– А куда мама уехала?
– В Лондон.
– А почему?
– Дама по имени леди Кокперс устраивает прием.
– Она хорошая?
– Маме нравится. Мне нет.
– А почему?
– Потому что она похожа на обезьяну.
– Вот бы на нее посмотреть! А она в клетке сидит? А хвост у нее есть? Бен видел женщину, похожую на рыбу, так у нее была не кожа, а чешуя. В цирке, в Каире. И пахло от нее, Бен говорит, как от рыбы.
После отъезда Бренды они пили чай вместе.
– Пап, а что леди Кокперс ест?
– Ну, орехи и разные другие штуки.
– Орехи и какие штуки?
– Самые разные орехи.
И на долгое время образ волосатой и зловредной графини занял воображение Джона Эндрю. Она поселилась в его мире так же прочно, как околевший с перепою Одуванчик. И когда с ним заговаривали деревенские, он рассказывал им про графиню, про то, как она висит вниз головой на дереве и швыряется в прохожих ореховой скорлупой.
– Это ж надо – про живого человека такое придумать! – говорила няня. – Что бы сказала леди Кокперс, если бы услышала?
– Она бы трещала, тараторила, хлесталась хвостом, а потом наловила бы крупных сочных блох и позабыла обо всем.
* * *
Бренда остановилась у Марджори. Она оделась первой и прошла к сестре.
– Какая прелесть, детка. Новое?
– Более или менее.
Марджори позвонила дама, к которой она была звана на обед.
– Послушай, ты никак не можешь добыть Аллана сегодня вечером?
– Никак. У него митинг в Камберуэлле. Он скорее всего и к Полли не придет.
– Ну а хоть какого-нибудь мужчину можешь раздобыть?
– Что-то никто в голову не приходит.
– Ничего не поделаешь, будет на одного мужчину меньше, только и всего. Никак не пойму, что такое сегодня стряслось. Я позвонила Джону Биверу, и, представляешь, даже он занят.
– Видишь, – сказала Марджори, вешая трубку, – какой из-за тебя переполох. Ты перехватила единственного свободного мужчину в Лондоне.
– О господи, я и не подозревала…
Бивер прибыл без четверти девять, весьма довольный собой: он, пока одевался, отказался от двух приглашений на обед, получил десять фунтов по чеку в клубе, заказал столик с диваном у Эспинозы. И хотя он чуть ли не первый раз в жизни приглашал даму в ресторан, ритуал он знал назубок.
– Надо разглядеть твоего мистера Бивера, – сказала Марджори. – Давай заставим его снять пальто и выпить.
Однако, сойдя вниз, сестры слегка оробели, Бивер же ничуть не смутился. Он был весьма элегантен и выглядел гораздо старше своих лет.
«А он не так уж плох, этот твой мистер Бивер, – казалось, говорил взгляд Марджори, – вовсе нет»; и он, видя двух этих женщин вместе, – а они были красивы, каждая настолько по-своему, что, хотя в их родстве никто не усомнился бы, они могли бы сойти за представительниц разных рас, – начал понимать то, что всю неделю ставило его в тупик: отчего вопреки всем своим принципам и правилам он телеграфировал Бренде и пригласил ее на обед.
– Миссис Джимми Дин страшно расстроена, что не смогла вас сегодня залучить. Но я не выдала вас и не сказала, почему вы отклонили ее приглашение.
– Передайте ей от меня горячий привет, – сказал Бивер. – Но все равно мы встретимся у Полли.
– Мне пора идти. Обед назначен на девять.
– Подожди немного, – сказала Бренда. – Они наверняка опоздают.
Теперь, когда она неминуемо должна была остаться наедине с Бивером, ей совсем этого не хотелось.
– Нет, мне пора. Развлекайтесь, господь с вами. – Марджори почувствовала себя старшей сестрой, видя, как Бренда волнуется и робеет на пороге романа.
После ухода Марджори обоим стало неловко, потому что за неделю разлуки каждый в мыслях своих сблизился с другим гораздо больше, чем позволяли их немногие встречи. Будь Бивер поопытнее, он бы прошел через всю комнату к Бренде и поцеловал бы ее – прямо там же, на ручке кресла, где она сидела, и, по всей вероятности, она бы не рассердилась. Вместо этого он непринужденно заметил:
– Нам, пожалуй, тоже пора.
– Да, а куда?
– Я думал, к Эспинозе.
– Отлично. Только слушайте, давайте договоримся сразу: это я вас приглашаю.
– Разумеется, нет… что вы.
– Не возражайте. Я пожилая замужняя женщина, на год старше вас, и притом довольно богатая, так что не спорьте – плачу я.
Бивер протестовал, пока они не сели в такси. Отчужденность никак не проходила, и Бивер уже подумывал: «Не ждет ли она, чтобы я на нее набросился?» Так что, когда они попали в затор у Мраморной арки, он потянулся к ней, однако в последний момент она отстранилась. Он сказал: «Бренда, ну пожалуйста», но она отвернулась к окну и решительно потрясла головой. Потом, по-прежнему не отводя глаз от окна, протянула ему руку, и они молча просидели так, пока не доехали до ресторана.
Бивер был совершенно ошарашен.
Однако как только они оказались на людях, к нему вернулась былая уверенность. Эспиноза проводил их к столику справа от двери, несколько на отшибе, – это был единственный столик в ресторане, за которым можно было разговаривать, не опасаясь, что тебя услышат. Бренда передала Биверу меню.
– Выбирайте вы. Мне очень немного, и чтобы все блюда были с углеводами, но без белков.
Что бы вы ни заказывали, счет Эспиноза, как правило, представлял одинаковый, но Бренда могла этого не знать, и, так как подразумевалось, что платит она, Бивер стеснялся заказывать явно дорогие блюда. Все же по ее настоянию они заказали шампанское, а позже графинчик ликера для Бивера.
– Вы не представляете себе, как я волнуюсь. Ведь я в первый раз в жизни приглашаю на обед молодого человека.
Они просидели у Эспинозы, пока не подошло время ехать к Полли, раза два потанцевали, но больше болтали. Взаимный интерес настолько превышал их осведомленность друг о друге, что у них не было недостатка в темах.
Через некоторое время Бивер сказал:
– Простите, я вел себя в такси как последний идиот.
– Мм?
Он перестроился:
– Вы не очень рассердились, когда я пытался поцеловать вас?
– Я-то? Нет, не особенно.
– Тогда почему же вы отвернулись?
– О господи, вам еще много чего надо понять.
– Чего?
– Никогда не задавайте таких вопросов. Запомните это на будущее, ладно?
Он надулся.
– Вы со мной говорите, словно я студент, пустившийся в свой первый загул.
– Выходит, это загул?
– Для меня – нет.
Последовала пауза, потом Бренда сказала:
– Я не совсем уверена, что не сделала ошибку, пригласив вас на обед. Давайте попросим счет и поедем к Полли.
Счет пришлось ждать минут десять, промежуток этот надо было чем-то заполнить, и Бивер сказал, что он просит прощения.
– Вам бы надо научиться быть полюбезнее. – У Бренды вдруг наступило просветление. – Думаю, это вам под силу.
Когда счет в конце концов принесли, она сказала:
– Сколько полагается дать на чай?
Бивер объяснил.
– Вы уверены, что этого достаточно? Я дала бы вдвое больше.
– Ровно столько, – сказал Бивер и снова почувствовал себя старшим, чего и добивалась Бренда.
Когда они сели в такси, Бивер тут же понял: ей хочется, чтоб он ее поцеловал. Но он решил – пусть теперь сама делает первый шаг. Поэтому он отодвинулся и завел разговор о старом доме, который сносили, чтобы освободить место для квартала многоквартирных зданий.
– Заткнись, – сказала Бренда. – Иди ко мне.
Когда он поцеловал ее, она потерлась о его щеку своей, такая у нее была манера.
* * *
Прием у Полли был точь-в-точь таким, как она хотела, – аккуратным сколком всех лучших приемов, которые она посетила в прошлом году: тот же оркестр, тот же ужин и, самое главное, те же гости. В своем честолюбии она далеко не заходила: ей не нужно было ни произвести фурор, ни устроить прием настолько необычный, чтобы о нем говорили еще много месяцев спустя, не нужны ей были ни добытые из-под земли нелюдимые знаменитости, ни диковинные иностранцы. Ей нужен был самый обыкновенный шикарный прием, и таким он и получился. Пришли практически все, кого она пригласила. Если и существовали другие труднодоступные миры, куда она не была вхожа, Полли о них не подозревала. Она хотела залучить именно этих людей – и добилась своего. И, стоя рядом с лордом Кокперсом, который ради такого случая, как примерный муж, появился на людях вместе с ней, что делал крайне редко, Полли, обозревая гостей, поздравляла себя с тем, что у нее сегодня очень мало лиц, которых она не желала видеть. В прошлые годы приглашенные с ней не церемонились и приводили с собой всех, с кем им случилось в тот день обедать. В этом году без особых усилий с ее стороны приличия не нарушались. Гости, пожелавшие привести с собой друзей, с утра позвонили ей и испросили позволения, а в большинстве своем и на это не отважились. Люди, которые всего полтора года назад делали бы вид, что и не подозревают о ее существовании, теперь непрерывным потоком поднимались по ее лестнице. Она сумела встать вровень с другими замужними дамами своего круга.
У подножия лестницы Бренда сказала:
– Пожалуйста, не оставляй меня. Я, наверное, тут никого не знаю. – И Бивер снова почувствовал себя защитником и покровителем.
Они прошли прямо к оркестру и стали танцевать, разговаривали они мало, только здоровались со знакомыми парами. Через полчаса Бренда сказала:
– Теперь я дам тебе передохнуть. Только смотри, не потеряй меня.
Она танцевала с Джоком Грант-Мензисом и двумя-тремя старыми приятелями и потеряла Бивера из виду, пока не наткнулась на него в баре, где он сидел в полном одиночестве. Он уже давно торчал здесь, перекидываясь одной-двумя фразами с входящими парами, но потом опять оставался в одиночестве. Он томился и в раздражении думал, что, не свяжись он с Брендой, он пришел бы сюда с большой компанией и все повернулось бы иначе.
Бренда заметила, что он не в духе, и сказала: «Пора ужинать».
Час был ранний, и буфет пустовал, только за несколькими столиками уединились серьезные парочки. В простенке стоял большой круглый, никем не занятый стол, они сели за него.
– Я собираюсь застрять здесь надолго, ты не против? – Она хотела, чтобы он снова почувствовал себя хозяином положения, и поэтому стала расспрашивать его о парочках за другими столиками.
Постепенно их стол заполнялся. К ним подсаживались старые друзья Бренды, с которыми она сблизилась в ту пору, когда начала выезжать и в первые два года брака до смерти отца Тони: мужчины слегка за тридцать, замужние женщины ее лет – одни из них не знали Бивера, другие не любили его. Стол их был явно самым веселым в комнате. Бренда подумала: «Как мой юный кавалер, должно быть, тяготится этим». Ей и в голову не пришло, что, с точки зрения Бивера, ее старые друзья – самые завидные тут люди и он в восторге оттого, что его видят в такой компании.
– До смерти надоело? – шепнула ему она.
– Что ты, счастлив, как никогда.
– А мне надоело. Пойдем потанцуем.
Но оркестр отдыхал, и в бальной не было никого, кроме серьезных парочек, которые переместились сюда в поисках уединения и сидели там и сям вдоль стен, уйдя с головой в разговоры.
– О господи, – сказала Бренда, – мы влипли. Вернуться к столу неудобно… похоже, нам придется ехать домой.
– Но еще нет и двух.
– Для меня это поздно. Послушай, тебе совсем не надо ехать. Оставайся здесь и веселись.
– Разумеется, я поеду с тобой, – сказал Бивер.
Ночь была холодная, ясная. Бренда дрожала, и в такси он обнял ее. Они почти не разговаривали.
