Джон-Грейди сел.
Команданте выдвинул ящик, извлек из него конверт и протянул через стол Джону-Грейди.
Вот, держи.
Джон-Грейди взял конверт.
А где Ролинс? – спросил он.
Прошу прощения?
?Dоnde estа mi compadre?
Твой товарищ?
Да.
Ждет снаружи.
Куда нас теперь?
Вы уходите. Отправляетесь домой.
Когда?
Прошу прощения?
?Cuаndo?
Прямо сейчас. Я больше не хочу вас тут видеть.
Команданте махнул рукой. Джон-Грейди взялся за спинку стула, с усилием встал, повернулся и вышел из кабинета. Надзиратели провели его опять по коридору, через холл, через канцелярию и подвели к будке у ворот, где его ждал Ролинс, одетый примерно так же, как и он сам. Пять минут спустя они уже стояли на улице Кастелар возле больших, окованных железом ворот тюрьмы.
Неподалеку остановился автобус, и они забрались в него. Они стали пробираться по проходу, а женщины, сидевшие с пустыми корзинками и сумками, что-то тихо им говорили.
Я думал, ты помер, сказал Ролинс.
А я думал, что помер ты.
Что произошло?
Расскажу потом. А пока давай просто посидим. Без разговоров, ладно?
Ладно.
С тобой все в порядке?
Да.
Ролинс повернулся к окну. Было тихо и пасмурно. Начал накрапывать дождь. Редкие капли гулко барабанили по крыше автобуса. В конце улицы маячили очертания собора – круглый купол и колокольня.
Всю жизнь мне казалось, что беда совсем рядом. Не то чтобы со мной обязательно должно приключиться что-то такое, но просто до беды рукой подать, произнес Ролинс.
Давай пока помолчим, сказал Джон-Грейди.
Они сидели и смотрели на дождь. Женщины тоже помалкивали. Небо так затянуло тучами, что нельзя было различить даже светлое пятно, за которым могло скрываться солнце. В автобус вошли еще две женщины. Они заняли места, после чего водитель повернулся, захлопнул дверь, посмотрел в зеркало, проверяя, что там сзади, включил мотор, и автобус тронулся с места. Кое-кто из женщин стал протирать окна рукавами и оборачиваться на тюрьму, укутанную пеленой мексиканского дождя. Она высилась словно крепость в осаде, – будто в старину, когда враги бывали только снаружи.
Они проехали несколько кварталов и оказались в центре. Когда Джон-Грейди и Ролинс выбрались из автобуса, на площади горели фонари. Друзья медленно перешли через нее и спрятались под крышей галереи. Стояли и смотрели на дождь. Четверо музыкантов в вишневой форме стояли рядом, держа в руках инструменты. Ролинс казался каким-то потерянным, без шляпы, в севшей одежде и не на лошади.
Давай чего-нибудь съедим, сказал Джон-Грейди.
У меня денег нет.
Зато у меня есть.
Откуда?
Мне их в конверте дал начальник тюрьмы.
Они вошли в кафе и сели в кабинку. Подошел официант, положил перед каждым меню и удалился. Ролинс посмотрел в окно.
Давай возьмем по бифштексу, предложил Джон-Грейди.
Давай.
Они заказали бифштексы с жареной картошкой и кофе, официант кивнул и унес меню. Джон-Грейди встал, подошел к стойке и купил две пачки сигарет и по коробке спичек. Сидевшие за столиками смотрели, как он возвращается на место.
Ролинс закурил.
Почему мы еще живы? – спросил он.
Она нас выкупила.
Старая сеньора?
Да, тетка хозяина.
Зачем?
Не знаю.
Так вот, значит, откуда деньги.
Да.
Это как-то связано с Алехандрой?
Наверное.
Ролинс курил и смотрел в окно. Снаружи было темно, и огни кафе и уличных фонарей играли в лужах.
Это единственное объяснение?
Да.
Ролинс кивнул.
Я запросто мог бы удрать оттуда, куда меня поместили. Это была обычная больница.
Ну и почему же ты не удрал?
Не знаю. По-твоему, я свалял дурака?
Не знаю. Может быть.
Ну а ты бы как поступил?
Я бы не бросил тебя.
Вот я так и подумал.
Ролинс едва заметно улыбнулся. Потом отвернулся.
Официант принес кофе.
Там лежал еще один парень, сказал Ролинс. Парень как парень. Сильно порезанный. Вышел погулять в субботу вечером. В кармане были доллары. Или там песо. Причем очень немного. На него напали… Глупо, правда?
И что с ним стало?
Помер. Когда его выносили, я подумал: как он удивился бы, если бы смог посмотреть на себя со стороны. Во всяком случае, мне было странно это видеть, а ведь речь шла даже не обо мне. Смерть как-то не входит в наши планы, верно?
Верно.
Ролинс помолчал, потом говорит:
А во мне теперь есть мексиканская кровь.
Он посмотрел на Джона-Грейди. Тот прикуривал сигарету. Он потушил спичку, бросил ее в пепельницу и посмотрел на Ролинса:
И что?
Как думаешь, что это значит? – спросил Ролинс.
В каком смысле?
Это я теперь, выходит, отчасти мексиканец, так, что ли?
Джон-Грейди затянулся сигаретой, выпустил струйку дыма и откинулся на спинку стула.
Отчасти мексиканец? – повторил он.
Да.
А сколько в тебя влили?
Говорят, больше литра.
Насколько больше?
Не знаю.
Что ж, литр мексиканской крови превращает тебя почти что в полукровку.
Ролинс уставился на него, потом сказал:
Да нет, не может быть.
Господи, да не все ли равно? Кровь – это кровь. Она не знает, откуда она родом.
Официант принес бифштексы. Друзья принялись за еду. Джон-Грейди посмотрел на Ролинса. Тот поднял голову.
Ты чего? – спросил он.
Ничего.
Ты, по-моему, как-то не рад, что выбрался из кутузки.
То же самое я хотел сказать про тебя.
Это точно, кивнул Ролинс. Вроде бы надо плясать от восторга, а что-то не пляшется.
Что собираешься делать?
Поеду домой.
Понятно.
Они занялись бифштексами.
А ты небось хочешь вернуться туда, сказал, помолчав, Ролинс.
Вроде того.
Из-за нее?
Да.
А как насчет лошадей?
