Нет, я не считал тогда это предательством – для меня важнейшей целью была достойная жизнь для миллионов южан. Еще два месяца назад я считал, что эта цель уже близка. Кто же мог подумать, что убийство президента Хейса приведет к новому витку тирании и к потере всего, ради чего я отдал все силы после нашей капитуляции. Дело дошло до того, что четыре года назад я лично повел отряд, состоящий из негров, против мятежников в Батон Руж. Но после этого президент Грант резко прекратил репрессии против южан, а президент Хейс вообще отменил Реконструкцию и вывел войска из городов, за что я написал ему благодарственное письмо.
Ответом на него послужила лишь короткая записка с выражениями признательности.
Полтора месяца назад я неожиданно получил письмо от президента. Он написал мне, что предложил мою кандидатуру на должность секретаря армии вместо Джорджа Вашингтона Мак-Крэри. То, что именно Мак-Крэри весьма критично отнесся к Северо-Орегонской авантюре, неоднократно освещалось в газетах. Но что будет предложена именно моя кандидатура, для меня оказалось сюрпризом – ведь и я считал эту идею глупой. Мне было велено явиться в Вашингтон третьего июля. Четвертое июля – наш национальный праздник – президент Хейс предложил мне отметить вместе с его семьей, что было, конечно, несколько грустно – праздник без супруги и детей, а также без алкоголя, меня не прельщал. Но, как говорится, «Париж стоит мессы», ведь пятого июля мне предстояли слушания в Сенате, а к ним нужно было подготовиться.
С супругой и младшими детьми я отправился навестить родню в Чарльстоне. Тридцатого июня супруга вернулась домой в Джорджию, а я купил себе билет в Вашингтон на первое июля – нужно было пораньше отправиться в столицу, встретиться с ключевыми сенаторами, поговорить с другими членами кабинета…
Утром первого июля я прибыл на вокзал и, к своему удивлению, увидел объявление, гласящее, что все поезда на первое и второе июля отменяются. Билетная касса и офисы Южно-Каролинских каналов и железных дорог были закрыты, а перед ними стояли солдаты в форме. Я обошел здание и взглянул на перрон. И тут мои глаза вылезли из орбит. На обеих платформах стояли составы, из которых выгружались солдаты с оружием и военным снаряжением.
– Что здесь происходит? – спросил я у какого-то майора, который командовал выгрузкой.
– А вы кто такой? – в свою очередь спросил у меня он и дал знак. Я заметил, что меня обступили несколько солдат.
– Генерал Джеймс Лонгстрит, кандидат в секретари армии, – ответил я.
– Лонгстрит? Тот самый? Тогда вы арестованы, – сказал майор.
– На каком основании? – возмутился я.
– За военные преступления во время Мятежа, – отрезал майор.
Я протянул ему письмо от президента, но майор лишь усмехнулся.
– Вот ему и пожалуетесь, – отмахнулся он, порвал письмо и швырнул обрывки мне под ноги. – Уведите! – скомандовал он солдатам.
Те схватили меня и повели под конвоем к реке Эшли, там посадили на какой-то корабль и отвезли в печальной памяти форт Самтер – тот самый, где когда-то и началась наша Гражданская война.
Меня и полторы сотни прочих людей, прибывших на том же корабле, отконвоировали в одну из казарм, охранявшуюся вооруженными солдатами, которых здесь, согласно распоряжению президента Хейса, не должно было быть. Более того, на единственный вход в здание казармы, как я успел заметить, когда меня грубо запихивали внутрь, были направлены стволы двух картечниц Гатлинга.
В казармах царила толчея – я с трудом нашел место, чтобы присесть. На корабле я пробовал было задать вопрос сначала одному из солдат, потом кому-то из других задержанных. Но в первом случае вместо ответа я получил прикладом по спине, во втором же мой товарищ по несчастью лишь пожал плечами. Теперь же у меня появилась такая возможность, и я спросил у пожилого человека с военной выправкой и со слегка кривыми ногами кавалериста:
– Вы не знаете, что здесь происходит?
Тот взглянул на меня и хрипло рассмеялся:
– Генерал Лонгстрит собственной персоной! Ну что, помогло вам сотрудничество с янки? Как видите, они решили окончательно добить Юг.
– Но по какому праву? – удивился я.
– По праву сильного, мой генерал, по праву сильного, – снова хрипло рассмеялся кавалерист. – Кстати, позвольте представиться – капитан Джошуа Линч, из отряда Джона Ханта Моргана. В отличие от вас, уже ощутил на себе все гостеприимство наших северных друзей, когда провел у них два года в качестве гостя.
– Простите, капитан, – мне почему-то стало стыдно, – я хотел, чтобы нашему Югу было лучше.
– Знаете, генерал, – печально произнес капитан Линч, – дорога в ад тоже вымощена самыми лучшими намерениями.
– Вы правы. Но что же нам теперь делать?
Капитан Линч скептически хмыкнул.
– Шанса сбежать отсюда практически нет. Разве что можно будет попробовать сделать это сегодня ночью. Но вряд ли у нас что-либо получится. Мы даже не сумеем выйти из здания.
– Если что, то я с вами, – решительно произнес я, – живому или мертвому, мне здесь нечего делать.
К нам постоянно заталкивали все новых и новых арестованных, и вскоре пришлось встать – для сидения места больше не было. Воняло мочой и калом – ведь для того, чтобы оправиться, никого из нас не выпускали, а клозетов в казарме не имелось, да и дойти до них было бы проблематично. Кроме того, отчаянно хотелось есть и пить. Когда уже начало смеркаться, я каким-то образом заснул, стоя на ногах, зажатый между несколькими моими товарищами по несчастью.
Но неожиданно среди ночи снаружи началась какая-то непонятная возня. Были слышны глухие хлопки, словно кто-то откупоривал одну бутылку шампанского за другой. Потом распахнулась дверь, в глаза нам ударил ослепительно-белый свет фонарей, а зычный голос с иностранным акцентом прокричал:
– Эй, дикси, бегом все на выход! В шлюпки! Быстро! Быстро! Быстро! Цигель, цигель, ай лю-лю!
Выбежав вместе с толпой во двор, я увидел лежащие безжизненные тела солдат Союза и темные вооруженные фигуры в каких-то лохматых одеяниях.
Нас повели на берег реки, где погрузили в металлические лодки, которые, ревя как голодные пумы, помчались к темным громадам стоящих на рейде кораблей. Там нас накормили, дали возможность помыться и переодели в новенькую серую форму с разбросанными там и сям темными пятнами – как нам объяснили, для маскировки. А через три дня мы оказались в Гуантанамо.
По дороге мы узнали про убийство Хейса, и про начало Второй Реконструкции, и про то, что на стороне Конфедерации теперь воюет непобедимая армия Югороссии. Это их рейнджеры освободили нас из форта Самтер, предварительно вырезав его гарнизон. Только то, что произошло со мной и с моими товарищами по несчастью, похоже, началось еще до убийства президента Хейса и последующих событий – в том, что они были подстроены, сомнения быть не могло.
И вот наконец вместе со своими будущими солдатами я приношу повторную присягу Конфедеративным Штатам Америки, после чего и корпусу, и всем полками вручат боевые знамена. Да, я безмерно виноват перед своими согражданами, но я готов своей кровью искупить вину. Трепещите, янки, мы возвращаемся – для того, чтобы отомстить вам за все!
10 августа (29 июля) 1878 года. Форт Пейган, Земля Руперта
Субалтерн Лоренс Стивен Рандалл, Северо-западная конная полиция
Наш небольшой форт находился на сорок девятой параллели, на границе с беспокойным южным соседом. Впрочем, еще недавно здесь были тишь да гладь да божья благодать. А потом к югу от границы неожиданно появились крупные отряды конницы армии Североамериканских Соединенных Штатов, и мой небольшой отряд, состоявший из двадцати человек, отправили в эти негостеприимные земли, чтобы мы могли соорудить здесь наблюдательный пост. Конечно, ни о каком сопротивлении речи не шло – ну что могут сделать двадцать человек против их 4-го кавалерийского полка под командованием пользующегося дурной славой среди индейцев полковника Рэналда Слайделла Мак-Кензи?
Один из его офицеров, некто лейтенант Мак-Кормик, почтил нас своим присутствием примерно через неделю после нашего прибытия в эти края. Мы его встретили вежливо, а он нагло процедил через губу, что нам предоставят ровно три дня для того, чтобы мы убрались из этих мест. В противном случае он и цента не даст за наши жизни. На мое замечание о том, что мы находимся на нашей стороне сорок девятой параллели, этот нахал лишь саркастически усмехнулся, бросив: «Мы вас предупредили», и отправился обратно к сопровождавшему его отряду кавалеристов.
Ближайший пост Королевской конной полиции находился в форте Калгари, в ста шестидесяти милях к северу от нас. Наше присутствие в этих местах казалось мне абсолютно ненужным, но приказ есть приказ – единственной надеждой была отмена такового. Двух вестовых я послал сразу, но один лишь путь туда займет не менее четырех дней, и еще столько же – обратно. К тому же непонятно, что решит тамошнее начальство.
А пока я лично отправился в соседний поселок индейцев-пейганов. Их вождь, Маленький Бизон, как оказалось, неплохо говорил по-английски. Выслушав меня, он сказал:
– Раньше я бы сказал – иди своей дорогой, бледнолицый. Мы с вами не друзья. Но вы намного меньшие враги, чем те, кто идет с юга. Недавно к нам пришли двое мальчишек из деревни по ту сторону границы. Конные люди под полосатым флагом две недели назад убили женщин, детей, стариков – мужчины были на охоте… Спаслись только эти двое. Так что если они придут, то мы готовы воевать вместе с вами.
– А сколько у вас воинов?
– Семьдесят человек. Но у них только двадцать три ружья. И мало пороха и пуль. У остальных – в лучшем случае луки.
– С ружьями я вам вряд ли смогу помочь, а вот с порохом и свинцом – да.
Вождь прижал правую руку к сердцу. Я продолжил:
– А не лучше будет, если ваши женщины и дети уйдут на север, пока все не успокоилось? К форту Калгари, например?
– По дороге к форту находятся земли племени кайнай. Они нас не любят, а мы – их. Вас они не тронут, побоятся. А вот наших женщин, детей и стариков они щадить не будут. Слишком много крови между нами.
– А что, если вся ваша деревня отправится в форт Калгари? Вместе с воинами?
– Нет, бледнолицый, мы не трусы. Лучше уж мы умрем здесь, на своей земле.
– Но у вас не будет ни единого шанса на успех. У них же целый полк, и они хорошо вооружены. Именно этот полк и разбил недавно вождя по имени Тупой Нож.
– Ты меня услышал, бледнолицый. – Маленький Бизон поднялся с земли, показывая, что наш разговор окончен. – Если ты привезешь мне то, что обещал, то мы сможем уйти в Страну вечной охоты, убив перед этим хоть сколько-то этих головорезов.
Я уехал из селения пейганов в скверном настроении. Как ни возмущался сержант Джонсон, наш каптенармус, я послал индейцам то, что они просили, – того, что у нас оставалось, нам хватит надолго, а от краснокожих я подвоха не ждал, все-таки мы для них, как они сами признались, меньшее зло.
Следующие несколько дней мои люди несли дежурство по усиленному варианту. Спали по четыре часа в сутки; двое всегда дежурили в двух милях к северу, чтобы после начала перестрелки срочно отправиться в форт Калгари. Оставшиеся занимали наспех оборудованные наблюдательные пункты.
Увы, именно в этих местах ландшафт был равнинным и практически безлесным, хотя чуть западнее виднелись Скалистые горы. Да, если уходить, то, наверное, туда – все-таки там будет проще спрятаться от врага…
Но прошло три дня, потом неделя, а янки так и не начинали боевых действий. А потом вернулись мои ребята из форта Калгари, и оказалось, что земля Руперта перешла к Югороссии, что бояться нападения уже не стоит и что в ближайшем будущем нас отзовут. Но пока нам предписывалось оставаться в этом Богом забытом месте.
А сегодня утром, когда я только-только улегся после дежурства, которое я нес наравне со своими людьми, прискакал один из разведчиков и закричал:
– Лейтенант, янки перешли в наступление!
Я отправил одного из моих людей к гонцам, ожидавшим в полной боевой готовности моего приказа. Им следовало немедленно отправиться в Калгари. Троих я отправил в разведку, а остальные четырнадцать человек под моим командованием отправились к пейганам – я не привык бросать слова на ветер. Но не успел я подъехать к индейскому селению, как увидел скачущего во весь опор одного из моих разведчиков:
– Лейтенант, мы поймали лазутчика! Он прятался в высокой траве!
Янки, одетый в порванный во время борьбы синий кавалерийский мундир и с окровавленным лицом, не стал запираться.
– Нам отдали приказ захватить ваш форт и уничтожить индейскую деревню, – сплевывая на землю сгустки крови, произнес он.
– Кто именно отдал это приказ? – поинтересовался я.
Лазутчик замялся, потом взглянул на моих молодцов и нехотя произнес:
– Полковник Мак-Кензи, сэр. Вчера вечером он объявил нам, что приказ уничтожить ваш форт он получил от вице-президента Хоара.
– Какого такого Хоара? – удивился я. – Ведь президент вашей страны – Хейс. А вице-президент вроде Уэйлер. Или Уилер?
– Хейса застрелили южане, – ответил лазутчик, – а президентом стал Уилер. Хоара же назначили вице-президентом. Он же фактически и ворочает всеми делами в Вашингтоне.
Я выругался про себя (слыхал я про этого Хоара, тот еще койот блохастый), а потом спросил:
– И что вы собирались делать после захвата нашего форта?
– Не знаю, – пожал плечами лазутчик. – Полковник Мак-Кензи более ничего нам не сообщил.
Пришлось отправить еще двух моих людей в форт Калгари – информация, полученная от пленного, имела немалую цену. Впрочем, те, кому надо, давно уже все знают. А сами мы заняли позиции вдоль небольшой речушки, у северного берега которой и стояло индейское поселение.
Все, что потом произошло, было до обидного просто. Янки подогнали артиллерию и стали методично расстреливали и само селение, и нас. Пришлось отдавать приказ об атаке, но нас попросту расстреляли из картечниц Гатлинга…
Почти у всех нас были допотопные дульнозарядные ружья Энфилда образца 1853 года, и только у меня и у сержанта Джонсона имелись относительно современные винтовки Снайдер-Энфилда. Мы успели дать то ли два, то ли три залпа, после чего что-то ударило меня по голове, и я потерял сознание. Последней моей мыслью было, что за нас обязательно отомстят. Югороссы никому не прощают обид, особенно вторжений на ту территорию, которую они считают своей.
10 августа (29 июля) 1878 года. Мобил, Алабама
Лорета Ханета Веласкес, она же Мария Пилар де Куэльяр и Сото
Разбудил меня грохот копыт по булыжной мостовой. Когда я приоткрыла ставни, я увидела, как белая кавалерия сменилась цветной пехотой в синей униформе, бодро чеканящей шаг по брусчатке улицы Дофина под командованием белых офицеров. Вели они себя прилично, но у меня было подозрение, что это лишь пока. Я оценила их численность где-то в батальон.
Замыкающими промаршировали белые, две роты. Сколько янки прошло до того, как я проснулась и подошла к окну, бог весть, но несколько сотен пехотинцев и, вероятно, не менее эскадрона кавалерии – немалая сила для такого городка, как Мобил. Тем более что вооруженного сопротивления здесь не было. Пока не было, вкралась ко мне в голову мысль…
Но обо всем по порядку. После того как мы сошли с парохода, я попросила у извозчика отвезти нас в какую-нибудь гостиницу. Тот посмотрел на меня и покачал головой:
– Мадам, все гостиницы забиты. Вокруг города то и дело нападают на поместья и поселки, и те, у кого были деньги, перебрались сюда. Цены, конечно, взлетели до небес, но мест как не было, так и нет.
– Давайте все же попробуем…
– Если денег не жалко. Я беру по полдоллара в час. Доллар вперед, за два часа.
– Это грабеж!
– Увы, теперь здесь такие цены. Другие берут и по целому доллару в час. Так что, поедем?
– Поедем, – кивнула я с мрачным видом, и мы объехали четыре гостиницы. Везде нам лишь виновато улыбались – мест уже неделю как нет.
Мы ехали к пятой, когда я увидела неброско, но со вкусом одетую женщину, в чьем несколько заплывшем лице угадывалась моя школьная подруга Аннетт Прюдомм.
– Остановите на секунду, – попросила я, сошла с экипажа и подошла к фланирующей женщине.
– Аннетт, это вы?
– Лори! – закричала она и бросилась мне на шею. – Ты здесь? А про тебя в газетах такое пишут…
– Поэтому я сейчас и не Лори, а Мария, – усмехнулась я. – Долго рассказывать.
– Ты где остановилась?
– Пока, увы, нигде, мест в гостиницах нет.
– Живи у меня.
– Я, наверное, ненадолго – попробую пробраться в Новый Орлеан, сын Адели написал, что мать плоха и хочет меня видеть.
– Адель Фонтено? Которая ранее была Шамплен? Так она уже давно там не живет. И сына у нее нет, три дочери.
«Понятно, – подумала я. – Игорь же меня предупреждал».
– Тогда попробую вернуться на Кубу.
– Не получится. Мой муж – начальник порта, и ему пришло распоряжение сегодня – ни один корабль не сможет покинуть Мобил до отмены запрета. Даже рыбаки. Так что хочешь не хочешь придется тебе остаться на какой-то срок. А я буду только рада. Муж, кстати, тоже – мой Джереми хоть и из Нью-Гемпшира, но под моим влиянием стал «медноголовым»[12 - Медноголовые – Copperheads – прозвище северян, которые были за мир с Конфедерацией.].
– Спасибо, Аннетт.
– Разгружайся, ты как раз у моего дома.
Аннетт оказалась необыкновенно гостеприимной, ее муж, как ни странно, тоже – он под влиянием Аннетт превратился практически в южанина. Единственное, что на мой вопрос, нет ли какой-нибудь неофициальной возможности покинуть город, он лишь покачал головой:
