– Давай скрипку, некогда с тобой возиться! – Голос у Романа от злости стал высоким с визгливыми нотками. Он со всей дури вцепился в мой локоть и тут же скрючился со стоном на полу от болевого приема. Француз махнул рукой, и между изящных пальцев аристократа блеснуло лезвие ножа. Я ударом ноги выбила нож, оглушила соперника оплеухой по ушам. Неугомонный скрипичный мастер пришел в себя и снова попытался напасть на беззащитную девушку, пришлось отправить его в глухой нокаут, чтобы не мешал светским беседам с представителем французской аристократии.
– Je ne comprends pas[2 - Я не понимаю (фр.).], – залопотал иностранец.
– Qu’est-ce que vous ne comprenez pas? Je vais vous frapper jusqu’? ce que je sache o? est le gar?on[3 - Чего вы не понимаете? Я буду бить вас до тех пор, пока не узнаю, где мальчик (фр.).].
Для подтверждения своего обещания ребром ладони я ударила Пьера по жилистой шее. Иностранец взвыл и бросился из комнаты. Один удар в сонную артерию – и уже второе неподвижное тело в скромной квартирке на улице Есенина.
Для удобной продолжительной беседы пришлось пожертвовать кокетливыми бантиками с платья и связать обоих мужчин.
Первым пришел в себя Роман:
– Что происходит? Ты что, с катушек съехала, Катя?
– Женя. Меня зовут Евгения Охотникова, – вежливо представилась я.
– Ты – Охотникова? Та самая? А как же Катя? То есть почему ты Катя? Зачем ты нас связала? – ошарашенно сыпал вопросами парень.
– Чтобы побеседовать в спокойной обстановке, Роман. У меня есть вопросы к вашему иностранному приятелю, а ваша агрессия мешает вести конструктивный диалог.
В этот момент очнулся француз и за несколько секунд заговорил на чистейшем русском с блатными нотками:
– Ты че, цаца, попутала берега. А ну убрала браслеты, а то отдыхать поедешь на три метра под землей, сейчас мои кенты подскочут, раскидают тебе по понятиям.
– Где Адам? Где скрипка? – Мы перешли к важным вопросам.
Болезненные пинки по лодыжкам пленников в качестве аргумента дали результат. Наследник скрипичного мастера заверещал от боли:
– Какой пацан?! Ты сказала, скрипку продаешь, Гаварнери. Француз за ней давно гоняется, она стоит миллионы! Я Елене предлагал продать скрипку, а она уперлась и ни в какую! А тут ты! Я позвонил вот ему, как и договаривались! Я вообще не при делах, не знаю ни про каких пацанов!
Рома скулил все тоньше и жалобнее.
Французский аристократ откашлялся и медленно сел:
– Евгения, прошу прощения за неудобства. Вышло недоразумение. Думаю, будет лучше, если вы отпустите Романа. Он действительно не более чем стукачок, то бишь информатор, если переводить с блатного жаргона.
– В ванной посидит, как раз охладит свои горячие чувства к одной прекрасной особе, – любезно предложила я парню отдельные апартаменты.
Я запихнула Романа в ванную комнату, включила воду посильнее, чтобы наш диалог с Пьером не мешал его раздумьям, и удалилась.
Пьер разминал развязанные руки. Как он умудрился освободиться? Хитроумные узлы нас научили вязать еще в «ворошиловке», и вот уже много лет как я отрабатываю это на практике.
На мой удивленный взгляд Пьер среагировал ухмылкой:
– Спокойно, Евгения, не делайте резких движений. Думаю, что нам нет смысла продолжать конфликт. Я правильно понимаю, что скрипки у вас нет и вся эта сделка – не более чем блестящий блеф?
– Хватит играть в благородного любителя искусства. Вы украли скрипку и ребенка. Предлагаю рассказать, где они находятся сейчас, иначе не миновать куда менее приятного разговора. – Я выразительно покосилась на его покрасневшие и явно не слишком хорошо себя чувствующие уши. – Выйти из квартиры вы не сможете, умений и опыта получать информацию у меня хватит надолго.
Седовласый дворянин тяжело вздохнул:
– Увы, если бы у меня была скрипка, то меня бы здесь не было. Вы знаете ее стоимость? Скрипки работы мастера Гаварнери выставляются на всемирных аукционах с начальной стоимостью от 5 миллионов долларов.
Псевдофранцуз удобно устроился в стареньком протертом кресле, вытянул длинные ноги почти в половину крохотной квартиры.
– Меня зовут Петр Козырев, в наших кругах известен как Козырный Туз. Профессиональный вор, специальность – предметы искусства, раритеты. Никакой мокрухи, не по понятиям это, а я вор старой школы.
Слышали о пропаже картины Айвазовского? А о похищении коллекции старинного оружия XVII века? Как нет?! Вы страшно далеки от культурной жизни, Евгения! Выставки, аукционы, музеи – это часть моей работы. Вы не поверите, в какие благородные дома вхож французский аристократ Пьер ДеШеврез.
Козырный Туз расхохотался и хлопнул себя азартно по колену.
– А в профессии я давно! Учился когда-то в художественном училище, подавал надежды. Но… плохая компания, красивые девушки, быстрые деньги. Свой первый срок я получил за фальшивку, изготовил там кое-какую картинку для нового русского. Молод был, горяч, не учел, что заказчик в родстве с прокурором. Так что с тех пор работаю по собственным принципам.
С семейством Альтовых знаком давно, мы с его дедушкой в одном дворе выросли. А вот работать с ним начал с тех пор, как Роман стал помогать деду в мастерской; мальчик вырос и захотел быстрых денег. Он сливает мне информацию о клиентах, я оплачиваю эту информацию. Вот и вся его роль.
Про скрипку Гаварнери нашептал он мне два года назад. Планировал решить все мирным путем, но владелица оказалась упрямой и продавать не захотела. Единственная возможность добраться до скрипки и выкрасть инструмент – это когда парнишка носит ее на репетиции в музыкальную школу перед большими выступлениями. Я последний месяц пас его, то есть наблюдал, пацан серьезный – готовится к конкурсу без халявы, каждый день занятия по два часа. Позавчера бдил клиента, и тут открылось окно в классе, и кто-то выкинул футляр от скрипки в сугроб. Через несколько секунд заорала пожарная сигнализация, кипиш по всей школе пошел, а потом в окно сиганула прекрасная мадемуазель, то есть вы, Евгения. И давай меня подсекать. Я быстро скумекал, что дело нечисто и движуха нездоровая пошла. Мне эта бодяга ни к чему, пришлось сквозануть по-рыхлому.
Вор-искусствовед развел руками:
– Пацана у меня нет, скрипки тоже. Чем смог – помог. Хочешь держать тут – у меня стаж в одиночке больше 5 лет. Напугала волка лесом. Ментов подтянешь – за мной грехов никаких…
– Вы уверены, что мальчик не выпрыгивал в окно?
– Футляр когда вылетел, я думал, ну все – кто-то вперед меня до скрипки добрался. А облом вышел, вместо скрипки ты в окне нарисовалась. Дальше я от погони уходил, не видел, что там с пацанчиком, – отрицательно покачал головой Пьер.
– Скрипка пропала вместе с мальчиком, а вы за ней гоняетесь уже несколько лет. Вы единственный, кому это все выгодно, за миллионы долларов и не такие преступления совершаются. – Верить преступнику я не собиралась.
– Век воли не видать! Не трогал я ни мальчишку, ни скрипку! Зачем бы я с тобой на встречу поперся, в халупу эту, фэйсом светить! Обвел меня кто-то вокруг пальца, как зеленого фраерка. Найду – поболтаем по понятиям, репутацию Туза Козырного никому не дам грязью марать.
И мой тебе совет, отпусти нас по-мирному. Ромке огласка с ментами ни к чему, мне эта возня пустая – только время тратить. Тебе – пацан нужен, мне – скрипка. А вместе нам нужен тот, кто их слямзил. Я по своим каналам пошуршу, что интересного слышно. А если где мелькнет скрипочка, так я тебе сразу весточку пришлю через Романчика.
Доводы старого вора были убедительными, он искал то же, что и я. Выпустив Романа из ванной, я открыла дверь своим гостям, и через пять минут вор-аристократ Пьер, он же Козырный Туз, и его информатор Романчик, он же наследник дедушкиной профессии, исчезли за порогом квартиры.
От досады я швырнула в стальную дверь кружку прежних жильцов. Успех был так близко! Соберись, Охотникова, надо действовать!
Глава 4
Никаких версий, кто мог похитить Адама, у меня не осталось. После рассказа Пьера ДеШевреза я засомневалась в том, что мальчик исчез во время пожара. Адам, когда сработала пожарная сирена, оставался в классе, ведь я слышала, как он играет сквозь завывания пожарной сигнализации. Может быть, он от испуга спрятался в классе или в школе и до сих пор находится в состоянии шока. Мне было необходимо попасть в музыкальную школу, все осмотреть и восстановить события поминутно.
Я заехала домой, где тетушка Мила ждала на ужин из рыбного суфле, пирога со свежими грушами и нового сорта чая «Цветочный вальс». После целого дня на одной чашке кофе с коньяком аппетит у меня был отменный. Переодевшись в спортивный костюм, я заглянула к тете Миле, чтобы предупредить, что хочу прогуляться перед сном. Но тетушка дремала перед бормочущим телевизором, с раскрытой книгой на коленях.
Город видел третий сон, когда я добралась до здания музыкальной школы. Ворота на школьный двор были закрыты, двери на замке. Но для Евгении Охотниковой нет препятствий. Я перемахнула через забор, специальным устройством вскрыла замок и шагнула в черноту пустой школы. Класс за классом я вновь осматривала окна, мебель, инструменты в поисках следов Адама, заглядывала в каждый уголок, отодвигала шкафы и парты. Школа была совсем небольшая: десяток классов, скромный концертный зал для отчетных концертов и прослушиваний – пара десятков зрительских мест, сцена с фортепиано и подсобка со сложенными инструментами; туалеты в конце коридора и в изгибе этого же коридора кабинеты администрации с табличками «Директор», «Учительская», «Бухгалтер», рядом еще одна дверь, за которой хранился инструмент уборщицы. Дверь к директору открыть получилось в два счета, может быть, личное дело Адама Бланка даст мне полезную информацию.
Я методично перебирала бумаги в шкафу, когда услышала крик:
– Руки вверх, сдавайся, полиция!
Прямо на меня смотрел… пистолет.
В проеме двери с оружием в руках замерла та самая вахтерша, что во время пожара бежала с огнетушителем через толпу детей.
– Руки вверх или буду стрелять! – повторила свой приказ женщина.
– У вас пистолет ненастоящий. – Взмахом руки я выдернула пластиковую игрушку из рук охранницы. Резвая старушка припустила по коридору с криком: «Убивают! Пожар!» Я бросилась вслед, совсем не хотела пугать отважную пенсионерку.
– Стойте! Я не убийца! И не грабитель! Я тут сережку ищу бриллиантовую, потеряла днем, муж сказал без нее не возвращаться. Вы не находили?
– Ничего не видела, никаких бриллиантов. Шастают всякие, потом у нас не только сережки, дети пропадают. – Женщина затаилась в одном из классов.
– Ладно, ладно, признаюсь. Никаких сережек не теряла. Я няня мальчика, который пропал. Хотела осмотреть школу и класс, чтобы найти зацепки, куда мог исчезнуть Адам. Полиция все осмотрела, но не нашла никаких следов. Вот приходится самой этим заниматься.
Я вытянула из кармана купюру:
– Я заплачу, дайте возможность все обследовать. Очень неудобно с фонариком осматривать.
– Да смотри сколько влезет, красть у нас нечего. Мандолины с роялями одни. – Из соседнего класса вышла лихая охранница. Женщина была полноватой, в уютном желтом домашнем халате, накинутом на ночную рубашку, и вязаных носках. Она ловко сунула купюру в карман халата:
– Свет сбоку в каждом классе включается, после себя гаси, нечего электричество казенное жечь.
Еще несколько часов я проверяла музыкальную школу. В классе скрипки нашла свежие царапины внутри замка, кто-то испортил механизм, чтобы дверь заклинило. Больше ничего необычного, стандартный класс: шкаф с тетрадями, документами преподавателя, нотными грамотами, пюпитр, метроном, пара стульев, фортепиано рядом с окном. Старенькие деревянные рамы держатся на разболтанной щеколде, открыть можно одним движением, а от пола до подоконника совсем небольшое расстояние. Может быть, мальчик от испуга спрятался в классе, под партой или в шкафу, а потом вылез в окно, когда я уже бежала за Тузом вдоль дороги. Тогда почему он не возвращается, что его напугало?
В окно он вряд ли бы увидел что-то опасное – из класса открывался вид на огромный сугроб и ель, которая загораживала своими широкими лапами почти весь просвет. Обычный вид из окна районной музыкальной школы.
По коридору раздалось шарканье шлепанцев, в класс заглянула вахтерша:
– Ну чего, нашла, что искала?
Я только обессиленно махнула рукой.
– Ну пошли, кофем угощу тебя. Ты вон зеленая, всю ночь тут провела, – с сочувствием предложила пенсионерка.
В комнатушке сторожихи работал телевизор, стояла заправленная клетчатым пледом тахта, кипел чайник на малюсеньком столе. Женщина разлила кипяток по старым чашкам, щедро насыпала растворимого кофе из стеклянной банки.
– Меня Мария Геннадьевна зовут, – и подвинула мне чашку побольше.
– Извините, голова не соображает. Меня Женя. – От бессонной ночи все правила этикета испарились из головы. – Вы здесь днем и ночью работаете?
– Да, днем пол мою, ребятишек раздеваю и одеваю, а ночью сторожу. А чего мне дома делать, дети уже большие, в другом городе живут. А я без дела сидеть не привыкла.
– Извините, что напугала вас ночью, – вспомнила я о нашем ночном знакомстве.
– А я не из пугливых. А как ты внутрь-то зашла, все на запорах?
– Дверь открыта была. Забыли, наверное.
– Тут забудешь, кутерьма такая и днем, и ночью. – Мария Геннадьевна подперла крепким кулачком щеку.
Женщина очень хотела поболтать о произошедших событиях, и я дала ей такую возможность.
– Вы ведь пожар тушили сами, да? Я вас с огнетушителем видела, вот это смелость!
– Да там тушить-то нечего было. Я придремала в раздевалке, проснулась – все кричат, бегут. А у меня огнетушитель хранится как раз возле вешалок в углу, да и управляться с ним умею. Схватила его, пробежалась по коридору, а нигде дыма даже нет. Тут из-за угла на меня Женевьева налетела и кричит, что огонь в туалете. Я – туда. Прибежала, все залила как положено, там просто тлела коробка с бумагой напиханной. Больше шуму наделали. Думаю, что из ребятишек кто нахулиганил, подожгли, чтобы сигнализация сработала и уроки отменили.
Дети иногда такое чудят, вроде вот у нас почти все ученики воспитанные, послушные, тех, кто хулиганить любит, чаще в спорт родители отдают. Так поди же ты, и наши могут устроить. Пожар развели.
А на прошлой неделе девочка одна тут учудила, солистка в хоре. Преподаватель замечание ей сделала, так она расстроилась так, что из окна выбросилась.
– Как это, зачем? У вас же школа одноэтажная, – удивилась я.
– Да попугать хотела, мол, все, смертельная обида. А этаж-то первый, только в грязь шлепнулась. Потом крик стоял тут на всю школу от матери ее. Что ребенок из школы пришел в грязище и с шишкой на лбу.
– Так, может, мальчик тоже в окно выпрыгнул, убежал от испуга? От пожарной сирены оробел, ну или на учительницу свою обиделся, – обрадовалась я, что мое предположение может быть верным.
– Ну не знаю, на него не похоже. Адам спокойный паренек, вежливый, всегда здравствуйте, пожалуйста, до свидания. Да и Женевьева души в нем не чает, нахваливает всегда, гордится. – Мария Геннадьевна от души зевнула и запахнула теплую кофту на халате.
– А вы почему не спите? Бессонница мучает? У меня тетя тоже спит плохо, читает по ночам или телевизор смотрит.
– Никогда не жаловалась, а тут напало… Помраченье. – Мария Геннадьевна сокрушенно вздохнула. – Призрак у нас завелся.
– Призрак? – переспросила я, пожилая женщина была не из той категории, что верит в призраков и привидений.
– Да ты не смейся, – поджала губы собеседница. – Я не сумасшедшая. Ни в бога, ни в черта не верю.
Я всю жизнь в больнице отработала, медсестрой в реанимации и в операционной. Насмотрелась всякого разного. Чего-чего, а всяких стонов и криков не боюсь. И в школе на посту почти десять лет, как на пенсию вышла, так сюда и устроилась. Мне привычно ночью одной, все уголки знаю, как свои пять пальцев. Иногда бывает, что рояль брякнет или там гитара упадет и загудит, к таким звукам привыкла уже. Но тут такое творится вторые сутки, что глаз не сомкнуть!
Здесь ведь в войну госпиталь был, во время бомбежек всех раненых в подвал уводили, а кого и уносили. Директор наш бывший, царствие ему небесное, рассказывал, как сопливым мальчонкой с ранеными от бомбежки прятался и на скрипке им играл, чтобы не так страшно было.
Вот после пожара и пропажи мальчишки врачихиного всю ночь на скрипке играли. Я уже и святую воду принесла из церкви, окропила все. А сегодня ночью опять проснулась от того, что он опять на скрипке пиликает, да так протяжно. Как замолчал, я пошла на обход. Территорию обошла, потом по всем кабинетам проверять. А тут ты копошишься в темноте.
Мне нравилась эта боевая бабуля – на схватку с призраком с игрушечным пистолетиком в руках. Но силы подходили к концу, и я, поблагодарив за кофе, пошла на выход.
На горизонте небо порозовело, заря разгоняла ночные тени и призраков из Тарасова.
– Женя, Женя, призрак, он играет опять! – Мария Геннадьевна махала с крыльца. Я в несколько шагов взлетела по ступенькам, из глубины школы неслись звуки скрипки. Это играл, несомненно, Адам, концерт Вивальди «Лето», тот самый отрывок с небольшой ошибкой!
Звуки становились все тише и протяжнее, искажаясь в диссонанс. Мы с Марией Геннадьевной как две ищейки бросились по коридору, пытаясь уловить, откуда идет звук. Но скрипка больше не играла.
– Подвал тут есть?
– Да, сейчас ключи принесу, они у меня хранятся в ключнице, – бросилась в свою каморку женщина.
С моей новой напарницей мы осторожно спустились в подвал, она светила – я осматривала. Ничего примечательного: рулоны старого линолеума, побитый молью бархатный занавес, сваленные в кучу старые кровати. Для уверенности несколько кроватей вытащили из кучи и развернули занавес, но, кроме клубков пыли, ничего не нашлось. Наверху снова раздались звуки скрипки. Отталкивая друг друга, мы побежали по лестнице наверх, в коридоре замерли, чтобы понять, откуда раздается скрипка. Шаг за шагом мы оказались возле класса Адама. У меня холодок пробежал по спине, все как вчера днем – за закрытой дверью играет Адам и вдруг запинается на одной ноте. Но звуки были искаженными, с каким-то жутким завыванием, скрипка не рыдала, а словно корчилась от боли и мучений. Я выдохнула и толкнула рукой дверь в класс. В удивлении мы застыли на пороге – в комнате никого не было, абсолютная пустота. А на весь класс разливалась музыка Вивальди… Мария Геннадьевна перекрестилась, а я ударом ноги перевернула стул. К стулу изнутри был прилеплен на скотч диктофон, из него и доносились звуки. Вахтерша с облегчением всплеснула руками – привидение нашлось.
Провожала меня пенсионерка как родную:
– Как хорошо, Женечка, что ты зашла на огонек. А то так бы и в дурдом уехала или в секту бы подалась с такими фокусами. Ты заходи почаще, чайку попьем, поболтаем. Избавила меня от призрака, хоть теперь высплюсь. Вот хулиганы, что творят. То пожар, то меня, старуху, попугать удумали. Сегодня же пожалуюсь директору, что у нас завелся за озорник.
