Снегирь, дурила, как тебя можно кинуть?
Каким образом?!
Воображение отказывало. Я, конечно, фантаст, но не до такой же степени…
– А вот и пансионат.
Здание впечатляет. Снаружи. А внутри – особенно. Швейцар, тряся бакенбардами, распахивает перед нами двери, молчаливая охрана, мраморные лестницы, ковры, светящийся указатель: «Бар». Как поселюсь, надо будет наведаться. По опыту знаю: на конвентах «барская» жизнь процветает. У окошка администрации – галдящая толпа. И сразу, с порога: «Снегирь прилетел!» – «А где Эльф с Петровым?» – «Я в 804-м, заходи, накатим косорыловки!» – «…звездолет Ы летит в систему У, а на борту десантник Гидропончик…» – «Все издатели тормоза!» – «Точно! Мне опять на обложке „зеркалку“ влепили!» – «Ты в номинациях есть?» – «Козлы! Бэдж посеяли!» – «Здоров, Снегирь! Пива хочешь?»
– Ваш ключ, Влад. 241-й номер.
Оказывается, пока я вдыхал долгожданную атмосферу беспредела, Гобой успел просочиться сквозь очередь, подкатился к администраторше и вернулся с трофеями. Интересно, он и анкету за меня заполнил? Или так договорился?
А потом зашли мы в номер, славный 241-й, – и, культурно выражаясь, охренел я до пупа. Люкс двухкомнатный шикарный, два стола (один журнальный, а второй для посиделок…) и двуспальный сексодром! Блеск посуды в темных недрах обалденного буфета, кожа кресел-бегемотов, туша жирного дивана, куча встроенных шкафов, люстра в форме бригантины, бра, торшеры, под ногами – ворс толстенного ковра. На кронштейне телевизор (блин, с подствольным видаком!..) – не «LG», не мелкий «Томпсон», а прославленный в рекламах супер-»Sony-Trinitron». Сажень по диагонали! Холодильник дремлет сбоку. Машинально открываю. Пиво, водка, минералка, два флакона «Ахтамара», баночки – лосось, маслины, красно-черная икра…
– Это что… это как?..
Спертое в зобу дыханье еле-еле выравнивается.
– …как прикажете понимать?!
– Не понимать, а принимать! – Гобой приветлив и лучезарен. – Как должное! Как дань вашему яркому таланту, замечательный вы наш Влад! Ладушки, не буду мешать. Вечером увидимся, на открытии. Или в баре!
Северное сияние гаснет, оставляя меня в одиночестве. Посреди шокирующего великолепия. С потертым рюкзаком в руках. Хорошо хоть тапочки взял – ходить в сапогах по такому ковру нога не поднимется. Впрочем, здесь и босиком можно. Не простудишься. Вот она где, фантастика! А вы говорите – фэнтези, спейс-опера, киберпанк… Что ж мне теперь в этой пещере Аладдина делать? Грешно куковать в одиночестве при забитом холодильнике. Учинить кутеж с оргией? Заманчивая идея. Никогда раньше не устраивал оргий. Не участвовал, не привлекался…
Но надо же когда-то начинать?
Душой чую, что Антип Венецианович со мной согласен.
* * *
Обед упорно сползал к трем часам пополудни. Последний автобус опаздывал, а лишать опоздавших кормежки оргкомитет счел несправедливым. Тем временем бар процветал. Кофе рекой, водка коромыслом, закуски кот наплакал. Ибо жрать – дело свинское, зато пить – удел великих! Памятуя гобойский рецепт, я заказал текилы и устроился в углу, подальше от иерихонских колонок. Рядом, в дыму и восторге, соткался изрядно поддатый Эльф. Один, без соавтора. Запустив длинный нос в мою рюмку, он гугукнул с одобрением, плотоядно сверкнул очками и возопил:
– Гарсон, текилы!
Я и опомниться не успел, как на нашем столике образовалась литровая бутыль «Саузы».
– Значит, угощаешь, – сделал странный вывод Эльф. – Правильно делаешь, молоток. Ну что, за твою орденскую планку?
На всякий случай я сначала выпил и только потом поинтересовался:
– Какую планку?
– Тебе что, Архипушка ни фига не рассказал? – Эльф вытаращился на меня сквозь очки, сразу сделавшись похож на осьминога в аквариуме.
– Какой Архипушка? Антип Венецианович?
– Да врет он, Шаляпин! Тип Антип… Архип он, понял! Архип Васильич. Так он тебе не?..
– Чего – не?
– Ладно, проехали! Значит, еще скажет. Ну, тогда за…
– За фантастику! – напротив плюхается знаменитый фэн Распашонка, дружбан и собутыльник всего прогрессивного человечества, мигом наполняя свой стакан дармовой текилой. Мы с Эльфом едва успеваем поддержать инициативу. Хорошо пошла – за фантастику! Экий, однако, темп взяли…
– Слышь, Снегирь, мы тут…
Дальнейший монолог Эльфа тонет в музыкальном армагеддоне. Развожу руками: не слышу, мол.
– Туда бы гранату кинуть! – вопит Эльф, с трудом перекрывая какофонию.
– Ура! Гранату! – Подогретый Распашонка лезет за пазуху и извлекает картонный цилиндр, сплошь в аляповатых иероглифах. Из торца цилиндра зловеще торчит кусок бикфордова шнура.
Очки Эльфа опасно загораются:
– Распашонка! Отец родной!
– Эльф, прекрати! Пожар устроишь!
– Не устрою!
– Обожжешь народ!
– Не обожгу! Я уже такую запук… запус-с-скал!
– Нас повяжут! Смотри, менты вошли!
– Нас не повяжут! Нас не догонят! За нашу бывшую Родину! Мэйнстрим must die! Слава киберпанку!
На последнем выкрике Эльфу наконец удается попасть отобранной у Распашонки сигаретой в кончик «бикфорда». Шнур вспыхивает, искря; Эльф привстает из-за стола («Велика Россия, а отступать некуда!..»), картинно размахивается… Вспышка. Фонтан сиреневого пламени. Вся стойка в дыму. Треск, грохот, по залу скачут палые августовские звезды. Отчаянный визг женщин. И – нестройное пьяное «ура!» отовсюду. Наш народ непобедим! Хоть атомную боеголовку в баре взорви: выживут, возрадуются и выпьют по поводу!
…Тишина. Трещат по углам, догорая, остатки заряда. Туман порохового дыма красит бар синькой. Не сразу до меня доходит: Эльф добился своего, укротив музыку. За что и страдает: трое в форме крутят ему руки, тычут мордой в стол, прямо в недопитую рюмку.
– Козлы! Пустите!
– Сопротивление при задержании!
– Да вы знаете, кто я?! Я гений словесности! У меня соавтор – мент! Полковник!
Врет, гений. Частично. Петров, который Сидоров, действительно мент. Но – майор. В Куряжской колонии малолеток строил.
– Он вас всех!.. С дерьмом!.. По стойке «смирно»! Отпустили! Быстро!
– Хулиганство в общественном месте…
– А-а-а! Больно же! Козлы! Сатрапы!..
– …в нетрезвом виде. Нарушение правил противопожарной безопасности. И оскорбление при исполнении. Будем составлять протокол.
Черт, кажется, Эльф влип серьезно. Надо выручать.
– Старшой, давай без протокола? Никто не пострадал, имущество цело. С барменом мы сами договоримся. А его соавтор на самом деле ваш коллега…
Старший сержант подозрительно оборачивается: это еще, мол, что за птица?
Распашонка, друг ситный, спешит на подмогу:
– Точно! Ихний соавтор – майар… тьфу, майор. Вы ему пенделя дайте и отпустите, он больше не будет. Давайте лучше выпьем! За нашу родную милицию!
– Где ваш соавтор?
На протоколе сержант больше не настаивает. Полдела сделано.
– В номере. Да пустите же! Больно!
Сержант делает знак. Двое держащих Эльфа слегка ослабляют хватку.
– В каком номере?
– В восемьсот четырнадцатом.
– Хорошо. Пошли разбираться.
Эльфа поднимают на ноги, я сую бармену «отступного» (хвала Гобою!), ушлый Распашонка прихватывает со стола текилу, не забыв и свой стакан (только сейчас замечаю, что стакан с подстаканником; небось в поезде спер!) и мы движемся к лифту.
Пятый этаж. Шестой.
Восьмой.
Ключ в руках гения никак не хочет попадать в замочную скважину. Менты скептически наблюдают за мучениями дебошира, и я вынужден прийти на помощь. Да, хоромы не царские. Обычный двухместный номер. На полу – батарея пустых бутылок из-под пива, в пепельнице – окурки. На кровати в углу дрыхнет майор Петров. Успев набраться до подвигов соавтора.
– Петров, спасай! – блажит Эльф. – Меня повязали! Дело шьют! Скажи им… Да проснись же, зараза!
С трудом открыв правый глаз, Петров пытается сфокусировать зрение. Люди в форме… любимый соавтор… свидетели…
– Попался, сука! – удовлетворенно констатирует бывший майор и переворачивается на другой бок.
Эльф воет, Петров спит, а мы с Распашонкой давимся в углу от смеха. Глядя на наш балаган, сержант хрюкает, закусывает губу и долго молчит, синея. Потом обреченно машет рукой: «Что с них возьмешь, с писателей!» – и наряд покидает номер.
Тогда мы начинаем ржать в голос. Петров вновь открывает один глаз, на этот раз левый. Тяжелый, похмельный взгляд упирается мне в живот.
– И ты попался, сука, – трезво говорит он. – П-понял?
Киваю. Дескать, понял.
Текилу мы допили прямо здесь. При участии Петрова, молчаливого и скучного.
– Повезло Эльфу, – хвастался Распашонка. – Это я их… Если б не я…
Позже был обед, и за обедом мы добавили.
А ближе к четырем я доплелся до своего 241-го и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Надо поспать. Надо. До открытия еще далеко…
Х. Отрывок из поэмы «Иже с ними»
И в моем дому завелось такое…
М. Цветаева
Вначале было Слово. А тираж
Явился позже. Но – до Гуттенберга.
Ведь лозунг размножаться и плодиться
Был вывешен для всех. Для всех живых,
А значит, и для слов. Мой милый друг,
Взращенный на мейнстриме и портвейне,
Бунтарь кухонный, тот, который в шляпе,
С огнем во взгляде, с кукишем в кармане, —
Давай отделим зерна от плевел,
Козлищ от агнцев, быдло от эстетов,
Своих от несвоих, а тех и этих
Отделим от условно-посторонних,
Которым безусловно воспрещен
Вход в наш Эдем, где яблоки доступны
Любому, кто марал чело моралью,
Поскольку Зло с Добром есмь парадигма,
Влекущая лишь люмпен-маргиналов…
О чем бишь я?
Ах да, о тиражах.
XI. Отсебятина: «Лучший-из-людей»
Фантастика ныне входит в первую тройку наиболее издаваемых жанров. Порадуемся, уважаемые читатели! Порадуемся – и вспомним, что на наших просторах пишут и более-менее регулярно издаются, по оптимальным подсчетам, шесть десятков авторов-фантастов. Много?!
По-моему, крайне мало – на столько-то миллионов читателей!
Итак, два взвода держат фронт – и держат его хорошо.
Из послесловия к первому изданию «Имперцев»
