Но его искаженное лицо подчеркнуло поданный рукой знак, и новичок развернулся и улетел.
На Майкла уже шел другой «альбатрос», и он снова резко развернулся, поднимаясь выше и мечась из стороны в сторону, стреляя в летящие вокруг мишени, снова разворачиваясь… спасая собственную жизнь. Враги превосходили англичан численностью, примерно шесть или семь к одному, и немецкие пилоты были ветеранами – это становилось ясно по тому, как они управляли крылатыми машинами: быстро, умно и бесстрашно. Оставаться здесь и продолжать сражение было просто глупо. Майкл сумел перезарядить ракетницу и пустил зеленую ракету – сигнал к возвращению на базу. В таких обстоятельствах это был приказ эскадрилье нестись домой со всей возможной скоростью.
Он опять резко развернулся, стреляя в розовый с синим «альбатрос», и увидел, как его пули пронзили капот мотора на несколько дюймов ниже топливного бака.
– Черт побери! Чтоб тебе в ад провалиться! – выругался он.
Они с «альбатросом» повернули в противоположные стороны, и Майклу ничто не мешало направиться к базе.
Он видел, что его оставшиеся в живых пилоты уже удаляются, и он опустил нос желтой машины, чтобы полететь за ними, к хребту и Морт-Ому.
Он еще раз оглянулся, чтобы убедиться, что на хвосте у него никого нет, и в это мгновение увидел Эндрю.
Эндрю находился примерно в тысяче метров справа от Майкла. От основной свалки его отрезали три «альбатроса», и он обстреливал их, действуя одной рукой, но они ускользнули, и он уже готов был лететь домой, как и оставшаяся часть британской эскадрильи.
А потом Майкл посмотрел вверх, в небо над Эндрю, и понял, что не все немецкие «альбатросы» участвовали в первой волне атаки. Еще шесть самолетов прятались за облаками, и вел их тот единственный самолет, что был целиком выкрашен в алый цвет, от носа до хвоста, от одного конца крыльев до другого. Эти самолеты выжидали, наблюдая за тем, куда повернет стычка, чтобы появиться в нужный момент. Они представляли собой вторые челюсти ловушки – и Майкл знал, кто именно ведет алый «альбатрос». Это была живая легенда обеих линий фронта, потому что он сбил уже больше тридцати самолетов союзников. Этого человека называли Красным Бароном Германии.
Союзники старались противостоять этой легенде, так и эдак пятная невидимый образ, созданный бароном Манфредом фон Рихтгофеном, называя его трусом и гиеной; дескать, тот умножал свои победы, избегая стычек на равных и выбирая для нападения новичков, отставшие или уже пострадавшие самолеты.
Возможно, в этом содержалась какая-то правда, потому что сейчас немец кружил над местом сражения, как алый стервятник, а против него, ниже, был только Эндрю, одинокий и уязвимый. Его ближайший товарищ, Майкл, оказался в тысяче метров в стороне, и к тому же Эндрю, похоже, еще не заметил новой угрозы. Алая машина ринулась на него сверху, ее акулий нос метил прямо в Эндрю. Пятеро ветеранов боевого немецкого подразделения следовали за ведущим.
Не думая ни мгновения, Майкл начал разворот, который должен был привести его на помощь Эндрю, а потом руки и ноги без участия сознания не допустили этого, и желтый SE5a продолжал с ревом лететь к укрытию британских линий.
Майкл оглянулся через плечо, и на фоне кружащих аэропланов возникло прекрасное лицо Сантэн, ее огромные глаза были полны слез, а ее шепот зазвучал в его голове громче орудий и грохота мотора: «Поклянись, что ты придешь, Майкл!»
Слова Сантэн продолжали звенеть в его ушах, пока Майкл наблюдал, как немцы пронеслись над одинокой машиной Эндрю, но тот снова чудесным образом уцелел в этой смертельной волне и развернулся навстречу атакующим.
Майкл пытался заставить себя повернуть желтый SE5a, но руки ему не повиновались, а ноги просто застыли на педалях управления рулями. Он видел, что немцы окружили одинокий зеленый самолет, как пастушьи овчарки окружают отбившуюся от стада овцу, загоняя Эндрю под перекрестный огонь.
Он видел, как Эндрю их обстреливает, демонстрируя потрясающую храбрость и летное искусство, отбивая каждую новую атаку, заставляя отступить то одного немца, то другого, но тут же по обе стороны от него появлялись другие, паля в него из своих «шпандау».
А потом Майкл увидел, что пулеметы Эндрю умолкли. В «льюисе» кончились патроны, и Майкл знал, что перезарядка требует много времени. А «виккерс» явно перегрелся, его заклинило. Эндрю стоял в кабине, колотя по казенной части пулемета в попытке привести его в чувство, а красный «альбатрос» фон Рихтгофена уже резко опускался на линию огня позади Эндрю.
– О боже, нет! – услышал Майкл собственное бормотание.
Но он все равно летел навстречу спасению, и собственная трусость потрясала его так же, как очевидная судьба Эндрю.
Потом случилось еще одно чудо: красный «альбатрос», не открывая огня, слегка повернул и мгновение-другое летел на одном уровне с зеленым SE5a.
Фон Рихтгофен, должно быть, увидел, что Эндрю безоружен, и не захотел убивать беспомощного человека. Когда он пролетал всего в нескольких футах от кабины, в которой Эндрю сражался с заглохшим «виккерсом», немец вскинул руку в коротком салюте – отдавая дань уважения храброму врагу, – а потом повернул и пустился в погоню за другими британскими SE5a.
– Хвала Всевышнему… – прохрипел Майкл.
Все звено фон Рихтгофена повернуло вслед за ним.
Нет, не всё.
Остался один «альбатрос», которого не тронуло происшедшее. Это была небесно-голубая машина, крылья которой были раскрашены в черно-белую клетку на манер шахматной доски. Этот самолет вышел на линию огня за спиной Эндрю, заняв позицию, оставленную Красным Бароном, – и Майкл услышал дробный стук его «шпандау».
Пламя вспыхнуло огромным шаром вокруг силуэта головы и плеч Эндрю, когда взорвался топливный бак. Огонь, самый страшный кошмар авиаторов, охватил Эндрю, и Майкл увидел, как он поднялся из пляшущих языков пламени, как почерневшее, обожженное насекомое, и выпрыгнул из кабины. Он не желал сгореть заживо и предпочел быструю смерть от падения.
Зеленый шарф на шее Эндрю горел, и гирлянда огня окружала его, пока тело набирало скорость, но потом пламя загасило ветром. Эндрю переворачивался в воздухе с раскинутыми крестом руками и ногами, быстро удаляясь. Майкл потерял его из виду задолго до того, как Эндрю ударился о землю в десяти тысячах футов внизу.
– Черт побери, во имя всего святого, кто-нибудь может объяснить, как этот фон Рихтгофен оказался в нашем секторе? – кричал Майкл на адъютанта эскадрильи. – В этой армии что, нет вообще никакой чертовой разведки? Кто в дивизии ответит за смерть Эндрю и еще шести человек, которых мы сегодня потеряли?
– Это просто несправедливо, старина, – бормотал адъютант, попыхивая трубкой. – Вы ведь знаете, как действует этот тип, фон Рихтгофен. Он как блуждающий огонек, только и всего.
Действительно, Красный Барон разработал особую стратегию: он ставил свои самолеты на большие открытые грузовики и перебрасывал чуть ли не всю эскадрилью «Ягдстаффель» в разные места вдоль линии фронта. И со своим звеном появлялся там, где его ждали меньше всего, творя безжалостную казнь не ожидавших ничего подобного союзников – несколько дней или неделю, – а потом снова исчезал.
– Я звонил в штаб дивизии сразу, как только приземлились первые из наших самолетов, но они и сами только что получили первые сообщения разведки. Они думают, что фон Рихтгофен и его акулы временно разместились на старом полевом аэродроме к югу от Дуэ…
– О да, нам от этого много пользы, после смерти Эндрю!
Едва Майкл успел это произнести, как на него наконец обрушился весь ужас произошедшего; руки его задрожали. Он почувствовал, как у него нервно дернулась щека. Ему пришлось отвернуться к маленькому окну коттеджа, который адъютант использовал как офис эскадрильи. Адъютант за его спиной молчал, давая Майклу время совладать с собой.
– Старый полевой аэродром у Дуэ…
Майкл сунул руки в карманы, стараясь унять дрожь, и постарался прогнать из головы воспоминания об Эндрю, чтобы вместо того подумать о технической стороне дела.
– Эти их новые орудийные позиции… должно быть, им пришлось передвинуться, чтобы прикрывать «Ягдстаффель» и фон Рихтгофена…
– Майкл, вы будете командовать эскадрильей – по крайней мере, до тех пор, пока в дивизии не подтвердят это или не назначат другого командира.
Майкл повернулся к нему, все так же держа руки в карманах, и кивнул, не доверяя своему голосу.
– Вам придется составить новое расписание полетов, – мягко подсказал адъютант.
Майкл слегка качнул головой, как будто стараясь прояснить мысли.
– Мы не можем теперь высылать малые силы, – сказал он. – Не можем, пока эти лихачи поблизости. А это значит, что мы не в состоянии обеспечить прикрытие назначенного нам сектора в течение целого дня.
Адъютант кивнул, соглашаясь. Было очевидно, что поднимать в воздух одинокие самолеты самоубийственно.
– Какие у нас остались силы? – резко спросил Майкл.
– В данный момент восемь… четыре машины слишком пострадали. Если и дальше так пойдет, то, боюсь, апрель будет чертовски кровавым.
– Хорошо, – кивнул Майкл. – Мы изменим расписание. Сегодня мы сможем сделать еще только два разведывательных вылета. Все восемь самолетов. В обед и в сумерки. И новичков по возможности лучше оставлять в запасе.
Адъютант делал заметки в блокноте, а Майкл сосредоточился на своих новых обязанностях, и дрожь в руках утихла, смертельная бледность сошла с лица.
– Позвоните в штаб дивизии и предупредите их, что мы не сможем должным образом прикрывать наш сектор. Спросите, когда нам ждать подкрепления. Скажите, что примерно шесть новых батарей были переведены в… – Майкл прочитал заметки на карте в своем планшете. – И скажите им, что я заметил изменения в конструкции «альбатросов». – Он объяснил, как именно был перемещен радиатор мотора. – Скажите еще, что в эскадрилье Рихтгофена примерно шестьдесят таких новых «альбатросов». Когда все сделаете, зайдите ко мне, составим новое расписание. Но предупредите парней, что в полдень будет вылет всем составом. А теперь мне нужно побриться и принять душ.
К счастью, до конца дня у Майкла практически не было времени размышлять о смерти Эндрю. Он вылетел на разведку дважды, с остатками пострадавшего летного отряда; и хотя все знали о присутствии в их секторе немецких акул, что сильно действовало на нервы, патрули прошли без каких-либо событий. Они не видели ни одной вражеской машины.
Когда самолеты приземлились в последний раз, уже в сумерках, Майкл прихватил бутылку рома и пошел туда, где Мак и его команда механиков в свете фонарей трудились над разбитыми SE5a. Майкл провел с ними часок, ободряя как мог, потому что люди тревожились и были подавлены из-за дневных потерь, и в особенности все горевали из-за смерти Эндрю, которого все просто боготворили.
– Он был отличным парнем…
Мак, в черной смазке до самых локтей, поднял голову над мотором, в котором копался, и взял жестяную кружку с ромом, протянутую ему Майклом.
– Он был по-настоящему хорошим парнем, наш майор. – Мак говорил от имени всей команды. – Таких, как он, не часто найдешь, это точно.
Майкл потащился обратно через фруктовый сад; поглядывая сквозь ветки деревьев вверх, на небо, он видел звезды. Завтра снова должна быть летная погода… а Майкл отчаянно боялся.
– Я потерял кураж, – прошептал он. – Нервы сдали. Я трус, и моя трусость убила Эндрю.
Это понимание весь день пряталось в глубине его разума, но Майкл подавлял его. А теперь, когда он посмотрел правде в глаза, оно стало подобно охотнику, ищущему скрывшегося раненого леопарда. Он знал, что зверь где-то здесь; но когда они оказывались нос к носу, человек мгновенно слабел от страха.
– Трус! – громко произнес Майкл, хлеща себя этим словом.
Он вспомнил улыбку Эндрю и его шотландский берет, лихо сидящий на голове…
«В чем дело, мой мальчик?» – почти услышал Майкл голос Эндрю, и тут же увидел его летящим с неба на землю, с горящим зеленым шарфом на шее…
Руки Майкла снова задрожали.
– Трус! – повторил он.
Его охватила такая сильная боль, что ее невозможно было вынести в одиночку, и он поспешил к столовой, настолько ослепленный чувством вины, что ничего не видел перед собой и то и дело спотыкался.
Адъютант и пилоты, некоторые до сих пор в летном обмундировании, ждали Майкла. Долгом старшего офицера было начать поминальный ритуал. На столе в центре столовой стояли семь бутылок виски с черными этикетками «Джонни Уокер» – по одной на каждого из отсутствующих.
Когда Майкл вошел в комнату, все встали – не ради него, а отдавая последнюю дань уважения погибшим.
– Ладно, джентльмены, – сказал Майкл. – Давайте проводим их в последний путь.
Самый младший по званию открыл одну из бутылок. Черные этикетки соответствовали ритуалу. Он подошел к Майклу и наполнил его стакан, потом обошел остальных, по старшинству. Все держали полные до краев стаканы и ждали, пока адъютант, все так же с вересковой трубкой в зубах, сядет к древнему пианино в углу столовой и начнет наигрывать первые аккорды «Похоронного марша» Шопена. Офицеры двадцать первой эскадрильи стояли, постукивая донышками стаканов по столешницам и барной стойке в такт музыке, а один-два тихо напевали.
На стойке бара лежали личные вещи погибших пилотов. После ужина их собирались продать на аукционе, и пилоты эскадрильи готовы были заплатить неслыханную цену, чтобы появилась возможность послать хоть несколько гиней новым вдовам или горюющим матерям. Здесь были и клюшки для гольфа, принадлежавшие Эндрю, – Майкл никогда не видел, чтобы Эндрю ими пользовался, – и его удочка для ловли форели… Горе снова нахлынуло на Майкла, и он стукнул стаканом по стойке с такой силой, что виски выплеснулся через край, а глаза защипало. Майкл вытер их рукавом.
Адъютант доиграл марш, встал и поднял свой стакан. Никто не произнес ни слова, все просто подняли свои стаканы, на несколько секунд погрузившись в собственные мысли, а потом выпили до дна.
Младший офицер тут же наполнил стаканы снова. Нужно было выпить все семь бутылок, это составляло часть традиции. Майкл не ужинал, но стоял у бара, помогая справиться со всеми бутылками. Он был все так же мрачен, и спиртное, похоже, никак не действовало на него.
«Должно быть, я в итоге стану алкоголиком, – думал он. – Эндрю всегда говорил, что у меня к этому большая склонность».
Но виски ничуть не приглушал боль, которая вспыхивала вместе с именем Эндрю.
Он выложил по пять гиней за каждую из клюшек Эндрю и за форелевую удочку фирмы «Харди». К тому времени все семь бутылок опустели. Он заказал еще бутылку для себя и ушел в свою палатку. Сел на койку, положив удочку на колени. Эндрю когда-то хвастал, что добыл ею лосося в пятьдесят фунтов, а Майкл называл его лжецом. «Ох, ни во что ты не веришь!» – серьезно укорял его Эндрю.
– Я всегда в тебя верил… – Майкл осторожно погладил старую удочку и выпил прямо из бутылки.
Немного позже к нему заглянул Биггс.
– Поздравляю с победой, сэр.
Трое пилотов подтвердили, что Майкл сбил розовый «альбатрос».
– Биггс, могу я попросить об услуге?
– Конечно, сэр.
– Уйди отсюда!
Бутылка опустела лишь на четверть, когда Майкл, все еще в летной одежде, потащился туда, где стоял мотоцикл Эндрю. Езда в холодную ночь отрезвила его, но теперь он чувствовал себя хрупким, как старое стекло. Остановившись позади амбара, он пошел в соломенное гнездо, чтобы подождать.
Часы, отмечаемые боем на церкви, тянулись медленно, и с каждым из них потребность увидеть Сантэн росла, пока не стала почти невыносимой. Каждые полчаса Майкл подходил к дверям амбара и всматривался в темную низину, прежде чем вернуться к своей бутылке среди одеял.
Он понемножку глотал виски, а в его памяти снова и снова прокручивались те последние секунды сражения, в которые Эндрю снова и снова умирал, – как заевшая граммофонная пластинка.
Майкл пытался отогнать это видение, но не мог. Он просто вынужден был опять и опять видеть агонию Эндрю.
– Где же ты, Сантэн? Ты так мне нужна!
Он жаждал ее, но она не приходила, и Майкл снова видел небесно-голубой «альбатрос» с черно-белыми клетками на крыльях, падающий сверху позади зеленого самолета Эндрю, и снова перед ним мелькало бледное лицо Эндрю, когда он оглядывался и видел, как «шпандау» открывает огонь. Майкл закрывал глаза и прижимал к ним пальцы, пока боль не прогоняла картину.
– Сантэн, – шептал он, – пожалуйста, приди!
Церковные часы пробили три, бутылка опустела.
– Она не придет.
Наконец признав это, Майкл, пошатываясь, подошел к двери амбара и посмотрел на ночное небо… он теперь знал, что должен сделать, чтобы искупить свою вину, свой позор.
Уменьшившаяся эскадрилья вылетела на утреннее патрулирование в сером полусвете. Хэнк Джонсон теперь оказался вторым по старшинству.
Майкл слегка повернул, как только они оказались над деревьями, и полетел к холму за особняком. Он почему-то знал, что Сантэн не будет там этим утром, но все равно поднял на лоб очки, ища ее взглядом.
Холм был пуст, и Майкл даже не оглянулся.
«А ведь сегодня день моей свадьбы, – подумал он, оглядывая небо над холмами. – А мой шафер мертв, а моя невеста…»
Он не закончил эту мысль.
За ночь снова набежали тучи. Плотный облачный шатер на высоте в двенадцать тысяч футов, темный и грозный, протянулся сплошной массой до всех горизонтов. Под ним клубились растрепанные серые облака, создававшие слой толщиной от пятисот до тысячи футов.
Майкл повел эскадрилью сквозь прореху в этом неплотном слое, и машины выровнялись под верхним пологом туч. В небе под ними самолетов не было. Новичку показалось бы невозможным, что два больших воздушных формирования, патрулирующие одну и ту же территорию, искали бы друг друга, но не могли найти. Однако небо было таким глубоким и широким, что шансов на встречу оставалось немного, если только одна из эскадрилий не знала точно, где должна оказаться другая в определенное время.
Продолжая оглядывать все вокруг, Майкл сунул свободную руку в карман летной шинели и удостоверился, что пакет, который он приготовил перед вылетом, никуда не делся.
