Рассохин молчал, безнадежно озирая пустынный берег. Участковый разозлился, выдернул ломик с цепью, с грохотом бросил на дно и запустил мотор.
– Сдаваться на милость не советую! – прокричал. – Нынче слова такого не знают!
Включил скорость и не экономно, не рачительно дал полный газ.
Стас побродил по берегу, слушая удаляющийся вой мотора, и тут показалось, Гохман возвращается. Почти исчезнувший характерный звук стал приближаться: верно, забыл сказать что-то важное. Однако из старицы напротив вдруг выскочила дюралька! Видно, услышали и решили проверить, что за движение началось на Гнилой Прорве. За румпелем маячила одинокая мужская фигура. Рассохин стоял на обрыве, не скрываясь, и лодка выписав круг под самым берегом, унеслась обратно: убедились, что он на месте. То есть, его пребывание здесь Матерая все-таки контролировала, не исключено, за ним наблюдали откуда-нибудь из залитых прибрежных кустов. Правда, что происходит на другой стороне, разглядеть было трудновато, мешал береговой вал и заросли, если что и видели, так дым от костра или когда Стас ходил по самой кромке, либо спускался к воде. Однако, в течение этих двух дней амазонки никак не проявлялись – то ли совещались, что делать, то ли что-то выжидали. Впрочем, Рассохину на них уже было наплевать, иногда, одержимый своими мыслями, он забывал о соседстве, пока его не начинало раздражать ночное их мычание.
Когда на Карагаче все стихло, а от невыносимости ожидания стало тошно, он вспомил, что тоже еще не бывал на кладбище: где-то там похоронили Репу. Все заросло после пожара и высокого паводка, улицы определить можно лишь по колеям, да и то не понять, которая и куда ведет. На поселковый погост когда-то существовала дорога, хотя из-за вечной распутицы покойников таскали на руках или возили на трелевочниках, за полкилометра от поселка – там было самое сухое место, древняя дюна, выступающая из болотистой равнины. Он вспомнил примету: мимо могилок тянулась электролиния на лесопилку. Высмотрел обгорелые столбы с упавшими проводами и пошел по ним, как по компасу.
И очутившись на лесистом холме, вдруг подумал, что это самое подходящее место, чтоб жить, но уже раз и навсегда занятое мертвецами. Песчанный бархан не тронули ни ветра, ни нынешние ползучие болота, и даже пожар обошел стороной, отыскав более лучшую пищу – терриконы прелого горбыля возле пилорамы. Молодой сосновый бор на погосте лишь по краям захватило огнем, и то не насмерть, только кора обуглилась, и сейчас солнце пробивало частокол золотистых, взрослеющих деревьев. И кругом мох – на земле, могилах, крестах и оградках, кособоких, но еще стоящих, брусника цветет да ветерок пошумливает в кронах.
Стас побродил по кладбищу, пощупал ногами мох в подозрительно выпирающих местах, попробовал почитать надписи на крестах и ржавых тумбах со звездами – и тут все стерлось. И вдруг наткнулся на высокий, голубоватый от лишайника, и грубовато обработанный камень: ни креста, ни звезды, зато стальными скобами пришпилен геологический молоток и медный горный компас! Еще не очистив надпись, угадал – здесь и лежит Репа, погибший на рыбалке!
Достал нож, соскоблил звездчатый лишайник с имени, и еще ниже – с эпитафии. Должно быть, тесали камень, резали буквы и сочиняли мужики из отряда, скорее, все вместе, ибо это напоминало буриме, а орудовал долотом Галя. Только он отличался рукоделием, вязал на спицах, точил из яшмы кабашоны, письменные приборы и прочие безделушки.
«Твой маршрут – небеса, а костры твои – звезды в созвездии Рыб….»
– Здорово, Репа. – вслух проговорил Стас. – Вот ты где приземлился…
И огляделся, поскольку голос под кронами бора зазвучал гулко, как в храме. С обеих сторон могилы было две замшелых скамьи, а в ногах остатки кострища, затянутые мхом: видно, отряд приходил сюда частенько, сидели, поминали, играли на гитаре… Он опустился на одну из них и оказался на земле, толстая и на вид еще крепкая доска сгнила в прах, держалась за счет мха и переломилась беззвучно.
– Ну, Репа! – ему стало смешно. – Не даешь ты расслабиться!
Встал неуклюже, отряхнулся и вдруг увидел тощую, облезлую медведицу. Всего шагах в сорока, на склоне кладбищенского холма: стояла на задних лапах, слушала – эдакий трехметровый сурок! А рядом кувыркались во мху два крохотных медвежонка… Стас тоже замер, и благо, что оказался с подветренной стороны – не учуяла, а близорукая, так и не увидела. Настороженно опустилась и поглядывая в его сторону, принялась разрывать муравьиную кучу.
Рассохин медленно пригнулся, спрятавшись за надгробие Репы и осторожно попятился. Хорошо, мох влажный, глубокий, глушит шаги. Спустившись так со склона дюны, он развернулся и пошел с оглядкой, сдерживая желание побежать. Весенняя медведица с детенышами может напасть даже не от голода, из опасения за свое потомство: однажды на Сухом Заломе техник Кузя отошел от лагеря на полсотни метров, по нужде, и со снятыми штанами на дерево заскочил. Несколько часов продержала, и когда пришли выручать, с двумя карабинами и собаками, так огрызалась еще, не желая оставлять добычи. Над головой стреляли – не боится, отскакивает и рычит! Хотели уж грохнуть ее и медвежат переловить, но тут паровоз на узкоколейке загудел, так убежала…
Всю обратную дорогу он шел хоть и без оглядки, но спину знобило…
И еще издалека узрел дым на стане: костерок, разведенный Гохманом, давно прогорел, а тут столб стоит, и сразу же трепыхнулась надежда – Лиза вернулась! Он проломился сквозь малинник, и чтобы не напугать ее треском, позвал:
– Лиза?.. Это я!
У костра сидел немтырь, сушил портянки, бродни и одежду, должно быть, где-то накупался. Стас поглядел, как он вертит перед огнем свои тряпки и непоколебимость молчуна вдруг его разозлила.
– Христофора поймали и допросили… И он подтвердил!.. Жени Семеновой нет, убита. А твоя жена увела Лизу. Будто бы к матери!.. Теперь говори, где Елизавета?
Немтырь выслушал, глянул как-то страдальчески и согласно покивал. Одежда не досохла, однако он оделся в полусырое, захватил пестерь и пошел в сторону приисковой дороги!
Рассохин догнал его, схватил за шиворот.
– Ты куда?!
Дамиан указал на ту сторону Карагача. В лагере амазонок было непривычно тихо, а шел уже двенадцатый час, обычно там уже стучали, гремели, дымили невидимые трубы и жужжал моторчик электростанции…
И вдруг на старице опять приглушенно заработал лодочный мотор, и если молчун норовил спрятаться, значит, едут гости! Вероятно, думают, что Рассохин остался на Гнилой один, решили, на лодке уехала спутница, Елизавета, и настала пора действовать.
Стас отпустил молчуна, сам же вернулся к костру, взял рюкзак, палатку, топор, огляделся, не забыл ли чего: встречаться с Галицыным, тем паче с лагерной бандой не было никакого желания. Пока он бежал к разливам, где участковый оставил облас, звук мотора вырвался из старицы на простор и вдруг потянул вверх по реке. Это уже было интересно! Рассохин сложил вещи в облас, а сам с биноклем вернулся к реке, где забрался в развалины пекарни. Внутри тоже росли березы, торчали из земли дюралевые хлебные формы, склепанные по парам: на Гнилой всегда пекли очень вкусный хлеб, и если густо, как сливки, растворить сухое молоко, горячую белую буханку можно умять за раз.
Рассохин вспомнил это и впервые за два дня совсем неуместо ощутил приступ голода…
Между тем, от перегруза мотор на Карагаче выл на высоких оборотах, но звук проплывал медленно. Пригибаясь, Стас выбежал к реке, и увидел лишь пенный кильватерный след. Дюралька скрылась за поворотом и там рев двигателя оборвался – похоже, причалили. И уже спустя минуту пустая лодка понеслась обратно, сходу скрылась в затопленных кустарниках устья старицы. Кажется, десант высадили недалеко за Гнилой Прорвой, в районе выхода приисковой дороги, и теперь вернулись за следующим: слышно было, как гремит под сапогами дюраль, спешно сажали пассажиров, потом опять взревел мотор. В лагере амазонок начиналось странное движение, похожее на бегство. Вторым рейсом лодка везла пятерых мужиков, с рюкзаками, однако Галицына среди них не было.
А за румпелем сидела сама Матерая!
В прежние времена вдоль реки шла отсыпная дорога на Рассошинский прииск и еще множество троп, набитых скотом, но то ли берег обвалился, то ли заросло так, что Рассохин даже следов не нашел и едва продрался сквозь густой черемошник и краснотал. И все же опередил ползущую по воде, лодку. За поворотом, на полузатопленном берегу стояли четверо мужиков из первой партии, тоже с рюкзаками – поджидали своих. Полковника и здесь не было!
Новоявленная хозяйка Карагача причалила бортом, пассажиры шустро выскочили на сушу. Стас не расслышал, что говорила Матерая, но последнее напутствие донеслось отчетливо:
– Батарею берегите!
Покорные бородатые братья двинули скорым шагом в сторону материкового бора и через полминуты пропали в густых, пойменных зарослях краснотала. Под их ногами отчетливо зачавкала грязь и забулькала вода – высокую пойму топило.
И только сейчас? при виде поспешного бегства немногочисленного мужского населения лагеря, Рассохин наконец-то прочувствовал справедливость советов Гохмана – скрыться на пару недель, пока десант таинственного ЦК с ОМОНом не начал карательную операцию. Вряд ли тронут женщин, тем паче, с детьми, и полковник Галицын отбрешется, а вот беспаспортных бородатых братьев, невесть откуда прибежавших на Гнилую Прорву, возьмут непременно, хотя бы для установления их темных личностей.
Стас послушал ласточек, посмотрел, как Матерая таранит лодкой затопленный тальник, пробиваясь в устье старицы и неожиданно для себя наконец-то определился.
– А не наведаться ли мне в гости? – тоном Бурнашова спросил вслух. – К женщинам? Пока отсутствуют их мужчины?
3
Столичная жизнь предпринимателя Сорокина протекала скрытно, была окутана неким таинством и у Колюжного сначала сложилось впечатление, что он прячется от взаимодавцев и кредиторов одновременно, что в общем-то считалось в порядке вещей. Первые хотели получить с него долги, вторые не желали их платить, и, возможно, все угрожали, представляли опасность, а канадский уроженец, еще не привыкший к российской реальности, ее преувеличивал и потому часто менял автомобили, съемные квартиры, и отыскать его убежище сразу не удалось. Кроме того, от образа существования его фирмы «Кедры Рода», несколько лет назад разрекламированной, попахивало мошенничеством: бизнесмен имел офис в престижном Международном торговом центре, однако там уже года полтора никого не видели, хотя арендная плата вносилась аккуратно, впрочем, как и налоги, а штат из дюжины человек, в основном женщины, работали надомниками, то есть сидели по квартирам и справляли дела по телефонам. Вячеслав обзвонил несколько номеров, говорил по-английски, дабы не спугнуть, и на звонки отвечали вежливо, нежными голосами, чаще отсылали друг к другу и никто не мог сказать, где разыскать и как встретиться с босом, например, по поводу закупки кедрового ореха, масла и прочих даров природы – конспирация была примитивная, но работала.
Не мудрствуя лукаво, Колюжный отправился по магазинам искать книгу Сорокина. Ему предлагали купить несколько томов прозаика-однофамильца, потом стихи поэта, однако такого Сорокина, который бы писал о сибирской пророчице, не было. Зато предложили почитать некого Стюарта, который и в самом деле подобную книгу издал, и уже не одну. Первая называлась «Свет любви», относилась будто бы к научной фантастике, которую Вячеслав с некоторых пор терпеть не мог, впрочем, как и ученых-теоретиков, однако купил. И вроде уж вчитался, поскольку немудреный, с намеком на автобиографичность, роман начинался завлекательно: автору рассказали любопытную притчу о блудной отроковице. Мол, на Карагаче жили когда-то староверы толка молчунов-погорельцев, которые крали себе невест из мирских девушек и женщин без разбора, какая подвернется. Крали и проводили сквозь чистилище, освобождали душу и тело от всего мерзкого и грязного неким жутким иезуитским способом: на огонь сажали, в воде топили, голодом морили и даже сквозь хомут протаскивали. И потом только женились.
Будто этот обычай у них возник после того, как советская власть забрала у молчунов всех женщин, детей и стариков, а скиты пожгла. Но в последние годы вроде бы красть оказалось некого, поскольку населения на Карагаче не стало, и молчуны то ли затаились где-то, то ли разошлись по всей Сибири, то ли вовсе извелись. Никто про огнепальных толком ничего не знал, и по слухам, осталось несколько стариков и старух, которых никто не видел. Но зато многие встречали в тайге блудную отроковицу, неприкаянную душу, что-то вроде призрака. Будто ее погорелец то ли похитил на прииске, то ли она, распутная, сама ушла с ним, однако старатель, законный жених, настиг вора и убил блудницу. Вот с тех пор, мол, она и ходит вдоль Карагача, ищет этого старателя, а поскольку мертвая, то хватает всех подряд. Ее встречали многие рыбаки, охотники, шишкобои, кто промышляет здесь, говорят, свиду она такая красивая и заманчивая, что мужики с ума сходят, и уже не один на психу угодил. Де-мол, если встретится случайно, то самое главное, не смотреть отроковице в слепые глаза. Ибо она сразу же прозреет и очарует. И еще не слушать, что говорить станет.
Автор, и он же герой по имени Гарий – книга была написана от первого лица, стал ходить вдоль Карагача и однажды встретил эту блудницу, а будучи человеком отважным, наплевал на предрассудки, взял ее за руку и посмотрел в глаза. Она же прозрела, вмиг очаровала его, поскольку и в самом деле была прекрасна, сняла одежды и превратилась в безобразную, морщинистую старуху. А между обвисших до пупа, грудей, совсем свежая рана от пули и струйка крови. Гарий содрогнулся от омерзения и хотел уж сбежать, но тут древняя блудница открыла беззубый рот с черными губами, засмеялась и прошамкала:
– Полюби меня такую, и я укажу тебе путь! Сама сведу в священную кедровую рощу. И ты получишь там знания будущего.
Герой понял, что это ему послано испытание, как в сказке, собрал все мужество, вдохновился, овладел этой старухой и к своему удивлению получил не физическое – духовное наслаждение. И догадался, что происходит это от некого света любви, источаемого блудницей. А она взяла его за руку и привела к своему мужу – у нее муж оказался, здоровый такой детина и еще молодой! Ни слова не говоря, он схватил жену за седые космы и стал по траве таскать, да лицом в землю тыкать.
– Опять за старое?! – ревел он. – Жри землю, сука! И клянись!
Гарий не вытерпел такого издевательства над женщиной, поднял камень и бросил наугад, в сторону мужика. И попал точно в голову! Показалось, мозги брызнули, но злодей даже не упал, а только поправил треснувшую черепную коробку, вмиг преобразился в старика и вдруг говорит:
– Теперь вижу, ты насытился светом любви. И обрел силу! Значит, достоин вернуться в мир живых и овладеть истинами. – и благосклонно сказал своей жене-старухе. – Так и быть, открой ему путь к знаниям.
Оказывается, герой попал в мир мертвых, который следует пройти, чтоб открылись некие древние истины и провидческий взор!
Колюжный бы дальше и читать не стал этого сочинения, но здесь было волшебное название реки – Карагач, где бродил сейчас Рассохин, поэтому пришлось набраться терпения и погрузиться в мир фантастики. В общем, старуха взяла его за руку и повела через лес, без дорог и тропинок. На пути им попадались разные звери, в том числе, и медведи, но не трогали, а кланялись старухе, вытягивая передние лапы. На берегу какого-то озера она раздела Гария, сняла свои одежды и ввела в черную, ледяную воду: дыхание зашлось, тело вмиг заныло от боли и потом очужело! А она только получала от холода удовольствие: поплескалась сама и принялась его мыть донным илом и семенными коробочками кувшинок, разламывая их напополам своими корявыми пальцами. Он повиновался только потому, что не мог двинуть ни рукой, ни ногой, напрочь одеревеневших в весеннем озере, где только что сошел лед. И мало того, подвела к роднику, бьющему из-под горы, и стала омывать светлой, густой, как сметана, водой, так что он даже замерзший, бесчувственный, ощутил ее холод. Еще бы миг, и Гарий превратился в сосульку, но старуха вывела на берег и оставила греться на солнце.
Сама же нырнула в озеро и пропала на четверть часа.
Герой чуть отогрелся и заволновался, вздрагивал от любого всплеска, а там повсюду плескались бобры. Думал, уже утонула, и кто же его дальше поведет – кругом тайга бескрайняя, темная и никаких ориентиров. Однако старуха вынырнула далеко, возле противоположного берега, и поплыла к нему. Гарий обрадовался, запрыгал, но когда она вышла из воды, оказалась совершенно другим человеком! Юная, прекрасная, с сияющими волосами, обрамленными венком из белых лилий, и ничем не похожая на ту блудную и слепую отроковицу, что очаровала его на Карагаче. Он изумился такому перевоплощению, и вместе с тем, не растерялся и захотел ее обнять, влажную, в пупырышках от холодной воды, скрипучую от чистоты и манящую свежестью. Он уже совсем согрелся и хотел наброситься на нее, но смаху ударился о незримую преграду, некое уплотнение воздуха вокруг желанной девицы! Да так сильно, будто о стеклянную стену. А она лишь улыбнулась, высвободила руку из под длинных волос и поманила за собой, под сумрачные своды густой кедровой рощи.
– Где же слепая блудница? – спросил он, озираясь.
– Если хочешь, можешь вернуться к старухе. – произнесла перевоплощенная дева. – Она осталась на дне.
– А ты кто?
– Исповедальница. Ты же хотел овладеть знаниями?
Гарий послушно двинулся за ней, на ходу любуясь ее стройной, изящной и недоступной фигурой под незримым стеклянным колпаком. В кедровнике она велела сесть на мшистую валежину, сама легла у ног и принялась излагать истины, надо сказать, весьма примитивные и известные: жить, мол, следует в природе, на братско-сестринских общинных принципах, питаться ягодами и грибами и тогда дух будет совершенствоваться до космического. И совокупляться возможно лишь для продления рода, один раз в год, а не превращать священный ритуал соития в повседневный секс.
И тем самым словно оскопила развратного и сладострастного героя. Он вмиг перестал замечать, что исповедальница обнаженная, укротил свою плоть и стал слушать, а Колюжный читать про эти самые истины, охватывающие всю жизнь. Наставления хоть и отдавали библейским тоном, однако никакого откровения не несли. Подробно описывалось, как и когда зачинать, как следует рожать и воспитывать детей, чем лечиться от хворей и как продлять жизнь до бесконечности – в первую очередь, ходить голым! Это в Сибири-то, на комарах и морозах? В общем, не правда и скукотища неимоверная, однако по ходу повествования выяснилось, что правнук жадармского ротмистра скрылся под королевским псевдонимом Стюарт. Исповедальница велела взять такое новое имя и заставила писать эту книгу – видимо, таежная скитница хорошо знала историю Британии.
Как бизнесмен, Колюжный отлично понимал, что это всего лишь рекламный ход, причем, обреченный на неудачу изначально: какой-то шотландец, пусть и со звучной фамилией, пишет на сибирскую тему, о кедре, о таинстве жизни в сибирских лесах, излагает очень уж простенькие и утопические заповеди, доверенные ему некой пророчествующей и прекрасной женщиной. Кто поверит, кто клюнет на подобную приманку? В общем, лучше бы писал свои приключения с эзотерическим ароматом, свидетельствующие о том, что автор и вместе с ним герой – парни, уставшие от скуки и удовольствий обыденной жизни. Однако читатель, изголодавшийся по таинственному, романтическому и мистическому, принимал все за чистую монету, а иначе бы не выпускали большие тиражи и народ бы не хлынул на Карагач собирать шишки и искать если не саму пророчицу, то истину.
В магазинах ничего определенного о загадочном авторе не знали, в издательстве рассказывали байки, про некого обрусевшего англичанина королевских кровей, который обитает в суровой сибирской природе на Карагаче. Дескать, живет круглый год в священной кедровой роще, ходит голый даже зимой, слушает рассказы пророчицы, на себе проверяет все открытые ему истины, записывает их и шлет рукописи со случайной оказией. Самого Стюарта будто бы лично знает только владелец издательства, у коего тоже нет контактов с автором, и вообще, есть подозрения, что все это умозрительный проект авантюрной литературы, коллективное творчество, и сам автор – фантом.
Колюжного таким образом почти убедили, тем паче, он и подозревал нечто подобное, инициированное Сорокиным в рекламных целях. Но почти случайно открыл в интернете читательский форум, где обсуждали даже не творчество, а истины, высказанные пророчицей, и оказалось, что ее последователи есть не только на Карагаче, но и во многих городах. В Москве и вовсе существует одноименный с книгой, клуб! И будто автор ее является чуть ли не на каждое собрание и вход туда открыт для всех желающих, и стоит всего сотню долларов. Только место собрания всякий раз новое. То ли опять конспирация, то ли бездомные кедролюбы арендуют помещение для каждого заседания в разных частях города.
В первый раз встретиться с загадочным Стюартом не удалось, зато Вячеслав вдоволь насмотрелся на его поклонников, точнее, поклонниц, ибо их было большинство. Действо напоминало философско-поэтическую дискуссию, совмещенную с последующим сеансом релаксации: в маленьком зальчике играла какая-то восточная музыка, пахло кедровой смолой и индийскими благовониями. В общем, для новичка кажется бессмысленной смесью, сразу и не понять, для чего здесь собираются: чему-то научиться, почитать самодельные стихи, поразмышлять на тему общинной жизни, овладеть практикой оздоровления или расслабиться и подремать за сотню баксов. Стульев не было, сидели на въетнамских циновках, многие в позе лотоса, остальные как придется, слушали друг друга внимательно и как-то бесстрастно, возможно, не один Колюжный, а многие не понимали, о чем речь. К тому же, он больше рассматривал публику, и тоже обнаруживал странную смесь обеспеченных, самодостаточных особ, типичных многодетных домохозяек, девчонок студенческого вида и редких, сосредоточенных, бородатых мужчин, стригущих глазами по залу. Ни один из них вообще не проронил ни слова, и потому Вячеслав тоже помалкивал, помня что это хоть и платный, но чужой монастырь.
В какой-то момент он увидел знакомое лицо молодой женщины, но сразу вспомнить не мог, где встречались, и только когда она развязала узел своих ног, сомкнутых в позе лотоса и села вольно, чуть откинувшись назад, узнал – да это же Неволина, популярная артистка, кинозвезда чуть ли не первой величины! Несколько исторических фильмов видел с ее участием, в одном играла юную жену старого князя и любовницу его сына одновременно, и в общем-то талантливо, не взирая на ужасный, нелепый детективный сценарий. Ей бы место в голливуде, а не на клубном собрании, где изучают истины какой-то неведомой пророчицы. Так нет, одета серенько, волосы пучочком, сидит самозабвенно слушает непритязательную самодеятельность и даже не делает попыток блеснуть своим положением или сморщить носик от безыскусности чужой поэзии. Может, пришла сюда, чтобы вжиться в какую-нибудь новую роль?…
Присутствие Неволиной заинтересовало Колюжного, возникло желание перебраться к ней поближе и при удобном случае спросить, что она тут делает – успешная, узнаваемая, часто мелькающая в телевизоре, кинозвезда? Среди богатеньких дам, домохозяек, неудачливых безмужних стареющих девиц и молчаливых бородачей? Однако на мгновение отвлекся и потерял ее из виду: то ли исчезла невероятным образом, то ли перевоплотилась, слилась в единую массу с подчеркнуто сереньким народом, вмиг утратив броскую красоту. Еще несколько минут он всматривался в длинноносую девицу, бывшую рядом, и разочарованно вслушивался в тягучую и медленную, как караван верблюдов в песках, мелодию.
Неволина так и не возникла, а он был уверен, что видел именно ее и ни с кем спутать не мог. Утомительная релаксация наконец-то смикшировалась, вспыхнул свет и зрители разом всколыхнулись, будто стая голубей от выстрела. Перед тем, как разойтись, почитатели Сорокина-Стюарта ритуально, однако же неумело раскланивались друг перед другом, робко обнимались, тем самым словно подчеркивая, что этот клуб некий подготовительный класс, где изучают принципы общинного существования и готовятся для чего-то более значительного. Колюжный тоже кланялся, обнимался и замечал – никто не смотрит в глаза друг другу: все куда-то мимо, словно чего-то стыдясь, или в себя, любимого. И только девушка лет двадцати, в горчичном спортивном костюме, вдруг подняла скорбные веки и по-детски улыбнулась, оставив единственное яркое и приятное впечатление.
Исчезнувшую Неволину Колюжный внезапно увидел уже в холле и тоже встретился с ней взглядом. Она выглядела оскорбленной, беспомощной, спешила натянуть липучий кожаный плащик, путалась в рукавах. Вячеслав помог справиться с одеждой и тихо спросил:
– Вас-то как сюда занесло?
Она привыкла быть узнаваемой и ориентировалась мгновенно, угадав единомышленника. Ничего не ответила, однако выразительно и как-то доверчиво указала глазами на дверь: обсуждать увиденное и делиться впечатлениями в гуще почитателей не решилась.
– Ищу Стюарта. – шепотом сообщила кинозвезда на улице.
– Я тоже, – признался Колюжный.
– Так и подумала…
Вячеслав подхватил ее под руку, чтобы лучше слышать – на улице было шумно, и едва увернулся от рослого мужчины, который отсек от него именитую спутницу, выказывая тем самым профессиональные навыки телохранителя или невероятно ревнивого мужа. Неволина в его присутствии вмиг обрела уверенность.
– Он присутствовал, на публику не вышел…
– Странно, почему? – телохранитель пытался бесцеремонно оттереть Вячеслава, и говорить приходилось заглядывая друг на друга из-за его могучей фигуры, как говорят через перегородку.
– Стюарт почти божество. – язвительно отозвалась Неволина. – В этот раз снизойти не пожелал.
– Публика молилась не слишком усердно?
– Что-то вроде того. Пробралась закулисы, он увидел меня и исчез. Спрятался, драпанул!
– Вы знакомы?…
– Лично нет… Нашла бы, но его апостолы прикрыли. Там их шесть человек в засаде оказалось. Ходит под надежной охраной. А бородатые архангелы в зале сидели. Это тоже охрана, чтобы поклонницы на сцену не прорывались.
В кино голосок ее был нежным, трепетным, зовущим, как язычок пламени на ветру. В жизни оказался несколько грубоватым, простецким и тон эдаким панибратским. Безмолвный телохранитель к ней не прикасался, но словно примагничивал и вел на автостоянку.
– А ты Колюжный, Вячеслав? – вдруг спросила она.
Тот изумления скрыть не смог и сказать ничего не успел. Неволина куда-то спешила, поэтому интриговать не стала, или такая манера общения была у кинодивы.
– Видела на благотворительном концерте. – мимоходом пояснила она. – В Доме Кино… Во вторник, позвони, если свободен. Скажу, где следующая тайная вечеря.
И подала витизитку. Неодушевленный охранник распахнул перед ней дверцу машины.
– Спасибо, это интересно… – начал было Колюжный, однако звезда и слушать не захотела.
– И по поводу твоей экспедиции поговорим. – беспардонно перебила звезда. – У Рассохина на Карагаче проблемы…
Телохранитель захлопнул дверцу и сел за руль.
Вячеслав еще минуту стоял чуть ли не с открытым ртом. Года полтора назад он и в самом деле был на концерте в Доме Кино, куда его затащил отец, поскольку шла избирательная компания и многие кандидаты в депутаты занимались благотворительностью. Однако там собирали пожертвования на какую-то детскую программу оздоровления и проводила это совсем другая недавно взошедшая кинозвезда то ли с именем, то ли с псевдонимом Айнура. После концерта именитых и щедрых благодетелей пригласили за стол, но и там Неволиной, кажется, не было. Впрочем, среди знаменитых артисток она могла и раствориться, особенно не выделяя свою звездность на блистающем ночном небосклоне…
Во вторник он позвонил, намеревась утолить перезревшее любопытство по телефону, но попал на любезную помощницу, которая и сообщила адрес следующего собрания клуба. На сей раз заседали в актовом зале какого-то прежде богатого и теперь обнищавшего НИИ с облезлыми остатками былой роскоши в виде сталинской лепнины. Не смотря, что цена входного билета подскочила вдвое, народу оказалось больше: около сотни женщин, десятка полтора мужчин. Форма одежды опять полуспортивная, многие с фотоаппаратами, а две дамы установили телекамеру на треноге – стало ясно, грядет событие. В предбаннике торговали орехом, маслом, поделками из кедра и книжками Стюарта, чего в прошлый раз не было. Ко всему прочему, теперь всех пришедших регистрировали в журнал, правда, со слов, документов не проверяли, но зачем-то неназойливо фотографировали. Пока рассаживались на полу под музыку, вернее, под шумовой фон – шелест листвы, шорох хвои и крики кедровок, на подиум внесли стол, кресло и вазу с кедровыми ветками. Многие лица уже были знакомы, но тут отчего-то не принято было бурно выражать восторг встречи, поэтому все лишь кивали друг другу и Колюжный тоже кивал, выискивая глазами Неволину.
Дабы не выглядеть белой вороной он устроился рядом с мужчинами, подвернул под себя длинные ноги, чтоб уместиться на циновке, напустил суровый вид и стал ждать, по прежнему незаметно рассматривая собравшихся. Сильный пол на сей раз напоминал заседание ученого совета – седые бородачи академического вида. Выделялся только один – смуглый, широколобый и сухопарый мужик с косичкой и длинной бородой, спрятанной под рубашку, эдакий экзотический кадр, хоть в историческом кино снимай, в роли монаха или юродивого на площади. И тоже рыскал взглядом да еще что-то шептал своему невозмутимому соседу.
Вообще-то с мужами подобного вида Колюжный уже сталкивался, в конце девяностых, когда вернувшись из Англии, еще в радужный период, с помощью всезнающего отца определил направление в бизнесе – высокотехнологичные проекты, которые в последствии назовут нанотехнологиями. Родитель когда-то работал начальником прииска и был уверен, что рухнувшая советская наука, этот гигантский отвал хранит в себе столько золотого песка, что мыть его не перемыть. Обнищавшие, беработные ученые, кандидаты и доктора из оборонки и Роскосмоса потянулись к нему вереницей – те, кого якобы не выпускали зарубеж в связи со страшными подписками о неразглашении. Они тащили свои проекты, потрясали толстенными папками, чертежами, на пальцах объясняли все, от принципов получения новых видов энергии, медицинских препаратов и методики лечения смертельных заболеваний до вечных двигателей включительно. Униженные и оскорбленные, ученые мужи сильно переживали за отечественную науку и от того напоминали юродивых. По крайней мере, Колюжный так объяснил себе их сильную и страстную возбудимость, крайности в оценках и непримиримость. Четверых ученых, проекты которых показались ему перспективными, он взял на полное содержание и опекал всячески, лечил непризнанных гениев медицины в хороших платных больницах, помогал с жильем и устройством внуков в университеты. Обещали уже через полгода потрясающие результаты, однако миновал год, а их не было. Тогда Вячеслав, уже не надеясь на своих экспертов, сам попытался вникнуть в суть научных проблем и получил от подопечных неожиданный и резкий отказ. Они не подпускали к конкретике своих тем, дескать, все, что мы творим, принадлежит Родине, а не тебе, частному лицу, министерскому сынку, да еще выученному в Англии и наверняка завербованному разведкой МИ6! Дескать, если вы задумали со своим родителем хоть как-нибудь оправдаться перед Отечеством и доказать свою преданность, платите деньги и не суйтесь в тайны их гениальных изобретений.
В общем его, блестяще образованного в высшей школе мененджмента Великобритании, а вкупе с ним и отца, бывшего министра и теперь депутата, развели, как в девяностых разводили многих иностранцев. Отец никак не хотел верить, что его расчеты на золотой научный отвал не оправдались, свалил вину на Вячеслава, мол, не правильно организовал работу. В результате, практически отстранил от своего личного кошелька и года два еще недовольно пыхтел, жалея напрасно потраченные время и деньги. Но поскольку с молодости носил горделивое, приискательское прозвище Бульдозер, то сам принялся разрабатывать новую золотую жилу, связанную с технологиями.
Еще тогда Вячеслав решил, что наконец-то избавился от вездесущей опеки родителя, собрал жалкие крохи в виде незаконченных проектов по сверхпрочным и сверхлегким материалам и наладил производство снаряжения для экстримального отдыха и спорта. Выпускал все, от страховочных карабинов, байдарок и лодок до спальных мешков и рюкзаков. И тут подвернулся шанс выиграть тендер на производство облегченных космических скафандров для туристов, которых в скором времени станут пачками засылать на орбиту. У Колюжного были все современные материалы, оборудование и технологии, не хватало единственной отечественной мелочи – технологии изготовления герметичного замка-молнии, способного выдерживать космические нагрузки. Точнее, была, но оказалось уже украдена одним расторопным лаборантом, увезена в Австралию и там запатентована. Бывший лаборант теперь выпускал гидрокостюмы с таким замком, процветал, но расслабился на законопослушной чужбине и секретов своих не стерег. Вячеслав проник на его фирму, срисовал технологию производства «молнии» и можно сказать, вернул краденное своей стране.
Смуглый кадр с бородой под рубахой напоминал ему одного из дорогостоящих экспертов, которых Колюжный нанимал, чтобы разобраться в премудростях высоких космических технологий. В частности, с производством скафандров и систем жизнеобеспечения. Попутно академик занимался медициной, некими аэрозолями, аромотерапией и еще каким-то экзотическим восточным снадобьем от ожирения.
На сей раз приятное началось с первых минут: явно высмотрев его в толпе, впереди, прямо у ног, пристроилась девушка в горчичном костюме, и опять одарила искренней, открытой улыбкой. А хотела, наверное, рядом сесть, но место оказалось уже занятым: по правую руку пристроилась чахлая, болезненная женщина. Неволина так и не появилась, сколько бы он не рыскал глазами по заполненному полулежащими телами, залу. Потом свет смикшировался и погас, как перед киносеансом, люди замерли, и когда на подиуме загорелся фонарь, тот, кого так торжественно ждали, уже сидел в кресле за столом. Этот театральный прием рассмешил Вячеслава, однако присутствующие встретили Стюарта очень серьезно, не хлопали и никак не выражали своих чувств, если не считать, что некоторые женщины начали перешептываться.
В первый миг Колюжный испытал не только веселье – разочарование, ибо промелькнула мысль, что это не Сорокин, и не Стюарт, а кто-то третий, скорее всего, подставной. Вид колоритный, привлекающий внимание и чем-то очень знакомый: темные, распадающиеся на прямой пробор, волосья ниже плеч, но при этом редковатая, пучком, неухоженная борода и одеяние неожиданное – темно-зеленый офицерский френч, явно дореволюционного покроя. Эта явная деталь была единственной, указывающей на родство с жандармским ротмистром, в остальном он никоим образом не походил на правнука жандарма, родившегося и выросшего в Канаде. И вряд бы такой ряженный сумел скупить земли по Карагачу, организовать бизнес да еще работать с европейскими партнерами! Разве что переодевается в цивильное, но тогда борода приклеена, и на голове парик, не иначе…
Едва этот волосатый гуру открыл рот, как первое впечатление лишь усилилось: голос был тихий, но сильный, густой и какой-то обволакивающий. И дикция при этом блестящая, простые слова получались емкими, проникновенными и никакого, даже малейшего акцента, приобретаемого русскими от жизни в иноязычной среде – типичный говор урожденного москвича. Манера говорить заставляла вслушиваться, но Вячеслав сразу понял, о чем речь, хотя лектор начал с некой середины, с полуслова: автор «Света любви» проповедовал вегетарианство, точнее, исследовал причины отказа от мясной пищи и рыбы.
– Я спросил пророчицу. – вещал он проникновенно, на зависть отсутствующей артистке Неволиной. – Почему следует полностью исключить мясо и рыбу, если человек на заре своего становления их употреблял, причем, в больших количествах? А в иных племенах, особенно северных, охотничьих, это было основной пищей? И не под воздействием ли животного белка мозг человека сгустился, образовались клетки памяти? Кора головного мозга, пресловутые извилины, сознание и осознание себя, как человека разумного?… И как всегда получил ответ, требующий неспешного и долгого осмысления. «Ты прав, – сказала она. – Животный белок ускорил образование коры головного мозга, обеспечил стремительное развитие памяти. Образовалась суша разума, как бы из морской пучины, из хаоса, поднялись каменные горы. На первый взгляд, земля, но не плодоносная, и надобно еще много миллионов лет, чтобы скалы разрушились в песок, на котором еще через миллионы лет образуется почва. Человек обрел память и аналитическое мышление, он стал умным, но продолжая поедать себе подобных, не обрел разума. Ум и умение, это бесплодный песок. Он содержит много полезного, например, всевозможные минералы, в том числе и золото, но не может стать пищей, чтоб питать хотя бы траву. Так и сознание человека умного напоминает песчанную пустыню и не способно к божественному творению. И заботит его лишь питание собственной плоти, а отсюда страсть к удовольствиям. Путь от ума к разуму лежит через отказ от кровавой жертвы».
Ничего подобного в книге не было!
Зал слушал его, замерев, однако не забывали тянуть к подиуму диктофоны, кто-то снимал со вспышкой, кто-то по-студенчески торопливо конспектировал в тетрадки. Болезненная, безгрудая тетка в позе лотоса внимала и записывала информацию выставленными ладонями и так подалась вперед, что чудом не падала на сидящих женщин – будто в трансе находилась. Горчичная девушка слушала с закрытыми глазами и улыбалась, сильно откинув голову назад. Только архангелы-мужчины сидели в молчаливом напряжении, не заботясь о записи и не выдавая чувств: должно быть, в клубе так полагалось себя вести сильному полу. И еще две гламурных кумушки, явно состоятельные домохозяйки, шушукались, и довольно громко, поэтому дама, сидящая позади них, так же громко сделала им замечание. Тут произошло невероятное: шептальщицы умолкли, но вдохновленный лектор, оказывается, слышал все и полностью контролировал зал, не смотря на свой отстраненный вид. Наперекор всем правилам он сделал выволочку не кумушкам, а даме!
– Предупреждаю, сестра. – вплел он выговор в повествование. – Прерывать беседу двух тоскующих сердец равно прерыванию беременности. В обоих случаях погибает жизнь – нерожденный младенец или не сказанное слово. Тишина потворствует покою души, но умение молчать, а самое главное, потребность в молчании приобретается не сразу, и не вдруг, но путем долгим и осознанным. Молчание – удел мужчин, пусть женщины говорят, если чувствуют радость в общении, каковым бы оно ни было. И не зависимо, где, как и при каких обстоятельствах. Берегите не свои чувства, а позывы души своих сестер. Я здесь с вами, чтобы всякий, вошедший сюда, ощутил полное раскрепощение, освободился от стереотипов мышления и поведения.
