– Ладно… Допивай, – сказал Вискас девчонке. – Поедем в детприемник.
– Куда?
– Если ты сейчас не скажешь, кто родители и где живешь, я отвезу тебя в приемник-распределитель, и там с тобой поговорят специалисты… педагоги, – Вискас нехорошо усмехнулся.
– Я не здесь живу, – сказала девочка тихо.
– «Сами мы люди не местные», – прогнусавил Вискас. – Значит, отправят домой. Если будут деньги. Давай, дохлебывай…
– Если надо денег на билет, я дам денег, – предложил Аспирин. Вискас покосился на него без уважения:
– Нам того и надо… Присосется и будет клянчить, клянчить, вымогать…
– Не буду, – сказала девочка еще тише. – Мне от него ничего не надо. Пусть только признает, что он мой отец.
Аспирин, жевавший печенье, все-таки поперхнулся и зашелся кашлем.
Вискас сел верхом на стул. Некоторое время смотрел на девчонку, которая прихлебывала чай, как ни в чем ни бывало. Перевел взгляд на Аспирина. Тот не мог говорить – давился печеньем.
– Че сказала-то? – спросил Вискас, буравя девочку глазами.
– Я его дочь, – девочка с достоинством выпрямилась на стуле. – Они с мамой… расстались. Я еще не родилась тогда. Вы его спросите – он помнит Любу из Первомайска, должен помнить…
– Какая Люба? – Аспирин наконец-то обрел дар речи. – Какой Первомайск?
– Люба Кальченко. Вы вместе в Крыму отдыхали.
– Какой Крым? Витя, это кошмар какой-то, она же все врет…
Профессионально-свинцовые глаза Вискаса сделались еще угрюмее.
– Алексей Игоревич, – сказала девочка тонко и жалобно. – Мне от вас ничего не надо. Мы проживем… Мама на инвалидности, работала тяжело, на вредном производстве, и у нее диабет… У бабушки пенсия… мне не надо никаких денег! Я только хотела приехать, посмотреть…
– Витя, она врет, – Аспирин нервно засмеялся. – Это… просто смешно. Просто балаган какой-то.
На широком лице Вискаса явно обозначилось отвращение.
– Эдак кто угодно может прийти и что угодно сказать, – сквозь зубы сообщил он девчонке. – Может, ты вообще моя дочь? Или Папы Римского?
По девочкиному лицу покатились слезы. Она сунула руку в задний карман джинсов и вытащила маленькую черно-белую фотографию; фото шлепнулось на стол, как козырная карта. Вискас и Аспирин одновременно над ней склонились. На когда-то глянцевой, а теперь потертой и поцарапанной карточке обнимались мужчина и женщина. Лицо женщины виделось четко, она была брюнетка лет двадцати, не красавица, но очень веселая. Лицо мужчины получилось смазанным – видно, он поворачивал голову в момент съемки. За спинами влюбленных пенилось барашками море.
– Это он, – сказала девочка и слизнула самую крупную слезу, докатившуюся уже до губ.
– Да тут же невозможно разобрать, кто это! – выкрикнул Аспирин. – И потом… – добавил он тоном ниже, – мало ли кто с кем когда обнимался… Это же не доказательство!
Вискас смотрел на фотографию. Свинцовые глаза не выражали ничего.
– Чего тебе от меня надо? – Аспирин отступил к окну. – Денег… сколько тебе надо, чтобы ты ушла?
– Ни копейки, – сказала девочка твердо.
– Леха, – Вискас поднялся со стула. – Можно тебя на минуточку?
Аспирин пошел за ним в прихожую.
– Какого хрена? – устало поинтересовался Вискас.
– Она врет, – прошептал Аспирин. – Я клянусь тебе. Не было никакой Любы из Первомайска.
– Можно подумать, ты всех их помнишь, – пробормотал Вискас. – Как она оказалась у тебя в квартире?
– Я привел…
– Ах, привел, ну так и уводи, – бросил Вискас через плечо и взялся за дверную ручку. – Сам решай свои семейные проблемы. Привет.
Дверь захлопнулась.
В кухне серебристо прозвонил колокольчик – «ля», как справедливо заметила девочка.
Аспирин поплелся в комнату. Лег на диван и закинул ногу на ногу.
Как с ним могла приключиться эта идиотская история?
Мама всегда говорила: характер – это судьба. Стоит один раз, только один раз проявить слабость, и в образовавшуюся щель потоком врываются несчастья. Аспирин даже нищим старушкам на улице никогда не подавал – навсегда исключил их из своего поля зрения. Аспирин спокойно съедал свой пляжный шашлык на глазах у шатающегося по берегу пацана-попрошайки. Как могло случиться, что он притащил в дом, в свой дом-крепость, куда не ступала нога постороннего, – приволок чужого ребенка?
Наглого. Невоспитанного. Прожорливого. Грязного. Ну ладно, пусть чистого – но это временно…
Аспирин полежал немного и поднялся. Болезнь надо лечить, пока она свежая, как бы неприятно это ни было. Проблему надо решать, не затягивая. И он, Алексей Игоревич Гримальский, вполне способен о себе позаботиться.
Он вошел на кухню. Девочка сидела, баюкала медведя, смотрела в окно. Фотография по-прежнему лежала на столе. Присмотревшись, Аспирин понял, что смазанный молодой человек на снимке не имеет с ним ничего общего – знакомые черты, проступившие на фото под взглядом Вискаса, были наваждением, самовнушением или – кто знает? – уверенный голос этой маленькой ведьмы внушил Аспирину ложное чувство вины…
– Зря ты так переживаешь, – сказала девочка, по-прежнему глядя в окно.
– Пошли, – Аспирин взял ее за локоть. Маленькая тонкая рука, теплая, безволосая, чуть напряглась под его пальцами.
– Я останусь, – она повернула голову, но вставать не спешила. – Есть такой закон. Под чьей крышей проведешь первую ночь – того потом приходится держаться. Мы теперь связаны. И ни тебе, ни мне не порвать эту связь.
– Посмотрим…
Он дернул ее за руку, намереваясь оторвать от стула и отбуксировать в прихожую. И тут же выпустил; по кухне раскатилось глухое утробное рычание. Аспирин разжал пальцы прежде, чем вспомнил, где слышал его раньше.
– Тихо, ш-ш-ш, – девочка прижимала к себе игрушку, баюкала, гладила. – Не бойся, Мишенька, все будет хорошо…
Аспирин глядел на них минуты три. Потом взял с полки початую бутылку коньяка, со стола чашку с остатками чая – и ушел в гостиную.
* * *
Он проснулся от раската грома. Во сне ему померещилось рычание, дикие крики людей, разрываемых пополам, игра теней на разрисованной грязной стене…
Он проснулся и понял, что это всего лишь гроза. За окном было серо; занавеска не колыхалась – кто-то предусмотрительно закрыл форточку. И горела настольная лампа.
Аспирин лежал на диване, тяжелый и рыхлый, как умирающая медуза. Рядом на журнальном столике стоял поднос; Аспирин приподнялся на локте, почуяв запах мяса.
Над куриной отбивной кружился пар. Тремя красными выпученными глазами лежали помидоры. В стороне стояла огромная чашка кофе.
– Ешь, – сказали из полумрака. – А ведь даже не завтракал.
– Который час? – сипло спросил Аспирин.
– Уже почти пять.
– Сколько же я спал?
Ответа не последовало. Аспирин сел, поморщился. Пустая бутылка из-под коньяка стояла, боязливо прижимаясь к ножке дивана.
Он взял вилку и нож. Отбивная была нежная, в меру посоленная, в меру поперченная, в меру румяная.
– Вижу, ты уже готова замуж, – сказал он, жуя. – Шить-вязать, небось, умеешь? А сколько тебе лет?
Молчание. Девочка сидела, скрестив ноги, прижав Мишутку к груди.
– И как зовут тебя, кстати? И где ты взяла мясо? Я куриных битков в холодильнике не держу…
– Ты и овощей не держишь, – отозвалась девочка. – И картошки… Пошла и купила. На базаре возле метро.
– А-а-а, – сказал Аспирин и потянулся за кофе. – А в аптеку за клофелином ты не заходила, случайно?
– В аптеку за клофелином, – повторила девочка, будто оценивая масштаб шутки. – Зачем? Ты и так продрых весь день, как убитый… Это у тебя такой способ уходить от проблем, да?
Аспирин проглотил издевку вместе с огромным глотком кофе. Любимый напиток, надо сказать, был достоин всяческих похвал – сам Аспирин так не сумел бы сварить.
За окном вспыхнула молния и почти сразу же рявкнул гром. От удара включилась сигнализация оставленных во дворе машин. Бедняги завопили на разные голоса. Аспирин поставил чашку на поднос.
– И что ты еще делала?
– Читала. Я тут журналы нашла…
Аспирин поднял голову и увидел, что на ковре лежат, привольно раскинув станицы, два номера журнала «Мачо» и три номера «Люли-Леди».
– «Доктор Аспирин» – это же твоя подпись? – серьезно спросила девочка.
Аспирин застонал. Лег, поудобнее пристроил под головой подушку.
– Я догадалась, – сказала девочка. – «Сто рецептов здорового секса», «Как познакомиться с блондинкой», «Как безболезненно расстаться с блондинкой»…
– Кто тебя прислал?
– Никто. Я сама. Потому что ты мне нужен.
– Зачем?
– Одна я ничего не могу. Я ничего не знаю… Всего боюсь…
– Я заметил, – процедил Аспирин сквозь зубы.
– Правда, – девочка вздохнула. – У меня никого нет. Кроме Мишутки.
Аспирин вздрогнул. Девочка неслышно подошла. Взяла поднос с грязной посудой, двинулась на кухню.
– Погоди! – крикнул Аспирин ей в спину. – Как тебя все-таки зовут?
Снова грохнул гром. За секунду до этого молния осветила темную комнату, японский календарь на стене, корешки книг на полках и бледное девочкино лицо.
– Алена, – сказала она осторожно, как человек, который только что выдумал себе имя и не уверен, годится ли оно.
– Врешь, – сказал Аспирин.
Девочка пожала плечами и вышла из комнаты.
Аспирин потряс головой. Наваждение продолжалось. Подрагивали стекла под порывами ветра. На кухне деликатно позвякивали посудой.
Как он мог заснуть? Вот так все бросить, напиться… Она привела бы кого угодно… своих хозяев, или кто там ее послал…
– Эй! – хрипло крикнул Аспирин, стараясь, чтобы голос дотянулся до кухни. – А ключи от квартиры ты где взяла?
– У тебя в кармане куртки, – ответил невозмутимый голос. – В прихожей.
Он преодолел головокружение и встал.
– А сейчас они где? Где, я спрашиваю?
– Там же. Я их обратно положила…
Шум воды из крана, звук вилки, которую уронили в железную раковину.
– Учти, – сказал Аспирин сквозь зубы. – Замки я завтра поменяю – оба. А квартира будет на сигнализации, и кода ты не знаешь… А деньги? Где ты взяла деньги?!
– Сорок пять.
– Что – сорок пять?
– Код сигнализации – сорок пять, ты так и оставил, забыл перевести на нули… А деньги я взяла там же, в кармане, сдачу положила обратно.
Шум воды прекратился. Аспирин вошел в кухню. Девочка стояла перед опустевшей и очень чистой раковиной, небрежно вытирала руки полотенцем.
– Там консьержка, которая сегодня дежурит, другая, тетя Света. Мы с ней познакомились. Я сказала, что я твоя дочка из Первомайска. Она очень удивилась…
