А Влас бросился к Тимофею Ивановичу, помог старику встать, усадил в кресло, велел растерявшемуся Севе бежать за водой. У доктора было слабое сердце, еще в тридцать девятом он перенес инфаркт. И если сейчас по вине этого мелкого паскудника с ним что-нибудь случится, Власа не остановит даже Гриня.
Но, кажется, обошлось. Доктор отдышался, хлебнул воды и с изумлением, но без злости посмотрел на пытающегося вырваться из отцовской хватки Митяя.
– Снова приступ? – Он перевел взгляд на Севу. Сева растерянно пожал плечами, спросил:
– Митяй, ты чего?!
– Я чего?! – заорал Митяй. – Ты меня спрашиваешь, чего я?! Ты его, гада этого, спроси, чего он?!
– О чем ты, сынок? – Гриня легонько, но все равно ощутимо тряхнул пацана за шкирки. – Что с тобой вообще творится? Это Тимофей Иванович. Он тебе, между прочим, жизнь спас.
– Мне спас, – прохрипел Митяй, обмякая. – Мне спас, а Танюшке голову… – Он вдруг окончательно поник, всхлипнул.
– Что?! – Тут же вскинулся Сева.
– Это он был в той операционной! – Кричать у Митяя больше не было сил, но глаза горели лютой яростью. – Они вдвоем с тем фрицем копались у нее в голове…
Тимофей Иванович осторожно поставил чашку с водой на стол, попытался было встать, но без сил опустился обратно в кресло.
– Что он такое говорит, Влас Петрович? – В голосе у него было изумление. Вполне искреннее изумление, но все же, но все же… Во взгляде доктора мелькнуло что-то такое… едва уловимое.
– Выясним, – сказал Влас мрачно. – Вот прямо сейчас и выясним, – добавил еще более мрачно. – Скажите, Тимофей Иванович, знакома ли вам персона, которую я сейчас опишу? Немецкий врач, высокий, худой. – Он бросил быстрый взгляд на Митяя. – Очень худой.
– Да что вы его расспрашиваете?! – Тут же взвился пацан. – Думаете, этот гад вам правду скажет?
– Знакома, – сказал вдруг Тимофей Иванович. – Очень даже знакома описываемая вами персона, Влас Петрович!
– И кто же это такой? – спросил Влас.
– Рихард Штольц. – Доктор даже не раздумывал. – Он один полностью подходит под описанный вами портрет.
– Кто это?! – Дернулся притихший было Митяй. – Кто он такой?!
– Молодой человек не знает, он был в беспамятстве. – Тимофей Иванович снял с переносицы очки, старательно протер стекла уголком скатерти и водрузил очки на место. – Рихард Штольц – начальник госпиталя. Я вам рассказывал. – Он глянул на Власа, призывая его в свидетели.
Влас молча кивнул. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.
– То есть, вы не скрываете, что знакомы с Рихардом Штольцем? – уточнил он уже очевидный факт.
– Разумеется, не скрываю! – Старик раздраженно пожал плечами. – Я ведь сам вам о нем рассказал.
– У-у-у, гад! – взвыл Митяй и, если бы не Гриня, снова бросился бы на доктора.
– Скажите, Тимофей Иванович, а доводилось ли вам оперировать вместе со Штольцем?
– Оперировать?! – В голосе доктора было такое неподдельное изумление, что заподозрить его в обмане никак не получалось. – Нет, что вы, Влас Петрович! Я слыхал, что Штольц отличный хирург и даже в некотором смысле ученый муж. Да, к сожалению, и светлые умы могут служить не добру, а злу. Но чтобы вместе оперировать…
– Врет! Он все врет! – снова заорал Митяй, и Власу захотелось отвесить ему подзатыльник. Пока он верил больше доктору, чем бредням пацана.
– Глупости, молодой человек! – Тимофей Иванович выпрямил спину. – Мне уже много лет, но я пока не страдаю деменцией. Я никогда не оперировал вместе с Рихардом Штольцем, хотя, возможно, это был бы очень хороший опыт. Щтольц злой гений медицины, я читал несколько его научных статей. Занимательно…
– То есть, если бы вас пригласили ассистировать Штольцу, то вы бы не отказались? – осторожно поинтересовался Влас.
– Я врач!_ – В волнении Тимофей Иванович снова сдернул очки, попытался встать на ноги, но беспомощно рухнул на место. – Я давал клятву! Если бы кому-то понадобилась моя помощь, я бы ее оказал.
– Даже Гитлеру?! – Вскинулся Сева. Ох, уж эти горячие головы…
– Ему – нет, – сказал старик после небольших колебаний.
– А остальным фрицам, значит, пожалуйста?! – Сева не унимался и теперь подзатыльник захотелось отвесить уже ему.
– А если бы пришлось оперировать кого-то из гражданских? – спросил Влас. – Вы бы согласились?
– Разумеется! Да вы поймите, Влас Петрович, я ж к Штольцу не просто так на поклон тогда ходил, я же не за себя, а вот за них, за простых людей просил! Не понимаю, что происходит! Вы хотите меня в чем-то обвинить?
– Я просто пытаюсь разобраться. – Курить захотелось невыносимо, но сначала нужно решить эту шараду.
– Ну, разбирайтесь! – старик с вызовом скрестил руки на груди.
– Вы бы могли сделать операцию, – Влас замялся, – скажем, на головном мозге?
– Что вы! – Тимофей Иванович рассмеялся. – Штольц бы смог, но у меня нет таких навыков!
– А если не оперировать, а лишь ассистировать?
– Если ассистировать, то пожалуй. Позвольте, а о какой именно операции идет речь?
Держался старик уверенно, на вопросы отвечал четко и по существу. Не видел Влас никакого подвоха. А на вранье он собаку съел. Работа у него такая – различать, где брехня, а где правда. Доктор не врал. Но стоило уточнить самое последнее, самое нелепое…
– Тимофей Иванович, а что это за инструмент такой, наподобие того, которым рыбаки зимой сверлят лунки во льду? Ну, навроде коловорота. – спросил Влас и многозначительно посмотрел на Гриню. Мол, держи крепче своего пацана.
– Так коловорот и есть, – сказал доктор чуть удивленно, но совсем без запинки. – Коловорот для трепанации черепа.
Посерел лицом Сева, взвыл и забился в объятьях Грини Митяй.
– Для трепанации… – задумчиво повторил Влас. Сам-то он знал, что означает это слово. Доводилось видеть. – Это сложно?
– Трепанация? – Доктор на секунду задумался, а потом покачал головой. – Сама по себе манипуляция несложная. Важно другое – с какой целью ее делают.
– А с какой целью ее делают?
Митяй продолжал бесноваться и Гриня молча поволок его в сени. По пути он прихватил за рукав и Севу.
– Со мной парни! – сказал с мрачной решимостью.
Их противостояние длилось недолго, хлопнула входная дверь, скрежетнул засов и стало наконец тихо. В тишине этой шаги возвращающегося в комнату Грини звучали набатным звоном.
– Так что там с этой… трепанацией? – спросил он вежливо и наклонился над доктором, а ладони положил на подлокотники кресла таким образом, что, если бы Тимофею Ивановичу вздумалось бежать, у него ничего бы не вышло. – Зачем ее делают?
– Вы так и будете стоять крючком? – не без ехидства поинтересовался у Грини врач.
– За меня не беспокойтесь, мне по-всякому удобно, а так просто лучше слышно.
И лучше слышно, и лучше видно. Это Влас понял сразу, как только глянул на Гринино лицо. Вроде, и не изменилось ничего в его лице, а только по хребту побежал холодок. И от немигающего взгляда, и от вкрадчивого голоса.
– Вы рассказывали нам о трепанации, Тимофей Иванович, – сказал Гриня мягко.
– Рассказывал. – Доктор улыбался ему, как родному. Нет, как уважаемому коллеге, может, даже мировому светилу. – Банальнейшая манипуляция, если все делать правильно.
– А как все происходило в тот раз? Какая тогда была манипуляция?
Холодок уже не гулял по хребту, а сковал его ледяной броней. Влас понял, что для допроса доктора Гриня использует что-то свое… упыриное.
Краем глаза он уловил какое-то движение, обернулся. Сева и Митяй таращились на него из-за окошка. Пришлось задернуть занавески.
– Вы про ту бедную девочку, уважаемый? – спросил Тимофей Иванович.
– Да, я про девочку. Как ее звали?
– Не знаю. Мне ее не представили. Да и, сказать по правде, мне тогда было не до того. Вопрос жизни и смерти. Счет шел на минуты. Он приехал за мной поздним вечером, велел собираться.
– Кто?
– Штольц. Ему нужен был ассистент, а его врач слег с аппендицитом. Оставался я. – Доктор развел руками. – Я предупредил его, что ассистент из меня может оказаться никудышным, а он сказал, что я должен очень постараться, потому что в случае гибели пациентки, меня тоже убьют.
Тимофей Иванович говорил ровным, лишенным страха и прочих эмоций голосом, а склонившийся над ним Гриня молча кивал в такт его словам.
– Что там случилось? – спросил Влас и тут же испугался, что его голос мог нарушить их невидимую связь. Не разрушил, доктор просто не обратил на него никакого внимания.
– Что случилось с девочкой? – спросил Гриня.
– Автомобильная авария, как мне объяснили. Резкое торможение, удар головой и, как следствие, субдуральная гематома.
– Это как? – спросил Гриня шепотом.
– Это когда кровь изливается из поврежденного сосуда, скапливается между мозговыми оболочками и сдавливает мозг.
– К чему это может привести? – снова не выдержал Влас.
На сей раз доктор ответил. Отвечал ему, но смотрел только на Гриню.
– Без трепанации черепа велика вероятность смерти. Поэтому Штольц так спешил, боялся опоздать.
– У вас получилось, доктор? – спросил Гриня осипшим от волнения голосом. – Вы спасли ту… девочку.
– Получилось. Несмотря на то, что ходу операции все время что-то мешало. То электричество гасло, что пациентка просыпалась прямо посреди операции… И еще это странное чувство… словно бы за нами кто-то наблюдает.
Влас с Гриней переглянулись. Получалось, что Митяй не врал. В отличие от Тимофея Ивановича, который сознался только под… ну почти под пытками.
– Что было дальше? Куда подевалась эта девочка? – спросил Гриня.
– Куда подевалась? – Доктор беспомощно заморгал, снова принялся протирать стекла очков. – Я не знаю, уважаемые. У меня вообще такое чувство, что я все…
– Что вы все забыли. – Гриня не спрашивал, Гриня утверждал. Теперь уже Тимофей Иванович кивал в такт каждому его слову.
– Да, я все забыл. И если бы не ваши настойчивые расспросы, наверное, никогда бы и не вспомнил. Что же это такое, господа?! Какая-то разновидность суггестии?
– Не понимаю, о чем вы. – Гриня покачал головой.
– Гипноз. Я о гипнотическом внушении. Такое чувство, что меня заставили забыть.
– Штольц?
Нет. – Старик покачал головой, поморщился, словно от боли.
– А кто тогда? – спросил Влас, уже заранее зная ответ.
– Немецкий офицер. Я не помню его имя… Нет, помню! – Тимофей Иванович дернулся вперед и, если бы не отменная реакция, Гриня бы уже лежал на полу, сбитый с ног его порывистым движением. Но Гриня был упырем, а потому устоял на ногах. – Отто фон Клейст! Это был Отто фон Клейст…
Теперь они стояли друг напротив друга, и старик раскачивался из стороны в сторону, как загипнотизированная флейтой факира кобра. В который раз Влас порадовался, что задернул занавески.
– Что стало с девочкой? – спросил Гриня. – Ее оставили в больнице?
– Не знаю. Я в самом деле ничего больше не знаю. Думаю, на пару дней, до окончательной стабилизации ее состояния. Меня не посвящали… Так странно… Я все забыл.
– Ну вот, теперь вы вспомнили, уважаемый. – Гриня тронул старика за плечо и улыбнулся теплой сыновней улыбкой. Улыбки у Грини всегда получались хорошо, еще в те времена, когда он был человеком. – Вы оперировали нашу девочку. – На слове «наша» он сделала ударение. – Спасибо, доктор, что спасли ей жизнь. Теперь я ваш должник.
Подумалось вдруг, а каково это – иметь в должниках упыря? Благо это или зло?
А Гриня уже почтительно проводил Тимофея Ивановича к креслу, помог усесться, приладил очки на нос и снова улыбнулся.
– Вы уже сделали все, о чем я и мечтать не смел. – Доктор тоже улыбнулся. – Медикаменты в наше время на вес золота. А теперь позовите своего сына, пожалуйста. Я бы хотел его осмотреть.
Прежде, чем впустить в дом пацанов, Гриня вышел во двор сам и, наверное, провел с ними разъяснительную беседу, потому что в комнату пацаны вернулись притихшие и покладистые. Митяй даже позволил Тимофею Ивановичу себя осмотреть. По всему видать, осмотр доктора удовлетворил.
– Молодой организм, – сказал он с нотками легкой зависти в голосе, а потом, словно бы вспомнив что-то важное, добавил: – А в городе неспокойно. Боюсь, из-за вашей вылазки в больницу. Мне кажется, будет лучше, если вы уйдете.
Он говорил ровным голосом, чувствовалось, что боится он не за себя, а за них. Боится и понимает, что тут уже не до политесов.
– Мы уйдем, – сказал Влас. – Вот прямо сейчас и уйдем. – Он посмотрел на Митяя, спросил: – Идти сможешь?
Тот молча кивнул. Он и выглядел уже значительно лучше.
– Лекарства я вам с собой дам, расскажу, как пользоваться. Курс лечения ни в коем случае нельзя прерывать. Вы меня понимаете?
Они все разом закивали. По лицам парней было видно, что они уже рвутся в бой. Или скорее на поиски этой своей Танюшки.
* * *
