– Черт возьми, лучше бы это действительно было так, я считаю секунды, – выплюнул Шейн.
Он тяжело оперся на трость и повернулся, чтобы уйти, оставляя нас с Гарретом наводить порядок. Мерл, разочарованный несостоявшимся кровопролитием, медленно последовал за ним.
В этот раз они слишком легко уступили. Обычно дело доходит до драки, во время которой Мерл ведет себя как пес, жаждущий сорваться с поводка. Словно лишь Шейн удерживает его от того, чтобы убить меня.
Пусть звучит нелепо, но именно это я ощущал раз за разом. Да и наши схватки мало походили на братские потасовки, больше напоминая битвы не на жизнь, а на смерть.
– Знаешь, что я думаю? – сказал Гаррет, убирая посуду, которую я вытирал. – Шейн напуган.
– Из-за чего? – спросил я.
– Он тебя боится. – Я напрягся, гадая, не собирается ли он завести разговор о стрельбе на фабрике. Для меня эта тема была такой же, как для волшебного мира имя Волан-де-Морта. Я не упоминал этот случай вслух и старался не думать о нем. Но как бы ни пытался притвориться, что ничего не случилось, сколько бы лет ни старался забыть эти гребаные ужасные дни, каждый человек в этом проклятом городе обсуждал эту историю и помнил о ней. – Он боится, что папа отдаст тебе автомастерскую, – пояснил Гаррет, – перепишет на твое имя.
– Не говори так, – предупредил я, оглядываясь. – Если Шейн услышит, то устроит тебе ад.
От одной только мысли, что Шейн обидит Гаррета, к горлу подкатила тошнота. Это в разы хуже того, что он натравливает на меня Мерла.
Мальчик кивнул.
– Мой учитель говорит, что хулиганы боятся. Они становятся злыми оттого, что напуганы.
– Они все равно злые.
Захотелось покрепче обнять Гаррета, но я сдержался. После Вудсайда никто не прикасался ко мне, как и я к ним, словно эмоциональные срывы заразны.
Когда мы закончили уборку на кухне, Гаррет отправился в гостиную к родителям, которые смотрели телевизор. Оттуда слышался смех ситкома. Мерл, вероятно, играл в GTA в своей комнате. Шейн занимался тем же, чем и всегда – лежал и ненавидел жизнь. Несмотря на острый ум, он перестал учиться. Наверное, решил, что в этом больше нет смысла, ведь болезнь неизбежно начнет прогрессировать. Ужасно осознавать, что он сдался. По дороге в свою комнату я поймал себя на мысли, что хочу поговорить с Шейном. Добиться хотя бы перемирия. Или донести до него, что нет причин ненавидеть меня.
Я помедлил возле его двери, но в итоге прошагал дальше. Может, ему это нужно. Вероятно, наши стычки лучше, чем если он будет держать в себе весь негатив, съедающий его не хуже болезни.
Окна моей спальни выходили на улицу. Войдя, мне пришлось обогнуть книжные полки, чтобы лечь на стоящую под окном кровать. Моя комната и убежище. Кровать, письменный стол, стул и комод. Повсюду книги. До тех пор, пока деньги и ожидание не превратят мой побег в реальность, книги – мое спасение.
Они да еще построенный прошлым летом аквапарк.
Мы посетили его всей семьей, когда он только открылся, и я возненавидел это место. Шум, толпа народа и бурлящие потоки. Я плавал в маленьком бассейне с пятьюдесятью другими людьми и думал, что тону. Но вечером, в одиночестве, когда водная гладь становится тихой и спокойной… он прекрасен. Не знаю, почему пришел в аквапарк в первый раз, но с тех пор я там бываю часто.
В окно я наблюдал, как сгущаются сумерки. Ждал.
К девяти часам вечера в доме воцарилась тишина: Норма и Харрис рано вставали.
Они никогда не заходили в мою спальню. Я спустился вниз и вышел через заднюю дверь. По подъездной дорожке прошагал мимо гаража на улицу.
Сквозь темноту, густую и душную, я почти бегом добрался до аквапарка «Фантаун». Легко перелез через забор, ведь занимался этим последние четыре месяца каждый вечер.
На территории никого не было. Три горки – маленькая, средняя и высокая – закрыты. Водяные пушки, арки и разбрызгиватели хранили тишину. Работающие здесь скучающие подростки ушли. С наступлением зимы аквапарк закроют и, скорее всего, станут тщательнее охранять. Я поежился от этой мысли, но потом напомнил себе, что зимой меня здесь уже не будет.
Я направился в северо-восточную часть, к предназначенному для взрослых прямоугольному бассейну, где иногда проводились частные уроки. Пятьдесят футов в длину и девять в глубину, но мне этого хватало. Я скинул ботинки, стянул носки и джинсы. Одетый только в боксеры и футболку, прыгнул.
Прохладная вода коснулась кожи. Плывя на глубину, я чувствовал спокойствие и умиротворение. Держась на поверхности неподвижно, каждый раз вдыхая все глубже и глубже, я старался очистить разум. Потом быстро подготовился и нырнул под воду.
Подводные огни отбрасывали слабый свет в полумраке, придавая всему вокруг зеленоватый оттенок.
Я старался не двигаться, размахивая руками, чтобы не всплыть, но сохранить запас кислорода.
Так и не вынырнув, я зажмурился. Не знаю, что пробудило мою память, но старое воспоминание заиграло как в кинохронике.
Огромный мужчина, рослый, как самое высокое дерево. Маленький мальчик лет трех на вид, не мигая, смотрел на него.
Смущенно улыбаясь, мужчина положил руки на колени и низко наклонился.
– Откуда ты взялся, малыш?
– Вы пожарный? Мама сказала мне найти пожарного. Она говорила, что если случилась беда, то он сможет помочь. – Слова вырывались вместе с едва сдерживаемыми рыданиями.
– Я пожарный. Просто без формы.
Мужчина окинул взглядом грязный комбинезон мальчика, его растрепанные волосы и заметил приколотую к рубашке записку. Он надеялся, что его догадка ошибочна.
– Где сейчас твоя мама?
Лицо малыша сморщилось, из глаз потекли слезы, которые он снова попытался сдержать.
Мужчина выпрямился и огляделся, молясь, чтобы сейчас прибежала ужасно взволнованная мама этого ребенка и окликнула мальчика, благодаря бога, что с ним все в порядке…
Мужчина открепил записку от детской рубашки.
«Позаботьтесь о нем, пожалуйста. Пожалуйста».
У мужчины защемило сердце. Он крикнул:
– Гарри? Позвони Глории в полицию. У нас тут нестандартная ситуация.
Из гаража вышел еще один крупный мужчина, выглядящий явно встревоженным.
– Ты серьезно?
– Да, – ответил первый. Он показал записку Гарри и опустился на колени перед ребенком.
Ему хотелось обнять малыша и пообещать, что все будет хорошо, но это была ложь. Он положил свою тяжелую, мощную руку на детское плечо.
– Ты когда-нибудь видел настоящую пожарную часть, малыш?
– Нет, – ответил мальчик, тыльной стороной ладони вытирая нос.
– Ну, тогда давай я тебе покажу. Проведу большой тур. Согреешься и, может, перекусишь.
Ребенок кивнул и взял его за руку, легонько сжав.
Мужчина крепко удерживал ее, терпеливо ожидая, когда мальчик вновь сможет заговорить.
– Как тебя зовут, малыш?
– Эван.
В груди сдавило, и я открыл рот, едва не наглотавшись жидкости. Задыхаясь, я вынырнул на поверхность. Воспоминания отступили, лишь когда я закончил вытирать лицо. Осталась только глубокая, опустошающая боль.
Я вдохнул глубже, жадно наполняя легкие кислородом. Хороший знак. «Должно быть, я пробыл под водой больше трех минут. Наверное».
Засечь время я не мог. Телефон у меня был старый, и я боялся даже близко подносить его к бассейну. Если он сломается, мне придется купить новый. А деньги мне нужны все, до последнего цента, чтобы к чертовой матери убраться из Планервилла.
Я вдохнул, вытерся и позволил воспоминаниям о пожарной части раствориться. Не имею права оглядываться назад, мне следует смотреть только вперед.
Всего несколько недель, и я сбегу из этого города, от всех, кто меня знает. Уеду куда-нибудь и поселюсь на берегу озера, океана или реки. Один. И никогда больше не буду чувствовать себя так, как сейчас. Никто не будет знать меня. Начну все с чистого листа. Забуду о репутации фрика, о пребывании в психиатрической лечебнице, о подозрительных и ненавидящих взглядах. Все сначала. Стану новичком в другом месте.
Я буду свободен.
Глава 6
Джо
Утром я занесла мисс Политано свои стихи, а перед обедом заглянула к ней, чтобы услышать мнение. Когда я вошла, она посмотрела на меня и улыбнулась. Мне стало страшно. Я привыкла, даже внутренне всегда готова, что учителя обращают внимание на содержание моих стихов, а не на талант, если он, конечно, есть. По закону учителя обязаны сообщать о жестоком обращении с детьми, если у них имеются подозрения. Мне всегда приходилось объяснять, что события произошли пять лет назад и основные действующие лица уже мертвы.
Мисс Политано попросила подвинуть стул к первой парте, а мои стихи лежали перед ней. Некоторые листы были потрепаны временем и залиты слезами. Другие находились в хорошем состоянии. Стихотворение «Гильотина» являлось данью моему шраму и сейчас находилось в самом центре.
– Джо, я прочла твои стихи, – тихо произнесла учительница. – И я под впечатлением. Они меня сильно тронули. Выжившие достойны уважения, и я тебя уважаю. – Я уже собралась откинуться на спинку стула, вздохнуть и закатить глаза, но она подняла руку. – Эти стихи – изящное напоминание о твоем прошлом. Я восхищена. Их суровость… – женщина запнулась, подбирая верные слова, – в них сила твоего духа. Я прочувствовала все, что ты хотела показать читателю, и считаю, что это отличительная черта великой поэзии.
Я заправила волосы за ухо.
– Ну, хорошо. Спасибо. Означает ли ваше одобрение то, что я смогу окончить школу?
Аттестат мне требовался больше, чем признательность. Хотя следует отметить, что приятно было слышать, что мои стихи не отстой.
Мисс Политано откинулась на спинку стула и положила руки на стол.
– Я придумала проект, который удовлетворит академические пробелы в твоем обучении. В начале этого года мы проходили романтическую поэзию. Китс, Браунинг.
– Да, вы упоминали об этом, – проговорила я, кажется, резче, чем рассчитывала.
Она лишь улыбнулась.
– Я думала дать задание на чтение, но решила, что будет лучше, если ты напишешь любовное послание или стихотворение.
– Любовное послание? Кому?
– Здесь уже тебе решать. – Учительница наклонилась над столом. – В своих работах ты продемонстрировала очень личную боль, Джозефина. Твои стихи грубые, но искренние и, честно говоря, тяжелы для восприятия. Но они подходят. Я вижу, что ты легко справляешься с моим предметом, хотя он непрост. Однако мне бы хотелось увидеть от тебя что-нибудь иное.
– На другую тематику, – резюмировала я.
– Да, думаю, тебе пойдет на пользу напрячь свои способности. Разведать новую территорию.
– Я никого не люблю, мисс Политано, – решительно заявила я. – Больше нет. Мне нужно закончить школу. Так что, если для этого требуется написать любовное послание, хорошо. Напишу сотню, если нужно. Я умею подстраиваться под ситуацию. Но если вы хотите, чтобы я вспомнила лучшие времена и солнечные дни в моей жизни, оставьте это.
Образовалась короткая пауза.
– Очевидно, советчиков нашлось немало. Так ведь? – поинтересовалась она, постучав пальцами по «Гильотине».
– Можно и так сказать.
– Кто-нибудь смог предложить способ, который облегчил бы твои переживания?
– Немного, – призналась я, – но я переезжала настолько часто, что до сногсшибательных событий не доходило.
– Ты посещаешь психолога?
– До переезда сюда я узнавала о такой возможности. Мне сказали, что местный психолог по уши увяз в работе с абитуриентами в университет, – как можно небрежнее произнесла я.
Боже, зачем я разболтала о том, что наводила справки? Почему наклонилась к ней так, будто учительница – огонь, а я жутко замерзла?
– Не исключено, – согласилась она. – Можешь приходить ко мне раз в неделю или чаще в рамках поэтического проекта.
– Зачем?
– Мы будем обсуждать твои стихи. Анализировать их с литературной точки зрения.
Не будучи глупой, я прекрасно понимала скрытый в ее словах смысл. Защищаясь, мне хотелось заявить мисс Политано, что это не ее дело, и посоветовать быть учителем английского, а не кабинетным психологом.
Только вот разбитые осколки внутри меня едва слышно молили о помощи и тянулись к тому, что она предлагала. Я сама себе казалась Чарли Брауном [9 - Чарли Браун – персонаж популярного американского комикса и одноименного мультфильма Peanuts (Мелочь пузатая). Чарли Брауна описывают как милого неудачника, обладающего бесконечной решимостью и надеждой.], который уже рядом с мячом, готов пнуть его, думая: «Вот оно! Наконец-то!» А та сучка, Люси, постоянно его отбрасывает. Можно предположить, что после стольких провалов Чарли поумнеет, но нет. И этим я походила на него. В первой попавшейся протянутой мне руке видела возможность и стремилась к ней всем сердцем. Мне хотелось бежать к ней со всех ног. Пульс учащался, а надежда буквально душила. Очевидно, в глубине души я нуждалась в помощи.
Однако мы с Джерри слишком часто и быстро переезжали. Он отбирал у меня всякую возможность на спасение, и я оставалась лежать в нокауте. Ветер сбивал меня с ног, и мне приходилось подниматься и начинать все сначала.
Но уже слишком поздно, чтобы начинать эти игры с мисс Политано. Время почти вышло.
– Если вы действительно хотите мне помочь, то позвольте закончить школу. Я напишу любовное послание, но на этом все. Я просто… устала.
Раздался звонок, означающий конец перерыва. Я встала и закинула сумку на плечи. Учительница собрала мои стихи в папку и протянула ее мне, глядя на меня мягко, но разочарованно. Немного даже встревоженно.
– Мне не терпится посмотреть на результат.
– Мне тоже.
Что-то в этом было. Для меня сочинять любовное послание в стихах или прозе – все равно что взбираться на темный пыльный чердак, в царство паутины и грязи. Тесное, забытое и давно нетронутое помещение. Серое и никому не нужное.
