. После почти трех месяцев почти полной изоляции ехать в шикарной машине с «ньюпортом» в руке, с роскошной татуированной машиной для обнимашек на пассажирском сиденье и лицом, залитым солнцем, казалось мне просто раем.
Но мое счастье быстро разбилось. Когда зажегся зеленый свет и я нажала на газ, ветер из открытой крыши начисто сорвал столбик пепла с моей сигареты и, закружив, отправил его куда-то в салон.
– Черт! – выругалась я, глядя на серые хлопья в воздухе – как будто это могло помочь, как будто я могла лопнуть их, как мыльные пузыри.
Я ждала, что Ганс заорет на меня, ведь я засыпала пеплом драгоценную импортную кожу, но он не стал орать. Он сделал последнее, что я от него ожидала. Ганс Оппенгеймер открыл пассажирское окно до конца, поднял свою сигарету и посмотрел, как его пепел тоже улетает, мелькая между нами в лучах солнца, словно горсть серебряных блесток.
– Ты видела? – спросил Ганс, вытаращив глаза, когда пепел весь улетел.
– Ага, – ответила я. Это прозвучало на выдохе, как будто я только что увидала какое-то сверхъестественное явление. – Это было, как…
– Как снежный шар, – сказали мы с Гансом хором.
– Да! – закричала я. – Господи! Точно! Мы только что сделали самый дорогой в мире снежный шар!
Ганс захихикал и снова поднял свое окно до половины.
– Я позвоню в «Книгу рекордов Гиннеса» и расскажу об этом. Может, мы сможем попасть в «Вечернее шоу».
– Отличный план. И, может, «Фантомная Конечность» будет музыкальным гостем.
Ганс очаровательно улыбнулся и открыл рот, чтобы ответить, но механическая мелодия прервала ход его мыслей. Сунув руку в карман, он вытащил маленький черный телефон. Я тут же нажала кнопку на двери, чтобы поднять все окна, а Ганс нажал ту, что закрывала крышу.
