Конечно, можно было честно сказать ему, что меня зовут Макс, невелика тайна. Но я решил воздержаться от откровенности. Резонов было много: во-первых, я смутно помнил множество сказок, где герой получал власть над чудовищем, узнав его истинное имя. А ведь почти всякая сказка – это магическая история, искаженный до неузнаваемости отчет о чуде, которое где-то когда-то с кем-то случилось. Кроме того, я не был уверен, что уважающего себя демона могут звать просто Максом – срам, да и только! Ну и вообще, зачем говорить правду, когда можно соврать?
– Тогда я буду обращаться к тебе: «Маггот», – предложил Таонкрахт. И на всякий случай добавил: – Надеюсь, ты не сочтешь это оскорблением?
– А почему я должен счесть это оскорблением? – удивился я.
– Потому что так именуют всех демонов, в том числе и тех, что ниже тебя по званию и заслугам, – обстоятельно объяснил он.
– Ничего страшного, – вздохнул я. – Скажи лучше, на кой черт ты меня призвал? Небось хочешь вечной молодости, власти над миром и толпу красивых девок в качестве бонуса? Или еще о какой дивной хрени размечтался?
Таонкрахт снова потянулся к кувшину. Разговор наш был ему не слишком приятен, ну да не я ведь его завел!
– Меня не слишком тяготит возраст, – наконец сказал он. – Но мне не нравится, что я смертен…
– Это никому не нравится! – усмехнулся я. – Тем не менее смертность всего живого – это закон природы.
– Но ты же бессмертен? Демоны бессмертны, я знаю!
– Ты ошибаешься, – внушительно сказал я. – Просто демоны живут гораздо дольше, чем люди. Неизмеримо дольше. Но потом все равно умирают.
Я и сам не понимал, зачем ввязался в эту бредовую дискуссию. Впрочем, я всегда готов поспорить на отвлеченные темы с заинтересованным собеседником, разыгрывая из себя компетентного специалиста по всем вселенским проблемам.
– Вот и я хочу жить неизмеримо дольше! – тоном капризного ребенка заявил Таонкрахт. – Но если ты думаешь, что в обмен на эту услугу я собираюсь предложить тебе всего одну душу, ты ошибаешься. У меня несколько сотен слуг. Они – законченные болваны, но у них имеются души, я не сомневаюсь. И еще у меня есть жена и три сына, тоже законченные болваны, но их души – души самых родовитых альганцев. Если мы договоримся, ты получишь все! А в обмен на это я хочу не только продлить свою жизнь, но и увеличить свое могущество. Оно и без того велико, но мне хочется большего. – Он огляделся по сторонам, приблизил губы к моему уху и драматическим шепотом сообщил: – Я – Великий Рандан Альгана, но мир велик, и мне надоело повелевать столь малой его частью!
«Ну да, все как у людей, – устало подумал я. – И как, интересно, получается, что такие примитивные ребята достигают блестящих успехов в прикладной магии? Понять, что все суета сует и томление духа у него ума не хватает, зато наворожить с три короба, чтобы заполучить меня в свой камин, – всегда пожалуйста!»
Мне снова стало жаль себя, но я взял себя в руки и успокоился. Спокойствие вышло тяжелое, равнодушное, безрадостное, но это настроение было наилучшим из возможных вариантов.
Сейчас мне требовалось не сердцем трепетать, а выработать стратегию поведения. Пучеглазый Рандан ждал от меня совершенно немыслимых чудес, совершить которые я был не способен. В то же время он ни на йоту не сомневался в моем могуществе, и это давало мне некоторые преимущества. Оставалось понять, смогу ли я убедить его отправить меня обратно домой – например, под тем предлогом, что мне требуется взять там бланки приходных ордеров, необходимых для оптовой закупки такого количества высококачественных душ.
– Ты сделаешь это для меня, Маггот? – с надеждой спросил Таонкрахт. – Знаю, я прошу о многом, но твой пламенный взор свидетельствует, что тебе под силу и не такое.
«Мой пламенный взор свидетельствует о том, что я хочу набить тебе морду, – устало подумал я, – и еще о том, что у меня со страшной скоростью едет крыша – эх ты, провидец хренов!» Но вслух я этого говорить не стал: мой новый приятель Таонкрахт производил впечатление опытного драчуна, а у меня никогда не было таланта к рукопашному бою.
– Я обдумаю твою просьбу, – сказал я Таонкрахту. И ехидно добавил: – Боюсь, ты что-то напутал, когда читал свое заклинание.
– Почему ты так говоришь? – встревожился он.
– Потому что я не испытываю никакого желания тебе помогать, – объяснил я. – А когда я не испытываю желания что-то сделать, я этого не делаю.
– Да, я мог ошибиться, – сокрушенно признал Таонкрахт. Он так разволновался, что отхлебнул добрый глоток своего пойла прямо из кувшина. – Я перебрал столько древних заклинаний в надежде найти среди них действенное… Скажи, я могу как-то вернуть себе твое расположение?
Его слуги тем временем вернулись, поставили на стол несколько сосудов с водой и, глупо ухмыляясь, полезли обратно под стол, в соответствии с требованиями дворцового этикета.
Я наполнил горячей водой здоровенную пиалу и сделал осторожный глоток. Если закрыть глаза и напрячь воображение, вполне можно внушить себе, что пьешь очень слабый несладкий чай – все лучше, чем ничего!
– Так что я могу сделать, чтобы ты проникся желанием выполнить мою просьбу? – настойчиво спрашивал Таонкрахт. – Неужели тебя не прельщают души моих слуг?
– Маловато будет! – ухмыльнулся я. – Какая-то пара сотен – нашел чем удивить.
– Я могу добыть больше! – Таонкрахт снова приложился к «сибельтуунгскому черному», звучно рыгнул и пообещал: – Сделаем! Мои соседи меня боятся. Если я потребую, чтобы они…
– А это кто такой? – перебил я его.
В зал вошло совершенно невероятное существо. Представьте себе человека, одетого в своеобразную паранджу до колен, сшитую из толстого войлока, этакий серый холм на худых ногах, обутых в матерчатые сапоги, с сумрачно-серьезным лицом, выглядывающим из овального отверстия в соответствующем месте.
– Здесь никого нет, – Таонкрахт огляделся по сторонам. – Тебе примерещилось, – решил он.
– Ничего себе – примерещилось! – возмутился я.
Меньше всего на свете мне сейчас хотелось, чтобы этот живой холмик оказался галлюцинацией. То, что мне волей-неволей приходилось принимать в качестве реальности, было способно свести с ума и без дополнительных наваждений. Я ткнул пальцем в сторону войлочного незнакомца и спросил:
– А это что за палатка на ножках?
Услышав меня, диковинный экспонат поспешно ретировался, а Таонкрахт непонимающе уставился на меня.
– Что ты имеешь в виду? Я никого не видел… А как он выглядел – тот, кого ты увидел?
– Я же говорю – палатка на ножках… Такой серый войлочный холм с дыркой, из которой выглядывала чья-то любопытная рожа.
– Да ведь это был Габара! – Таонкрахт смотрел на меня с суеверным ужасом. – И ты его увидел! Ты воистину всемогущее существо!
– Еще бы я его не увидел! Неужели ТАКОЕ можно не заметить?
– Да ведь он же невидимый, – упавшим голосом сказал Таонкрахт. – Все Габара в совершенстве владеют этим искусством.
– Так это был человек-невидимка? – развеселился я.
По всему выходило, что Таонкрахт действительно не видел войлочную «палатку». И не потому, что перебрал сибельтуунгского черного, а потому, что это каким-то образом согласовывалось с загадочными законами местной природы.
Я насел с расспросами на своего единственного информатора:
– А кто такой этот «Габара»? И почему он тут бродил?
– Соглядатай, – мрачно сообщил Таонкрахт и снова потянулся к кувшину.
– Чей соглядатай? Соседский, что ли? – усмехнулся я. – Сейчас расскажет твоему соседу, что ты раскатал губу на души его слуг?
– Ты что, какие соседи! Габара – это служитель касты Сох[9 - Каста Сох возникла в те времена, когда Урги решили уйти под землю. Они собрали небольшую группу наиболее способных людей, которых удалось отыскать среди местного населения, и обучили их некоторым тайным знаниям, для того, чтобы те могли поддерживать порядок на поверхности, а также выполнять многочисленные капризы Ургов. Внутри касты Сох существует строгая иерархия, и место каждого члена касты определяется исключительно в соответствии с его природными склонностями. Кинхэшина – наиболее близкие к Ургам из всех Сох, только они общаются с Ургами лично. Кинхэшина передают остальным Сох приказы и пожелания Ургов, а также несут своеобразное «дежурство», наблюдая и контролируя все, что происходит в Земле Нао, в том числе и действия остальных Сох. Все Кинхэшина в полной мере обладают тайным знанием и необычными способностями, несвойственными обычным людям. Никаких личных связей с внешним миром не имеют.Зиг-Злик – своего рода «специалисты по паранормальным явлениям». Изучают все «непонятное», в частности «демонов» Рум-тудум, то и дело объявляющихся в Земле Нао, используют их в своих целях, если это возможно, или борются с ними, если считают, что это необходимо. Тесно связаны с Кинхэшина, т. к. также интересуются почти исключительно «тайным знанием», пренебрегая прочими сторонами жизни. Являются их непосредственными помощниками, своего рода «лаборантами». Чаще, чем другие Сох, рано или поздно становятся Кинхэшина, поскольку это – закономерный результат их деятельности. Кстати, именно Зиг-Злик помогали альганцам освоиться в новом Мире после того, как те появились в Земле Нао. Зиг-Злик долго дружили с альганцами, поскольку те делились с ними своими знаниями, но постепенно, по мере того как альганцы деградировали, Зиг-Злик утратили к ним интерес.Хаа’хха – главные специалисты по контактам Сох с внешним миром. «Учителя», «дипломаты», своего рода «высшие судьи» и т. п. для всех жителей Земли Нао Хаа’хха держат своеобразную «высшую школу» на одном из островов в заливе Шан, где отбирают будущих учеников для своей касты, а также – подходящих кандидатов для обучения «свободным профессиям». Они же и обучают отобранных учеников. Хаа’хха официально сообщают жителям Земли Нао новые законы, созданные в связи с пожеланиями Ургов. В случае необходимости активно вмешиваются в политические и даже внешнеполитические дела.Габара – соглядатаи, крупные специалисты по сыску, маскировке и т. п., своего рода «тайная полиция». Следят за порядком в Земле Нао. В случае необходимости вызывают Хаа’хха для переговоров или Хинфа для расправы.Хинфа – убийцы. Обычно приходят по вызову Габара, согласованному с кем-нибудь из Хаа’хха, Зиг-Злик или даже Кинхэшина – в зависимости от сложности ситуации. Могут убивать не только оружием, но даже взглядом. Хаа’хха, Зиг-Злик и Хинфа равноправны между собой: каждый занимается своим делом, к которому имеет врожденный талант. Если со временем личные склонности меняются, меняется и профессия. Каждый из них может стать Зиг-Злик или даже Кинхэшина, если выяснится, что теперь они могут быть более полезны именно в таком качестве.Хак-зай – ученики. Обучение длится неопределенное время (от года до нескольких десятков лет), в зависимости о способностей ученика. Во время обучения проходят «стажировку» в подземных владениях касты Сох, где выполняют все подсобные работы, поэтому у Сох нет необходимости брать слуг со стороны.]. Они соглядатайствуют по приказу Ургов.
– Тех, которые оставили вам «правильный огонь»? – заинтересовался я. – А кто они такие? Местные правители?
– Да нет, если бы правители! Я сам правитель на своей земле. Они скорее сродни тебе или даже Ему, – Таонкрахт ткнул пальцем в направлении неба. Насколько я понял, он имел в виду бога, но не решился произнести это слово в моем присутствии. А я-то полагал, что человек, живущий под тремя солнцами, должен быть свободен от суеверий.
– Урги уже давно исчезли с лица земли, покинули этот мир, но они всегда рядом… Одним словом, Урги – это Урги, – Таонкрахт перешел на свистящий шепот. – Плохо, что они уже пронюхали о тебе. Хотя… Ха! Жизнь – это борьба! Не было еще такого, чтобы настоящий альганец не договорился с Сох. А если договорился с Сох, считай, что договорился и с Ургами. Забудь о нем.
– Океюшки, – вздохнул я, – поверю тебе на слово.
– Но как, однако, ты его углядел! – снова изумился Таонкрахт. Покачал головой и в очередной раз приложился к кувшину. По моим подсчетам, он уже выдул не меньше литра своего крепкого пойла, и ничего, только рожа еще больше раскраснелась. Вот это я понимаю – великий чародей.
– А давай сделаем так, – осторожно предложил я. – Ты прочитаешь какое-нибудь заклинание, чтобы я вернулся назад, а потом, когда ты договоришься с этими ребятами – Сохами, Ургами и остальным начальством, я вернусь. Возможно, к этому времени мое настроение переменится, и мы сможем договориться.
– Но я не могу тебя отпустить! – растерялся Таонкрахт. На его раскрасневшейся роже появилось выражение неподдельного ужаса, но он быстро взял себя в руки и решительно помотал головой для пущей убедительности.
– Как это – не можешь? – опешил я. Нельзя сказать, что я действительно надеялся так легко его уговорить, но разочарование оказалось совершенно сокрушительным, как удар под дых. – Скажи прямо, что не хочешь.
Я старался говорить сердито, но боюсь, мой голос дрогнул от отчаяния.
– Я не могу отпустить тебя, пока мы не закончим сделку, – объяснил чародей. – Если демон не выполнит то, ради чего его вызвали, освобождающее заклинание не подействует.
Надо думать, на моем лице появилось выражение, не вполне подходящее для иллюстрации притчи о всеобщей братской любви. По крайней мере, заглянув мне в глаза, Таонкрахт торопливо добавил:
– А если демон убьет чародея, который его призвал, он навсегда останется в этом Мире, поскольку некому будет его отпустить.
– Врешь небось, – устало сказал я. – Ладно, ври, пока можешь.
– А может быть, ты просто даруешь мне бесконечно долгую жизнь и могущество, прямо сейчас? И сразу же отправишься туда, откуда пришел, – предложил этот прекрасный человек, звучно отхлебнув из своей посудины. – Триста душ тебе хватит?
– Мало, – твердо сказал я. – Могущество – это тебе не хрен собачий… Слушай, я устал. Я хочу остаться один. Мне нужно подумать.
– Я отведу тебя в лучшие покои этого замка, – согласился он.
– В лучшие не обязательно. Я хочу остаться в той комнате, где я провел ночь. Если уж там горит «правильный огонь».
Таонкрахт едва заметно скривился. То ли комната была нужна ему для иных целей, то ли он сожалел, что был со мной не в меру откровенен, когда рассказал про огонь, то ли планировал поместить меня в такое помещение, откуда мне не удалось бы выйти без его помощи. Черт знает, что творилось в его безумной голове!
– Там тебе будет неудобно, – наконец сказал он. – Там нет даже кровати.
– Ну, прикажи, чтобы ее поставили. Я так хочу.
Я еще и сам не знал, почему решил поселиться именно в той комнате. Просто доверял инстинкту, который требовал, чтобы мое драгоценное тело оставалось на обжитой территории и не совалось в незнакомые места.
– Хорошо, если ты так желаешь, – вздохнул Таонкрахт. – Я прикажу поставить там кровать.
Я мысленно поздравил себя с маленькой победой. Хотя на кой черт она мне сдалась? Неведомо.
Пока Таонкрахт орал на своих горемычных слуг, которым, по его расчетам, в ближайшее время предстояло лишиться души, я понял, что проголодался. Взял со стола кусок толстой мягкой лепешки и осторожно отщипнул краешек. Вопреки моим смутным опасениям лепешка оказалась вкусной. Впрочем, в стрессовых ситуациях мой аппетит дезертирует первым, поэтому я не наслаждался едой, а методично загружал в топку необходимое количество калорий. Когда желудок перестал ныть, я отложил лепешку в сторону и вопросительно посмотрел на Таонкрахта.
– Ну что, все готово?
– Не знаю, – он поднялся с места. – Пойдем проверим. Этих лодырей, моих слуг, надо поторапливать, а то они до ночи будут возиться.
– Слушай, а ты твердо уверен, что у них есть души? – ехидно спросил я, когда мы добрались до моей комнаты. – По крайней мере мозгов у них нет, это точно.
Я не зря язвил. Дюжина здоровенных ребят отчаянно пыталась протиснуть в дверь громоздкое сооружение, отдаленно напоминающее кровать. Теоретически говоря, сие было вполне возможно. Для этого следовало просто развернуть злосчастный предмет обстановки, а не пихать его поперек.
Таонкрахт зарычал, на бестолковые головы его несчастных слуг посыпались затрещины. Между делом он все-таки как-то объяснил им технологию вноса мебели, и через несколько минут процесс был благополучно завершен. Я удовлетворенно кивнул, вошел в комнату и устало опустился на кровать. Больше всего на свете мне хотелось спать. Неудивительно: в глубине души я по-детски надеялся, что мне удастся проснуться дома.
– Я пришлю к тебе спокойноношного, – пообещал Таонкрахт.
Он зачем-то последовал за мной и даже уселся рядом на край кровати. Кувшин с сибельтуунгским черным он предусмотрительно прихватил с собой и теперь звучно отхлебывал очередную порцию горючего.
– Не надо ко мне никого присылать, – попросил я. – Мне нужно побыть одному. Ты можешь уйти? Мы еще успеем наговориться, будь уверен.
– Хорошо, как скажешь, – Таонкрахт грузно поднялся с моего ложа и направился к выходу. Уже стоя на пороге, он упрямо сказал: – Но спокойноношного я все-таки пришлю. Если он тебе не понравится – убей его, я не стану возражать. Самому надоел.
С этими словами он удалился, а я вытянулся на кровати и тихонько застонал от тупой боли в груди. Я был совершенно уверен, что это ноет моя собственная душа, хотя до сегодняшнего дня она казалась мне самой здоровой частью организма. Пострадав так с четверть часа, я наконец сделал то, с чего следовало начинать, а я все откладывал – отчасти потому, что у меня не было никаких сил, а отчасти потому, что я отчаянно боялся результата.
Дело в том, что в последние годы моя (только что, надо думать, завершившаяся) жизнь, к которой я так хотел вернуться, была не просто прекрасной. Она была по-настоящему удивительной, с большой-пребольшой буквы «У». Не хочу вдаваться в подробности, которые больше не имеют значения – если уж какая-то могущественная сволочь, приставленная записывать мои деяния в Книге Судеб, безжалостно залила эти главы густой черной тушью. Скажу только, что моя прежняя жизнь была переполнена невероятными чудесами, и я сам умел совершать некоторые из этих чудес. Уж не знаю, как мне это удавалось, но я обучался новым фокусам с легкостью, как цирковая обезьяна. Нужно было проверить, остались ли при мне хоть некоторые полезные навыки.
И я проверил.
Случилось то, чего я боялся больше всего на свете. Боялся, поскольку в глубине души с самого начала знал, что именно так все и будет. Я обнаружил, что больше ничего не умею. Вообще ничегошеньки! Отныне я был совершенно безопасен для окружающих. И совершенно бесполезен. Легкомысленное могущество, доставшееся мне с удивительной легкостью, оставило меня, словно и не было ничего. «Великий и ужасный» сэр Макс закончился – я здорово подозревал, что навсегда.
«Бедный, бедный господин Таонкрахт, – с невольной усмешкой подумал я, – тоже мне вызвал демона! По всему выходит, что ты – не самый везучий парень в округе! А уж я – и подавно».
Мне было по-настоящему паршиво, но я все-таки задремал, почти сразу же, словно спешил сменить причудливую реальность этого Мира, озаренного светом трех солнц, на хорошо знакомое, безопасное пространство сновидений.
Впрочем, меня тут же разбудил чей-то писклявый голосок. Отчаянно фальшивя, он пел какую-то дремучую колыбельную, способную усыпить разве что роту солдат после недельного марш-броска – просто потому, что эти ребята могут спать даже стоя на голове в оркестровой яме оперного театра во время репетиции.
– Заткнись! – сонно потребовал я.
В ответ раздалось тихое бульканье и отчаянный кашель: с перепугу певец подавился собственной слюной. Я разлепил глаза и увидел перед собой существо неопределенного пола в ярко-красном балахоне, украшенном пестрыми лентами, блестками и прочей прекрасной фигней, словно его костюм сооружала пятилетняя девчонка для своей любимой куклы. Я вспомнил обещание Таонкрахта прислать ко мне какого-то таинственного «спокойноношного» и понял, что это он и есть.
– Убирайся отсюда, – буркнул я. – Убивать тебя, так и быть, не стану, но чтобы через секунду здесь было тихо.
Существо попятилось назад, простодушно хихикая. Я сонно отметил, что все обитатели этого места, кроме разве что самого Таонкрахта, почему-то все время ржут не по делу, и снова провалился в милосердную темноту сна без сновидений.
Глава 2
Хинфа и другие радости жизни
Когда я проснулся, было уже темно. До меня снова доносились какие-то странные звуки, но они, по счастию, не походили на давешнее фальшивое мяуканье. Скорее уж на вечернюю мантру какого-нибудь буддийского монаха: тихий, почти монотонный гул, не лишенный, впрочем, некоторой приятности. Это умиротворяло, я почувствовал себя если не счастливым, то по крайней мере совершенно спокойным. В данных обстоятельствах это было щедрым подарком судьбы. Поэтому я снова закрыл приоткрывшиеся было глаза, чтобы не дать удивительному настроению покинуть меня через эти распахнутые форточки.
Через несколько минут я окончательно понял, что спать мне больше не хочется, и решил взглянуть на источник звука, оказавшего на меня столь благотворное воздействие.
Красноватого света пламени в камине было достаточно, чтобы разглядеть человека, стоявшего в изголовье моей постели. Он оказался точной копией того войлочного «холмика», которого мой приятель Таонкрахт считал невидимкой. «Еще один соглядатай? – удивился я. – Или тот же самый? С какой, интересно, стати он решил помедитировать в моем присутствии? Проверяет, увижу ли я его на этот раз – так, что ли?»
– Чего тебе надо, чудо природы? – добродушно спросил я.
Гул тут же прекратился, а «холмик» рухнул на пол как подкошенный. Несколько секунд я растерянно хлопал глазами. Потом покинул свое ложе и склонился над незнакомцем: мне пришло в голову, что он тоже считает меня «демоном», а поэтому вполне мог хлопнуться в обморок от страха, обнаружив, что я проснулся и теперь ему предстоит остаться наедине с этаким чудищем. Я довольно долго искал его пульс, но так ничего и не обнаружил. Зато заметил, что в одной руке бедняга сжимает какой-то странный предмет: темный, довольно толстый, причудливым образом загнутый прут из неведомого материала. Счастливый обладатель вещицы вцепился в нее мертвой хваткой. Я потрогал было диковину, но тут же отдернул руку: ощущение было не из приятных. Какая-то странная, неритмичная вибрация, слабая, но определенно раздражающая.
Отказавшись от дальнейших исследований в этой области, я принялся похлопывать его по щекам, потом осторожно потряс за плечи. Все было бесполезно. Через несколько минут до меня начало доходить, что дело куда хуже, чем я мог вообразить. Никакой это был не обморок, в моих объятиях остывал самый настоящий свеженький покойничек. Я ощутил холодок, ползущий по позвоночнику, а потом – не слишком интенсивную, но противную тошноту, как всегда, когда мне приходится встречаться со смертью.
– Ты что, умер? – беспомощно спросил я у неподвижного тела.
