– Да. Была. И что?
Воздух между нами начинает потрескивать от напряжения.
– Что, по вашему мнению, с ней случилось?
– Без понятия. Об этом надо у нее самой спрашивать.
– Я бы с радостью, но не могу.
Она ничего не отвечает. Я вспоминаю, что Зои видели на автовокзале – те зернистые кадры с камеры наблюдения в Мидоухолле.
– Думаете, она жива?
– Мне-то откуда знать?
Софи слишком явно обороняется. Что-то тут не так.
– Она была здесь счастлива?
Отрывистый смешок.
– А вы бы были?
– На вид тут не так уж и плохо.
– Правда?
Я игнорирую сарказм:
– Послушайте, я пытаюсь выяснить, что произошло. Вероятно, я смогу помочь. Она ничего вам не говорила перед отъездом?
Софи вздыхает и поворачивается ко мне лицом.
– Зои была тут белой вороной. Она была хорошенькая. И умная. Дальше сами догадаетесь?
– Значит, ее травили?
Несмотря на враждебность, ее явно распирает желание выговориться.
– Поначалу не было ничего серьезного. Так, время от времени. А потом они начали рассылать всем фотографии в «Снэпчате».
– Что за фотографии?
– Зои в душе, и… В общем…
Я могу себе это представить. Слово «ЖИРНАЯ» в качестве оружия. Слово «МРАЗЬ». И еще что похуже.
– И она никому ничего не рассказывала? Даже родителям?
– Они тогда уже практически не разговаривали друг с другом. Зои приходила домой поздно. Пила. Они говорили, что это отражается на учебе.
– А отражалось?
– Я же сказала, она была умная. Родители хотели, чтобы она поступала в университет.
– А она хотела?
– Думаю, она сама не знала, чего хочет.
Софи кидает жвачку в мусорное ведро. Рукав футболки задирается, и мой взгляд падает на ее плечо. Там, прикрытый вытатуированной розой, багровеет синяк, похожий на отпечаток большого пальца. Я с трудом удерживаюсь от вопроса, откуда он у нее.
– Она принимала наркотики?
– А сами-то как думаете? – смеется Софи. – Вы же смотрели видео. У нас тут все этим занимаются. Больше все равно нечем.
– Какое видео?
Она театрально хохочет:
– То, где Кэт с Элли едят чипсы. Вы что, совсем слепая?
Я подавляю искушение заглотить наживку и сообщить, что я в своей жизни кое-что повидала и лучше бы ей меня не злить. Вместо этого натянуто улыбаюсь. Я помню сюжет, который она упомянула. Надо будет его пересмотреть.
– А парень у нее был?
– Какое это имеет отношение к делу?
– Я слышала, что был. И что они расстались.
– Может, и был кто-то, но она вела себя очень странно. Всю дорогу скрывала, что у нее кто-то есть. Врала, что занята, когда я звала ее куда-нибудь пойти.
Голос у нее уязвленный. Интересно, она чувствует свою вину? Подружка сбежала, а она понятия не имеет почему. Может, мы с ней не такие уж и разные.
– У вас нет никаких мыслей, кто это мог быть?
Она устремляет взгляд мимо меня, на Скалы:
– Кто-то мне говорил, что ее видели там.
– Правда? В том большом старом доме?
Она кивает.
– Кто там живет?
Повисает тишина. Мы с Софи словно оказываемся на дне колодца. Я вижу в вышине кусочек неба, но стены гладкие и слизкие.
– Дэвид.
Дэвид? От этого имени внутри все смерзается, будто я погружаюсь в ледяную воду, но, когда пытаюсь вспомнить почему, ничего не выходит.
– Один?
Она смеется, словно я сказала что-то очень забавное:
– Угу. Он живет один.
– Что в этом смешного?
– Сходите посмотрите на него, сами увидите.
Может, и схожу, думаю я.
– Что он за человек?
Софи неловко переминается с ноги на ногу.
– Он старый.
– Прям совсем старый?
– Старше Зои, скажем так. И странный.
– В чем это выражается?
– Его никогда не видно. А если он все-таки попадается тебе на глаза, при нем всегда бинокль. Выходит на пляж ночью и стоит. Всегда в одиночестве. – Она на некоторое время умолкает. – И Дейзи «спрыгнула» прямо рядом с его домом.
Воздух аж вибрирует от ее сарказма. Я слышу кавычки вокруг слова.
– На что вы намекаете?
– Послушайте, я ничего не знаю. Но говорят, что Дейзи была не из тех, кто склонен к самоубийству. И тем не менее она это сделала. А я знаю, что Зои была не из тех, кто сбегает из дома. Но она тоже это сделала.
И тут я сама не успеваю опомниться, как уже задаю вопрос:
– А еще одна девушка, Сэди?
– Сэди? – переспрашивает Софи.
Она смотрит на меня в упор, и на мгновение возникает ощущение, будто она видит меня насквозь, несмотря на исправленные зубы и лазерную коррекцию зрения, все пластические операции, сброшенный вес и перекрашенные волосы, – видит и знает, кто я такая. Бедная непутевая Сэди.
– Про нее вообще уже никто особо не вспоминает. Говорят, ее нашли, но она не захотела возвращаться. И думаю, после гибели Дейзи она совсем перестала кого-либо интересовать.
– Но… – начинаю я, но тут лязгает дверь и кто-то входит в салон с настойчивым «Софи?».
– Мне надо идти, – произносит она, понизив голос. – Но, как я уже говорила, одни считают, что Дейзи покончила с собой, а другие нет. Они думают, что ее столкнули. Можете вставить это в свой фильм, если хотите. Только не говорите, что это я вам рассказала.
11
Я нахожу тот ролик. Скамья с видом на воду в конце Слейт-роуд между лодочным спуском и «Кораблем». На ней сидят две девушки, каждая с пакетиком чипсов. За плечом той, что повыше ростом, виднеются скалы. Вторая выглядит помоложе; у нее рыжие волосы и грязный розовый рюкзак, который она поставила на землю у ног. Камера берет крупный план, изображение характерно подрагивает – так бывает, когда держишь телефон в руке. Теперь мы видим их вблизи. Младшая торопливо поглощает чипсы, едва жуя, в то время как старшая ест более сдержанно, иногда затягиваясь сигаретой.
Я наклоняюсь вперед, поближе к экрану. Кроме Кэт, я узнаю и ту, что пониже; она сняла одно из недавних видео – то самое, в котором ругалась с родителями. Элли. Теперь, пересматривая ролик, я понимаю: девочки не подозревают, что их снимают. Оператор, судя по всему, стоит где-то в укромном месте – возможно, в переулке, который проходит между туристическим бюро и пабом, – наблюдая за ними.
И подслушивая. Доносится их разговор, хотя качество звука не ахти, да и контекста недостаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Мы слышим: «Ничего страшного… остальные…» Старшая выпускает струю дыма и передает сигарету подруге. Та мотает головой: «Нет» и «Я не хочу», далее «Потому». Старшая настаивает. «Попробуй, – говорит она. – Все равно придется». А потом, хотя с такого расстояния толком не разглядеть, я понимаю, что это не сигарета, а косяк. Младшая сопротивляется, взгляд у нее пустой, на худом лице написан страх, но ее подруга неумолима. «Давай уже», – говорит она, и в конце концов рыженькая берет косяк, подносит к губам и вдыхает дым. «Задержи дыхание», – инструктирует подруга, младшая пытается, но все равно закашливается, прежде чем вернуть косяк.
Видео заканчивается. Мне даже хочется улыбнуться. Травка? Всего-то? В мое время забавы были похлеще. Я вспоминаю слова Софи о Зои и ее парне. Не исключено, что и в ее время все было похлеще. Не исключено, что она вляпалась во что-то, с чем не смогла справиться.
Мои пальцы зависают над мышкой. Может, убрать видео из публичного доступа? Я вспоминаю, чему нас учили в колледже (хочешь снять приличный фильм, забудь о щепетильности), и решаю не трогать. Все равно уже слишком поздно. Все успели его посмотреть, это больше не моя забота, и вообще, у меня полно дел.
Софи сказала, что Дейзи спрыгнула со Скал недалеко от Блафф-хауса. Пора сходить туда и увидеть это место своими глазами, а заодно и поснимать материал, который можно будет выложить на сайте. Вероятно, это расшевелит чью-нибудь память, подтолкнет людей к разговору о происшествии, выведет историю Дейзи на передний план.
Порывы ледяного ветра режут лицо, словно осколки стекла. Безмолвие нарушается лишь шумом волн, бьющихся внизу о скалы, да заунывными криками чаек. Уже стемнело, небо усыпано звездами. Невозможно представить здесь что-то иное, кроме пустоты.
Низко опустив голову, я с усилием двигаюсь дальше, но это все равно что брести сквозь масло. Уши у меня горят. Позади темным пятном лежит Блэквуд-Бей; даже уютные огни «Корабля» кажутся сегодня странно приглушенными. Впереди дорога уходит вверх, в направлении мрачной тени Блафф-хауса, за которой нет ничего, кроме моря и отвесных черных утесов.
Внезапно я понимаю, что не хочу здесь находиться. Не хочу делать то, что делаю. Но я вытаскиваю телефон и с минуту снимаю бескрайнюю непостижимую гладь воды, испещренную булавочными головками огней суденышек. Я представляю, как местные будут смотреть это видео, ломая голову, кто же его снял и зачем, и отправляю ролик на сайт, пока не передумала. Пусть ломают.
Дейзи, должно быть, стояла на этом самом месте без малого десять лет назад, глядя на эту же черную воду. Но что побудило ее развернуться, подойти к обрыву и сделать шаг? Что вынудило ее выбрать небытие? Может, она вовсе не прыгала, а ее столкнули и она полетела в воду, точно груда тряпья?
Или есть другое объяснение: никто не виноват; она бежала, спасаясь от преследования. Поскользнулась на мокрой траве, потеряла равновесие и сорвалась со скалы. Несчастный случай. Вроде того.
Я пытаюсь представить, где она сейчас, что от нее осталось столько лет спустя. Подводные течения здесь непредсказуемы, глазом не успеешь моргнуть, как тебя уже унесло. Купаться не рекомендуется. Куртку выбросило на берег на полпути к Молби, но никаких следов Дейзи так и не нашли. Будто она ушла на дно или уже была мертва.
Я устанавливаю камеру на треногу и смотрю на Блафф-хаус, темнеющий на фоне ночного неба. Здесь, вблизи, он выглядит еще печальнее. Заброшенное двухэтажное строение под остроконечной крышей из дранки. В одном из окон второго этажа одиноко горит свет, но в целом дом погружен в абсолютную, безнадежную тьму.
Кто по доброй воле согласился бы жить здесь, в этом забытом богом месте? Несмотря на размеры – в нем, судя по всему, три или четыре спальни, – дом производит впечатление совершенно необитаемого.
Я беру в кадр строение на краю обрыва и включаю камеру на запись. Высокую траву колышет ветер. Сэди, шепчет он, Сэди… Звучит как предостережение. Я делаю глубокий вдох и решительно вхожу в кадр. Я приближаюсь к дому со стороны утеса. Там обнаруживается калитка, тропка от нее ведет через лужайку к дому; содержимое терракотовых вазонов, которые смутно виднеются в бледном свете луны, давным-давно приказало долго жить. Дверь заперта. В ней есть окошечко с витражным стеклом, в котором дробится и преломляется рыжими, зелеными и красными сполохами свет изнутри.
Теперь, подойдя так близко, я ощущаю, как в груди всколыхивается смутное узнавание, будто я уже стояла тут, хоть и не помню когда. Обрывки воспоминаний расплываются, пытаться воскресить их в памяти все равно что стоять вплотную к телевизору: видишь пиксели, но не изображение, в которое они складываются.
Я смотрю на окна. Где-то в глубине горит свет, и все строение будто подрагивает. Я стучу в дверь, и удары глухим эхом отзываются в недрах дома.
Никто не отвечает.
– Дэвид? – зову я, приникнув к витражу. – Вы там?
Безрезультатно. Некоторое время жду, потом делаю еще одну попытку. На этот раз я барабаню в дверь так сильно, что она колотится о дверную коробку, дребезжа почтовым ящиком.
Вот теперь я слышу какой-то шум. Он звучит странно, будто доносится откуда-то из глубины дома – или даже из-за его пределов. В прихожей вспыхивает свет, потом сквозь гнойного цвета стекло я вижу приближающийся силуэт. Голова низко опущена, размыта и призрачна. Лишь когда оказывается прямо передо мной и нас разделяет только дверь, он вскидывает глаза. Черты его лица практически неразличимы, искаженные цветным стеклом. Он отодвигает засов, и дверь на цепочке слегка приоткрывается.
– Да?
