Прежде чем пытаться установить причину смерти, Шварцман осмотрела тело на предмет внешних повреждений, а также любых отметин на коже. У Стайн не было татуировок, часто помогавших при опознании личности, зато имелось несколько других отличительных отметин. На тыльной стороне левого предплечья виднелся небольшой невус, а на груди и плечах – несколько примечательных родинок. Анна задокументировала каждую по отдельности и при помощи маленькой линейки зафиксировала их размеры.
В правой подколенной ямке обнаружилась еще одна родинка, на этот раз гемангиома. Гемангиома – иногда ее называют малиной – возникает в результате скопления кровеносных сосудов еще в утробе матери и никогда полностью не рассасывается. Шварцман также задокументировала несколько небольших шрамов, в основном на правой руке жертвы. Кстати, правая кисть была немного больше, и этот факт, вкупе с наличием большего числа шрамов, предполагал, что Стайн, вероятно, была правша. Люди обычно режут и царапают преобладающую руку чаще, чем наоборот.
Еще один шрам обнаружился кнутри от правой тазовой кости. Рубец от аппендэктомии был бы сдвинут чуть более к центру. Неровный край предполагал травму, но шраму, похоже, не меньше десяти лет. Шварцман задокументировала его на видео, а затем провела финальный осмотр на предмет того, что еще могла пропустить.
– Глаза: серо-голубые. Никаких признаков петехий.
То есть жертву не задушили.
Анна уже делала это на месте проишествия, но на всякий случай еще раз проверила рот и нос при помощи маленького фонарика в пластиковом чехле, на предмет повреждений или инородных предметов.
– Носовые и трахеальные ходы чистые и не имеют препятствий.
Сняв камеру со стола, она ощупала череп, проверяя наличие ушибов, а потом сделала серию снимков лица и головы. Быстро пролистала изображения. Камера была сконструирована так, чтобы улавливать любые признаки кровоподтеков, но ни на черепе, ни на изображениях не было никаких следов травм или борьбы.
Завершив внешний осмотр, Шварцман изучила половые органы на предмет изнасилования, хотя никаких признаков недавнего полового акта не было, и уж тем более насильственного.
Она взяла на токсикологический анализ кровь, сделала соскоб с ногтей и осмотрела рот жертвы в поисках следов чего-либо такого, что могло застрять между зубами. Прошлой осенью, в Сиэтле, у нее получилось раскрыть дело, исследовав частицу ткани, застрявшей между нижними центральными и боковыми резцами жертвы. Так удалось опознать ДНК, принадлежащую насильнику, который был освобожден незадолго до этого условно-досрочно. Триумф, который Анна ощутила, когда ей тогда позвонили, с трудом поддавался описанию. Это было подобно наркотику.
Она была рождена для этой работы.
С помощью небольшого щупа с камерой на конце, Шварцман исследовала носовые ходы жертвы глубже, до носовых пазух. Оказавшись там, камера начала передавать изображение на экран рядом с прозекторским столом.
Нажав на кнопку, она сохранила изображение и поместила его в отдельный файл. В носовых пазухах Виктории Стайн имелись признаки кровотечения. Анна впилась глазами в экран, пристально изучая изображение.
Утопление.
Виктория Стайн пыталась дышать. Это создало давление в носовых пазухах, и они начали кровоточить.
Шварцман осторожно прощупала желудок жертвы. Мышца была немного увеличена, жидкое содержимое булькало под прикосновением ее руки. Еще один признак утопления. Она сняла перчатку и подняла к губам диктофон.
– Признаки кровотечения из носовых пазух позволяют предположить, что жертва утонула. – Анна помолчала пару секунд. – Внешнее обследование завершено.
Она отложила диктофон и заменила снятую перчатку на новую.
«Просто еще один случай», – сказала она себе.
То, что жертва похожа на нее, не имело значения: было много жертв с таким же цветом волос и глаз, как у нее, – брюнеток со светлыми глазами. Многие такие же высокие и худые, как и она, а некоторые даже с орлиным носом, как у нее, а также те, что, родились с ним, а потом хирургическим путем удалили горбинку.
Это были просто совпадения, игра случая.
Чем больше жертв она обрабатывала, тем больше была вероятность столкновения с теми, кто чем-то внешне походил на нее. Главное – относиться к Стайн, как и к любой другой жертве.
Шварцман вытащила из носовых пазух камеру и выбросила одноразовый защитный чехол. Проталкивая скальпель через кожу, жир и мышцы груди, проделала Y-образный разрез от края ключицы до грудины. Как только два диагональных разреза были готовы, провела скальпелем вниз по брюшной полости до тазовой кости и вскрыла грудную клетку Стайн, разрезав соединительную ткань и удалив плоть, чтобы обнажить брюшину.
Желудок был раздут и полон, но грудная полость жертвы выглядела нормально. Шварцман собиралась удалить желудок, чтобы собрать его содержимое, однако сначала хотела увидеть легкие и сердце.
В морге имелась пара металлических резаков для ребер, но ими было неудобно пользоваться. Ручки были слишком маленькими, и требовались огромные усилия, чтобы прорезать кость. Во время одной из своих первых поездок в Сан-Франциско Анна купила в садовом магазине пару секаторов с красными ручками. С их помощью она прорезала внешний край ребер, чтобы обнажить органы грудной клетки. Ее внимание было сосредоточено на легких – увеличенных и раздутых, как и желудок, что опять наводило на мысль об утоплении. С помощью большой иглы Шварцман взяла из легких несколько образцов жидкости, чтобы отправить их в лабораторию для исследования. И тут, вводя образцы жидкости во флакон, уловила слабый запах лаванды, исходящий от содержимого легких.
Борясь с рвотным рефлексом, Анна отпрянула от стола.
Спенсер любил, чтобы в доме пахло лавандой. Она была в каждом ящике, в каждом шкафу, в каждой ванной. Мирный, успокаивающий запах.
В начале их брака он ей тоже нравился. Она использовала лавандовый спрей, чтобы уснуть. Но затем запах сделался слишком навязчивым, создавая ощущение ловушки. Шварцман обнаружила, что, вместо того чтобы помочь уснуть, он вызывает у нее бессонницу.
Когда это случилось? Она не могла вспомнить, когда ей перестал нравиться этот запах.
Анна сняла перчатки и отступила к металлическому столу и стулу в другом конце комнаты. Она редко делала паузы на середине вскрытия, но сейчас просто не могла заставить себя продолжить. Вытащив из холодильника бутылку минеральной воды «Пеллегрино», открутила крышку и сделала три или четыре больших глотка.
Это всего лишь запах.
Мертвое тело всегда полно запахов.
Шварцман не помнила, чтобы в доме жертвы пахло лавандой. Записав это, она намылила руки грейпфрутовым лосьоном. Через пару минут вдохнула чистый цитрусовый аромат, надела чистые перчатки и вернулась к телу. Все основные полости уже были вскрыты и очищены от жидкостей; пришло время удалить внутренние органы. Она взвесила каждый и взяла образцы тканей.
Сердце было в норме и весило чуть более восьми фунтов, в пределах среднего показателя для здоровой женщины ее роста. Почки, железы, поджелудочная железа, селезенка – тоже в норме. Обследование матки показало, что Виктория Стайн никогда не рожала и не была беременна.
В самом конце Анна собрала в чистый контейнер содержимое желудка. Красное вино можно было легко опознать по уксусному запаху и розоватому оттенку. Была также зелень, скорее всего, от салата; маленькие красные кусочки, слишком твердые для помидоров – вероятно, красный перец, – и около дюжины мелких семян, похожих на лаванду.
Содержимое желудка оказалось менее разбавленным, чем она ожидала, – жертва выпила больше вина, чем воды. Будь Виктория Стайн в сознании, во время утопления она проглотила бы много воды во время борьбы за жизнь.
Итак, ее напоили. Возможно, сначала подмешали наркотики, а затем уже утопили.
Завершив осмотр, Шварцман ополоснула тело водой, готовя его к отправке в похоронное бюро, и внимательно посмотрела на то, что осталось. Тихое задумчивое лицо над Y-образным разрезом, творением рук самой Анны. Настенные часы показывали почти шесть вечера. Усталость от недосыпа острыми когтями впилась ей в шею и плечи. Она позвонит Хэлу и сообщит результаты по дороге домой.
В кармане зазвонил мобильник. Судмедэксперт сняла перчатки и вытащила телефон.
– Шварцман.
– Это Аннабель Шварцман? – спросил веселый голос. Анна мгновенно пожалела, что ответила.
– Это я.
– Это Кэсси, из офиса доктора Хан. Радиология прислала результаты вашей последней маммограммы.
Слово радиология привлекло ее внимание.
– Да?
– Они хотели бы взглянуть еще раз. Вы не могли бы прийти завтра утром? У нас есть свободное время в восемь сорок пять.
Они хотят, чтобы она приехала к ним снова. Завтра.
– И что там не так?
– Простите?
– Что обнаружила радиология, что они должны взглянуть еще раз?
– А! – воскликнула Кэсси, с явно наигранной бодростью. – Просто на снимках видна некоторая асимметрия.
– Асимметрия, – повторила Шварцман. – Это означает лишь то, что ткань отличается от предыдущего раза.
Ее опыт онкологических заболеваний ограничивался медицинским факультетом и ординатурой. Слишком давно.
– И часто это бывает?
– Бывает, – сказала медсестра. Анна мгновенно почувствовала на другом конце провода наигранный оптимизм.
– И тогда маммографию делают еще раз?
– Да. И наверное, УЗИ тоже… Значит, восемь сорок пять вам подойдет, мисс Шварцман?
– Да. Я приеду.
– Прекрасно. И помните – не пользуйтесь дезодорантом, так как он может мешать сканированию.
– Хорошо.
Анна положила трубку, и ее взгляд вернулся к Виктории Стайн, лежащей на прозекторском столе.
Лаванда. Зачем топить ее в лавандовой воде?
Но эту мысль сразу вытеснила другая. Врач хотел сделать еще одну маммографию. «Ничего страшного, – сказала она себе. – Просто асимметрия».
На ночь она выбросит это из головы. Примет горячую ванну и крепко уснет. И проспит двенадцать или четырнадцать часов. Или все двадцать. А может, и целый день.
Даже не считая того, что на утро был запланирован визит к врачу, Анна не могла спать позже семи часов, сколь усталой она ни была. Ее тело всегда будило ее.
Проснуться первой – эта тактика помогала ей сохранить мир со Спенсером. Несмотря на то что бывший игнорировал ее желание работать, он всегда страшно злился, если вставал раньше нее. Шварцман спала с будильником под подушкой, чтобы его звон не разбудил Спенсера. Будильник всегда был поставлен на семь часов, чтобы она успела встать, одеться и приготовить кофе, прежде чем он сам встанет в семь тридцать. Даже по выходным, когда Спенсер часто спал до девяти, Анна вставала рано, опасаясь, что единственный день, когда она позволит себе понежиться в постели, окажется тем единственным днем, когда он проснется рано.
Мысль о том, что она может проваляться в постели двенадцать часов, раньше казалась настоящей свободой.
Теперь свободы не было ни в чем.
9
Сан-Франциско, Калифорния
В четверг утром Хэл вернулся в квартиру Виктории Стайн с двумя стаканчиками черного кофе и коробкой пончиков – часом ранее ему позвонил Роджер и сообщил, что возвращается на место преступления вместе с парой своих техников, чтобы еще раз все осмотреть.
Хейли занималась какой-то бандитской перестрелкой, поэтому они с Хэлом пообещали друг другу встретиться во второй половине дня в участке.
Вчера ему не удалось связаться с Терри Стайн. Он лишь получил от нее эсэмеску, в которой говорилось, что она обзванивает родственников и занимается организацией похорон. Терри написала, что сегодня приедет к нему в участок, и он очень надеялся, что ее визит поможет заполнить имеющиеся у них пробелы.
На самом деле они знали об убитой совсем немного: в квартире не было никаких подсказок о том, где она работала и с кем проводила время. Но больше всего Хэла мучил вопрос: где они росли? Если город, откуда была родом их жертва, располагался по соседству с тем городом, где жила Шварцман, знали ли сестры Стайн Спенсера Макдональда?
Горячий кофе обжигал пальцы даже через картон.
Хэл не спал бо?льшую часть ночи – фактически две ночи, – думая об этом убийстве. Стайн нашли во вторник вечером, а он до сих пор не смог допросить ее сестру.
Но в этом деле ему не давала покоя не только связь с Анной. В кино убийства зачастую представлялись как что-то случайное, но в жизни это было совсем не так. По крайней мере, в подавляющем большинстве случаев.
Да, порою люди попадали под перекрестный огонь бандитских разборок, оказавшись не в том месте и не в то время. Но убийства, подобные убийству Виктории Стайн, всегда носили личный характер. Если Шварцман права, эта смерть – предостережение ей, потому что кулон, букет и то, с каким старанием убийца разложил жертву, словно некий выставочный экспонат, свидетельствовали о тщательно продуманном убийстве.
Но что это значит? Что Спенсер сделает с ней то же самое? При каком условии? Если она не вернется? Или наоборот? Или же они слишком рьяно ищут связь со Шварцман?
В любом случае это убийство не производило впечатления случайного: за годы работы в отделе по расследованию убийств Хэл имел дело лишь с несколькими действительно случайными убийствами. Одно из них до сих пор оставалось нераскрытым, несмотря на то что за пять месяцев интенсивного расследования они с Хейли в буквальном смысле заглянули под каждый камень.
И даже сейчас, спустя семь лет, он иногда копался в «Фейсбуке» на страницах семьи и друзей жертвы, надеясь заметить что-то такое, чего раньше не замечал.
У Хейли и Хэла были десятки «висяков», но этот запомнился именно потому, что было невозможно понять, почему кто-то застрелил жертву.
Это совсем другое дело, чем если вы живете рисковой жизнью или связаны с преступным миром. В этом случае вы вполне можете плохо кончить. Хэлу нравилось верить в карму, хотя он знал множество примеров, когда карма не оправдывала себя. Но у того бедолаги не было никаких факторов риска. Он был обычным человеком. Хэл тоже чувствовал себя обычным парнем, хотя и не был им: то, что он полицейский, да еще и сотрудник отдела по расследованию убийств, ставило его в категорию повышенного риска.
Но, не считая того, что он полицейский, Хэл был обычным парнем. Он любил спорт, любил пиво. Ему нравилось общество его девушки, которая также была копом, и ему не нравилось, что обычных людей убивают. Хуже того, ему совершенно не нравилось, когда их убивали, а убийца оставался безнаказанным.
Виктория Стайн не попадала ни в одну из очевидных категорий риска.
К тому же накануне вечером он разговаривал со Шварцман. Та сказала, что у жертвы не было признаков употребления наркотиков или следов насильственных отношений в виде старых синяков или шрамов. Единственный необычный шрам, обнаруженный при вскрытии, был в районе тазовой кости. Ему было больше десяти лет и он не соответствовал шаблону насилия. Хэл подумал об Анне. Были ли на ее теле признаки жестокого обращения со стороны мужа? Хотя, возможно, Спенсер контролировал ее иными способами…
Но Викторию Стайн убил не Спенсер – вчера Хэл получил подтверждение, что тот не покидал Южную Каролину уже несколько месяцев. Что бы ни случилось с убитой, на первый взгляд насильственная смерть никак не соответствовала образу ее жизни.
На первый взгляд… Возможно, это впечатление развеется, когда они будут больше знать.
Хэл показал удостоверение патрульному у стойки консьержа и поднялся на нужный этаж. Роджер отыскался на кухне. Скрестив на груди руки, он рассматривал шкафчики. Хэл поставил кофе на защитную бумагу, закрывавшую столешницу.
– Спасибо. – Роджер взял один из стаканчиков и снял крышку. Отсалютовал Хэлу, подул на обжигающую жидкость и лишь затем сделал небольшой глоток. – Горячий.
– Можешь не рассказывать. Прежде чем налить кофе в стакан, они доводят его до кипения.
Роджер приподнял бровь.
– Ладно, умник…
После того как погиб муж Хейли, Роджер видел Хэла в далеко не лучшем состоянии – злым, задерганным, нервным. Но тем не менее всегда был рядом, не позволяя эмоциям или требованиям начальства влиять на то, как он делал свою работу. Он был объективным, осторожным, добрым. Всегда. Однажды за пивом Хэл обязательно расскажет Роджеру, как он его ценит. А пока что был просто благодарен за возможность переброситься парой шуток – зачастую это являлось тем единственным легкомыслием, которое можно было себе позволить.
– На что ты здесь пялишься? – спросил Хэл.
– Пытаюсь представить, где могут быть отпечатки, которых я не нашел.
– Удалось найти ту бутылку?
– Да. В мусорном контейнере. Ее вынесли из дома в бумажном пакете, чтобы не порезаться.
