– Если до вас доберутся фейри теней… – добавляет он, понизив голос.
– Если ты видишь в глазах серебро, не вздумай с фейри вступать в договор, – хором заканчиваем мы с Джас.
Потому что фейри теней так опасны, что люди слагают о них песни и поют их своим детям.
– Думаю, мы должны рискнуть, – говорит Джас. – Я понимаю, что это опасно. Но было бы еще опаснее, если бы я слепо верила в защиту королевы. Я буду начеку. И я найду маму.
– Ты действительно думаешь, что сможешь найти ее в такой толпе? – спрашиваю я.
– Нужно будет обыскать всего один замок, а не целое королевство, – она пожимает плечами. – И, Бри, даже если мы не найдем маму, только представь, какие там могут быть сокровища.
Многое из того, что мне известно о фейри, я знаю из сказок, которые мама рассказывала нам перед сном.
«Когда-то давным-давно золотая принцесса фейри влюбилась в короля теней. Но их королевства воевали сотни лет, а ее родители были заклятыми врагами короля и его королевства…»
Все остальное я знаю из легенд. Их знают все – обрывки правды и суеверия, которые люди передают из поколения в поколение. В одном из таких обрывков рассказывается о королеве Благого двора и ее драгоценностях.
– Ты совсем с ума сошла? Стража не даст тебе и близко подобраться к ее сокровищам, – говорит Себастьян, заметив, что мои губы скривились в усмешке.
– И никому не даст, – осторожно говорит Джас. Она внимательно смотрит на меня. – Я знаю только одного человека, который мог бы обыскать ее земли и остаться незамеченным.
Себастьян качает головой.
– Нет.
Я улыбаюсь.
– Но как здорово было бы попробовать.
Он смотрит на меня, а потом поднимает бровь, поворачивается к Джас и обращает на нее хмурый взгляд.
– Смотри, что ты наделала.
– Она права, – говорю я. – Я могу это сделать.
А если мысль о краже у благородной фейри вызывает у меня больший трепет, чем перспектива найти собственную мать, – что с того?
– Обе вы забываете об одном, – Себастьян сползает по стене на пол, упирается локтями в колени и переводит взгляд с меня на сестру.
– О чем? – раздраженно говорит Джас.
Он пристально смотрит мне в глаза, и я замечаю в его взгляде беспокойство.
Я тянусь к Джас и сжимаю ее руку.
– Он хочет сказать, что, возможно, мама уже мертва. И не вернулась к нам именно поэтому.
Джас пожимает плечами.
– Можно надеяться. Это единственная веская причина, по которой нам не стоит туда идти, – она говорит это так легко, что если бы я не знала свою сестру, то с легкостью бы ей поверила.
Я знаю Джас лучше, чем кто-либо другой. Она не надеется, что наша мать умерла. Нет, она скорее простит ее за то, что она бросила нас, когда мы росли, чем смирится с тем, что никогда больше ее не увидит.
Лично я ни на что не надеюсь. Никогда. Надежда вызывает привыкание, на нее начинаешь полагаться. В таком жестоком мире, как этот, я не хочу, чтобы кто-то понял, что мне нужна поддержка.
– Было бы неплохо узнать наверняка, – признаюсь я. – Но я все еще не уверена, что посещение фейри в наших интересах. Мы – люди. Даже мама, несмотря на все ее романтические представления о фейри, предупреждала, что их королевство полно опасностей.
Джас прикусывает губу, глаза бегают из стороны в сторону.
– Но, может быть…
– Сейчас я решить не могу.
Мне очень нужно поспать, и при этой мысли измождение накрывает меня, как тяжелое одеяло. Я зеваю, вытягиваю руки над головой, ложусь на бок и сворачиваюсь калачиком.
– Задуйте свечи. Или не задувайте. Мне все равно. Я сплю.
– Абриелла! Джасалин! – зовет Кассия с верхнего этажа. – У меня в комнате жук!
– Я его уберу, – говорит Джас, сжимая мою руку. – А ты спи.
– Спасибо, сестренка, – бормочу я, не открывая глаз. Я едва слышу, как она выходит из комнаты, как поднимается по ступенькам, а затем – как мягко задувают свечи.
– Спокойной ночи, Бри, – тихо говорит Себастьян.
– Спокойной ночи, – произношу я в полусне.
А потом чья-то рука касается моего лба, гладит меня по волосам, и я слышу шепот:
– Не ходи на бал.
Я улыбаюсь. Он переживает. Это так мило.
– Не волнуйся. Я не хочу иметь с этим местом ничего общего.
А потом он целует меня. Касается губами лба – и тут же исчезает.
Я открываю глаза и вижу, как силуэт Себастьяна удаляется в сторону двери в подвал.
А сон у меня как рукой сняло.
* * *
Каждый раз при звоне раконов у меня на душе скребут кошки. Ежемесячно в течение девяти лет мы с Джас отсчитывали деньги, чтобы отдать их мадам Вивиас. Иногда нам хватало. Иногда было больше, чем нужно, и тогда у нас была фора для платежа в следующем месяце. Но обычно – слишком часто – денег не хватало. И каждый раз, когда мы не могли достать нужную сумму, все последующие платежи увеличивались, а санкции становились все больше. В конце концов оказалось так, что, если бы я не воровала, мы не могли бы выплачивать долг.
– Сколько? – дрожащим голосом спрашивает Джас.
– Не хватает еще тысячи семисот.
Она вздрагивает. Понимает, что это значит, и мне так это не нравится. Я хочу спасти ее от этого. Может быть, мне нужно, чтобы она всегда верила в лучшее, потому что у меня этой веры нет. И мне больно видеть, как мир выбивает из нее эту веру.
– Мы должны отправиться к фейри, – тихо говорит она.
Я качаю головой.
– Себастьян прав. Это слишком опасно.
Она сглатывает.
– Для людей – да, – она отрывает взгляд от кучи раконов на нашей кровати и смотрит мне в глаза. – Но что, если мы пойдем как фейри? Можем купить у мага Трифена зелья, которые придают эльфийское очарование. Тогда мы будем выглядеть как благородные фейри. Разве это не будет дополнительной защитой?
Я провожу пальцами по монетам. Их звон – восхитительная пытка. Мы убиваемся, чтобы закрыть этот контракт, но дыра затягивает нас быстрее, чем мы можем из нее выбраться. Нужно что-то менять.
– Хорошо, – киваю я. – Давай попробуем.
На ее лице появляется такая широкая ухмылка, что я понимаю: я не смогла бы ей отказать. Я люблю свою сестру. Если, отправившись на поиски матери, она почувствует, что внесла свой вклад в обретение нашей свободы, мы это сделаем.
– Нам понадобятся платья, – говорит она. – Чтобы не выделяться! – добавляет она, и я корчу гримасу. Она вытаскивает из-под кровати рулон муслина и чуть ли не пищит от восторга. – Я всегда мечтала сшить для тебя платье!
– Не привыкай, – говорю я. Но все же не могу сдержать улыбки.
– Когда я закончу, принц Ронан глаз от тебя не сможет отвести – хочешь ты этого или нет.
Я раздеваюсь до нижнего белья и позволяю ей завернуть меня в муслин, с помощью которого она делает эскизы новых платьев для наших двоюродных сестер. Когда она заканчивает подкалывать ткань, в дверь стучат.
Три раза. Пауза. Два раза.
Так в нашу дверь стучится Себастьян.
– Входи! – хором кричим мы с Джас. Она прекращает орудовать булавками у моей талии.
Обе мы поворачиваемся к распахнутой двери. Когда Себастьян видит меня, его глаза расширяются, и он прикрывает лицо рукой.
– Простите… я… простите.
– Я одета, – меня забавляет то, как он покраснел. – Заходи же.
– И закрой за собой дверь, – тихо добавляет Джас. – Нам не нужно, чтобы сюда пришла мадам Ви.
Себастьян коротко кивает и входит в нашу комнату, закрывая за собой дверь, как мы и просили.
– Прекрасно выглядишь, – говорит он мне.
Себастьян произносит это сдавленно, как будто не знает, как сделать комплимент. С чего бы? Вряд ли он видел меня в чем-то красивее тряпок и облегающих черных штанов, которые я люблю надевать на ночные прогулки.
– Спасибо.
Я рассматриваю приколотую на мне коричневую ткань.
Он просто добр ко мне. Я выгляжу не прекрасно. Просто… странно.
– Погоди еще, вот найду я для него подходящую ткань. Что скажешь о тонком бархате самого темного изумрудного цвета? – улыбается мне Джас. – Ты будешь выглядеть сногсшибательно.
Теперь моя очередь краснеть, и я опускаю голову, чтобы Себастьян этого не заметил.
Я не могу в это поверить, но мне действительно нравится платье. Джас знает, как я отношусь к платьям и отсутствию свободы движения. Поэтому низ платья она наметила в виде свободных брюк, которые будут выглядеть как юбка, когда я буду стоять. А верх – в виде облегающего лифа без рукавов, со слишком низким, на мой вкус, вырезом. Мои двоюродные сестры убили бы за это платье – ну или как минимум начали бы скулить и умолять, чтобы мы отдали его им.
– Куда собираетесь? – спрашивает Себастьян.
Джас снова начинает подгонять муслин на моих бедрах и вставляет в рот булавку. Так что говорить приходится мне.
При воспоминании о том, как сладко он поцеловал меня в лоб вчера ночью, я чувствую укол чувства вины. Вчера Себастьян просил не идти на этот бал.
– У нас нет выбора, Себастьян, – мягко говорю я. – Если есть хоть один шанс…
– Ты же не серьезно, – Себастьян переводит взгляд с меня на Джас, а потом снова смотрит на меня. – Ты же ненавидишь фейри. Как из этого может выйти что-то хорошее? Господи, ты же не собираешься обокрасть королеву? Сразу говорю: ты подпишешь себе смертный приговор.
– Я буду осторожна, – отвечаю я, и в его глазах, к моему огорчению, появляется разочарование. – Мы должны что-то сделать.
Он смотрит на меня, и я вижу, как на его челюстях играют желваки, а в глазах цвета морской волны плещется разочарование. Когда я понимаю, что он хочет сказать что-то еще, Себастьян поворачивается на каблуках и выбегает из нашей комнаты.
Я хочу броситься за ним, но Джас хватает меня за руку.
– Платье, – напоминает она.
– Помоги мне, – отчаянно пищу я. Я не знаю, что ему сказать. Я обещала Джас пойти на бал и не нарушу свое обещание, но Себастьян два года был моей опорой и поддержкой, и я не могу смириться с мыслью, что он на меня сердится.
Джас быстро вынимает нужные булавки, чтобы я могла выпутаться из тонкого хлопка. Я натягиваю брюки и майку, бегу вверх по лестнице и мчусь во двор, который мадам Ви делит с магом Трифеном.
Краем глаза замечаю белые волосы. Себастьян сидит на крыльце у входа во двор, затачивая кончик посоха.
Когда я вижу его, мой желудок всегда делает сальто – и не просто поворачивается, а крутится без остановки.
В отличие от моих двоюродных сестер, в подростковом возрасте меня слишком беспокоило выживание. О любви я даже не задумывалась. Но потом по соседству поселился Себастьян, и, как только я увидела его, какое-то… другое… чувство появилось у меня в животе. В моих легких. И расползлось по коже.
Когда он впервые улыбнулся, мне показалось, что мое сердце готово выпрыгнуть из груди к нему в руки. Каким-то образом я преодолела свою неловкость, мы стали друзьями, и я видела его почти каждое утро. Мы не проводили много времени вместе – но проводили достаточно, чтобы он скрасил мою жизнь. Его улыбка помогла мне пережить много тяжелых дней.
Но сейчас он не улыбается.
Я усаживаюсь рядом с ним на крыльцо, подтягиваю колени к груди и обхватываю ноги руками. Долго сижу так. Он затачивает свой посох, а я смотрю, как он становится все острее. Мы молчим и слушаем, как во дворе щебечут птицы.
Я плохо разбираюсь в чувствах. Но хорошо выполняю свою работу и словам предпочитаю действие. Свои эмоции я показываю только при Джас. Остальные не стоят таких усилий.
– Прости меня, – наконец говорю я. Этого недостаточно и только поверхностно выражает то, что я хочу сказать – что у нас остается все меньше вариантов, что мне нравится, как он ценит нашу безопасность, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуться домой – хотя бы потому, что отчаянно хочу снова его увидеть.
Себастьян поднимает голову, и взгляд его глаз цвета морской волны, кажется, пронзает меня насквозь. Он изучает мое лицо.
