– Но ты причинила мне боль.
Мои глаза наполнились слезами, потому что я была напугана и потому что определенно задела Гриффина за живое. Я всегда считала его жестким человеком из-за той работы, которую он выполнял. Он был чутким по отношению ко мне, к жертвам преступлений, чьи дела вел, но я никогда бы не подумала, что он такой ранимый. Обидчивый.
– Прости меня, – прошептала я снова.
– Я не хочу тебя бить, – произнес он. – И поэтому нужно, чтобы ты убралась с моих глаз. Либо я ухожу, либо ты. Сама выбирай. Мне нужно побыть одному.
Я превратилась в ледяную скульптуру, застывшую в шоке. Не дожидаясь моего ответа, он вышел из дома. Услышав, как завелась и уехала машина, я вообще была ошарашена. И до смерти напугана.
Я не могла перестать вспоминать его сверкающие яростью черные глаза. Как зеленые глаза могли превратиться в черные? Было ли это игрой моего воображения? Или игрой утреннего света? Я только что стала свидетелем того, как мой муж превратился в чудовище.
Но чем дольше его не было дома в тот день, тем больше мои эмоции менялись. Я сказала себе, что, должно быть, ошиблась. Глаза не могут менять цвет – мне показалось. И правильно ли я его расслышала? Гриффин никогда не стал бы мне угрожать. Только не этот человек, которого я так долго любила.
Я поймала себя на том, что думаю о его словах, о том, что причинила ему боль. Интересно, что мне можно было бы сказать по-другому? Была ли причина в моем тоне? Я посмотрела на планы кухни. Гриффин хотел удивить меня, думал, что приведет меня в восторг. Я начала убеждать себя: это неудивительно, что моя реакция обидела его. Я не оценила подарок, отвергла его усилия, проявила неблагодарность за то, что он хотел потратить столько денег на кухню, чтобы сделать меня счастливой.
Когда он вернулся, то был прежним самим собой. Принес мне букет подсолнухов с фермы Грей Гейблз, обнял меня и поцеловал. Я задрожала от облегчения при его прикосновении, при виде его зеленых глаз. Он откинул голову назад и улыбнулся.
– Я никогда не хотела причинить тебе боль, – сказала я.
– Да, охотно верю, – ответил он. – Знаю, что ты не специально.
– Если хочешь сделать новую кухню, хорошо. Здорово, – согласилась я.
– Клэр, это так много для меня значит. Я тебя обожаю.
– Я тоже тебя люблю, – отозвалась я, и он повел меня наверх, в нашу спальню с окнами во всю стену, выходящими на море.
Я с полной уверенностью говорила себе, что не принадлежу к тому типу женщин, которые подвергаются домашнему насилию, как будто такой вообще не существовал. Я была сильной, могла позаботиться о себе и могла справиться с болью других и выдержать ее за них. Но насилие имеет накопительный характер, хотя на первый взгляд может показаться, что оно происходит внезапно. Я была похожа на омара в кастрюле с холодной водой, температура которой понемногу повышалась, прежде чем я поняла, что мне грозит опасность. Каждое извинение, принесенное Гриффину, уничтожало кусочек моей души, приближало меня к тому, чтобы быть сваренной заживо, потому что я понемногу теряла себя. Снова. И снова.
Получилось так, что Гриффин очень тесно сотрудничал с Салли Бенсон, чтобы создать кухню, которая у нас сейчас была. Многие посчитали бы ее красивой. Ее представили в журнале «Элитное побережье». Но как бы Гриффин ни хотел, чтобы я полюбила эту кухню, у меня это не получалось. В ней были белый мрамор, белая плитка, белые стеновые панели, кухонные принадлежности из нержавеющей стали и кухонная посуда, достойная профессионального шеф-повара. Каждая поверхность отличалась гладкостью и стерильностью. И она напоминала мне о том дне, когда я впервые увидела, как его глаза стали черными.
Самое смешное, несмотря на то, что цветовую гамму, которую Салли выбрала для нашей кухни, я считала очень холодной, сама Салли была душевным человеком. Когда она закончила проект и приехала, чтобы завезти букет белых цветов, она радостно улыбнулась мне и обняла меня.
– С тобой было чудесно работать, – сказала она.
– Правда? Меня здесь почти не было. За всем следил Гриффин.
– Ах, Клэр. Ты – потрясающая художница, и я переживала, что не оправдаю твоих ожиданий. Но Гриффин сказал мне, что каждый раз после моего ухода ты проверяла, как идут дела, и тебе нравилась проделанная работа. Меня это очень вдохновляло.
– Я рада, – сказала я, хотя главным образом я держалась в стороне, потому что мне было трудно хвалить помещение, в котором я не могла представить себя живущей.
– Он такой милый, и так тебя любит. Это ей-богу очень трогает меня. Я бываю во многих домах и вижу много браков. Клэр, ваш брак вдохновляет.
Я не могла ничего на это ответить. Я была замужем за Гриффином только два месяца, и уже подумывала о том, чтобы уйти. Эта постоянная борьба, управляемая его настроением. Когда он бывал любящим, я верила, что именно это – настоящий Гриффин, и все между нами наладится. Но, когда он злился, я замыкалась в себе, впадала в депрессию. И задавалась вопросом – не это ли настоящий Гриффин? И часто в такие ночи мне снилась Эллен. Я еще не думала, что это он убил ее, но, если Гриффин обходился со мной подобным образом, возможно, он начал с нее.
– Меня смущало, что ты художница, – призналась Салли. – И не нужно говорить, что ты можешь добавить сюда цветовые штрихи, привнести своей индивидуальности, и кухня будет прекрасной!
– Спасибо, Салли, – поблагодарила я.
Несколько дней спустя Слоан и Эдвард Хоук пришли к нам на ужин, и то, как Гриффин восторженно хвастался кухней, казалось, очаровало Эдварда. Через неделю они подписали договор с Салли Бенсон. Когда работа была закончена, Хоуки пригласили всех соседей по Катамаунт-Блафф на коктейли – Уэйда и Леонору Локвуд, Нила и Абигейл Коффин, Гриффина и меня.
– Выпьем за Салли! – произнесла Слоан.
– Дэн определенно удачно женился, – засмеялся Нил.
– Это точно, черт побери, – согласился Уэйд. – Никогда бы не подумал, что он найдет себе такую девушку.
Я заметила, как Леонора бросила на Уэйда острый взгляд, и мне стало интересно, что бы это значило.
– Ну, она проделала замечательную работу, и мы счастливы, – сказал Эдвард, обнимая Слоан, и мы все подняли бокалы.
Я поймала себя на том, что думала об этом тосте за Салли, пока резала дыню на завтрак Гриффину после нашей неприятной утренней встречи на пляже. Я воспользовалась дорогим французским ножом для очистки овощей и фруктов из набора, который выбрала Салли, потому что считала, что темный деревянный блок создаст потрясающий контраст белой мраморной столешнице.
– Есть какие-нибудь статьи о судебном процессе? – спросила я Гриффина. Он все еще сидел за столом и читал газету.
– Конечно, – ответил он. – Это усложнит отбор присяжных. Не знаю, кто сливает информацию о том, какие у нас есть доказательства, но кто-то определенно это делает. Вот тут:
«Анонимный источник заявляет, что у нас есть нижнее белье учениц с ДНК Джексона на нем».
– Это очень плохо, – сказала я.
Повисла тишина, и звук ножа, разрезающего дыню и стучащего при этом по столешнице, казался оглушающим в его молчании
– Очень плохо? – переспросил он.
– Да, – ответила я. – Я знаю, как тщательно ты оберегаешь имеющиеся факты, и не хочешь, чтобы присяжные слышали…
– Все немного хуже, чем очень плохо, Клэр, – сказал Гриффин. – Знаешь, что Джексон сделал с теми девочками? Я мог бы прямо сейчас рассказать тебе все подробности, хочешь их услышать? Мне нужно беспристрастное жюри. Я не могу позволить себе проиграть крупное дело прямо в разгар своей предвыборной кампании.
– Конечно, – согласилась я. – Я понимаю.
– Конечно. Понимаешь, – передразнил он, оттолкнув стул и швырнув газету на стол. – Если бы ты знала, что мужчины делают с женщинами, то сошла бы с ума.
– Я уверена, что так и было бы, – сказала я. Мой тон свидетельствовал о том, что я что-то задумала.
Он встал и, тяжело вздохнув, сделал шаг ко мне.
– Знаешь, мне на самом деле было неприятно видеть, как ты стоишь на коленях в бухте. Как будто ты преклоняешься Эллен как богине.
– Отнюдь, – возразила я. – Она была таким же человеком, как и я.
– Почему сейчас? Почему ты мучаешь меня ею сейчас? Разве у меня недостаточно забот?
– Не думаю, что я мучаю тебя, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.
– Ты ведешь себя так, будто я имею какое-то отношение к ее смерти. И это оскорбляет меня. Поверь, мне знаком этот синдром. Пара отдаляется друг от друга, и внезапно мужа поливают грязью. Ежегодно в мой офис поступает сотня звонков от женщин, которые говорят, что их мужья совершили ужасные преступления. Они думают, что он – серийный убийца из Маршфилда или водитель грузовика, убивающий женщин на трассе I-95. Ты такая банальная.
– Я до сих пор слышу, как эти крабы едят ее плоть, – сказала я.
– И я тоже, – произнес он. – И разница между тобой и мной в том, что я любил ее. Она была моей девушкой. Знаешь, каково мне было видеть ее такой? Я потерял ее, когда она уехала в Канкун.
– С кем она поехала? – спросила я.
– Какая разница? Это было полжизни назад.
«И половина этой жизни могла бы принадлежать ей», – подумала я. Я поймала на себе его взгляд, почти бесстрастный, как будто он меня оценивал.
– Знаешь, Клэр, – произнес он. – Мне не нужно, чтобы все это крутилось вокруг меня сейчас.
– О чем ты?
– Слухи. Инсинуации.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь.
– Люди намекают, что я приложил руку к тому, что произошло с Эллен, – сказал Гриффин.
– Кто на это намекает? – спросила я.
Он ушел от ответа, но продолжил:
– Я в разгаре предвыборной кампании. Я ожидаю, что моя жена и друзья будут защищать мою репутацию, а не сеять сомнения.
– Какие друзья не защищают тебя? – поинтересовалась я.
Он замолчал, просто посмотрел на меня долгим любопытным взглядом. И у меня снова возникло ощущение, что он оценивает меня.
– Завтрак почти готов, – сказала я.
– Я больше не голоден, – ответил он.
– Ладно.
– Видно, что ты не ценишь ни меня, ни мою работу, – продолжил он. – Нейт, великий ученый и защитник окружающей среды – ты восхищаешься им, хотя тебе не терпелось уйти от него и выйти замуж за меня. Но на твоего нынешнего работающего до ломоты в костях мужа, который всего лишь хочет добиться справедливости для двух девочек, которых Джексон изнасиловал разводным ключом, тебе наплевать, для тебя это не имеет значения. Ты можешь думать только об Эллен.
Интересно, как он подобрал слова: до ломоты в костях.
В свое время я бы из кожи вон лезла, просила бы прощение за то, что он неправильно меня понял. Но тем воскресным утром я уже не извинялась. И все же, я должна была сыграть свою роль, хотя бы чуть-чуть, чтобы добиться того, что хотела от этой недели.
– Гриффин, я так восхищаюсь тобой, – сказала я без интонации, как будто читала сценарий. – Ты так сильно переживаешь за свои дела, заботишься обо всех жертвах. Ты такой замечательный, такой заботливый.
– Другие люди так думают, – подтвердил он. – А вот ты – нет.
Гриффин наполнил свою термокружку кофе, затем повернулся и посмотрел на меня.
– Может, пока я буду на яхте, ты поразмыслишь над тем, что я сказал.
– Я думала, что поеду с тобой, – сказала я. – И с мальчиками.
– Нет, – ответил он. – Я действительно считаю, что тебе было бы полезно подумать о том, чтобы стать более заботливой по отношению к своему мужу, а не вредить ему.
Снаружи, на подъездной дорожке, прошуршали шины.
Гриффин посмотрел на часы.
– Семь пятнадцать, и они как раз вовремя.
Мы оба подошли к двери и увидели, как его два сына вылезают из черного «Порше» Форда. Они присматривали за поместьем одного из крупнейших политических спонсоров Гриффина и жили там же, в гостевом коттедже. Это в тридцати милях отсюда, поэтому ребята встали очень рано, чтобы добраться сюда.
При том, что они были близнецами, только Форд походил на Гриффина: в двадцать один те же рост и телосложение, та же самоуверенность и седая прядь в темных волосах. Александр был выше, но светловолосый, как Марго, чувствительный и менее мускулистый. Они вошли в кухню, одетые для морской прогулки: шорты цвета хаки, футболки поло, бейсболки. У Александра бейсболка яхт-клуба Хоторна, у Форда – его бейсбольной команды из колледжа, и она была надета задом наперед.
– Ну надо же, вы, двое, поднялись с солнцем! – воскликнул Гриффин, улыбаясь, словно мы вообще не ссорились. Он раскрыл объятия, и оба парня обняли его. – Ну разве это не здорово!
– Отец, ты упомянул о катании на яхте, – сказал Форд. – Это по-прежнему в силе? И фотосессия для кампании?
– Разумеется, все в силе, – ответил Гриффин.
– Привет, Клэр, – поздоровался Александр.
– Доброе утро, – сказала я в ответ. – Похоже, будет отличный день для выхода в море.
– Похоже на то, – согласился Гриффин, затем махнул в мою сторону и мило произнес: – Очень жаль, что Клэр не в настроении, чтобы поехать с нами.
– Ты в порядке? – спросил Александр.
– Все хорошо, – ответила я.
– Она просто очень устала, – пояснил Гриффин. – Превратилась в комок нервов, готовясь к своей выставке. Она станет местной знаменитостью, как только люди увидят ее последние творения. Мы так гордимся ею, правда, ребята?
Форд потянулся к плите. Хотя я уже выключила конфорку, бекон всё ещё шипел на сковороде.
– Вы слышали меня? – спросил Гриффин. – Вы гордитесь своей мачехой?
– Гриффин, – произнесла я. – Все нормально.
– Я задал вопрос, – потребовал Гриффин.
– Конечно, – быстро ответил Александр. – Твои работы такие классные.
– Спасибо, – улыбнулась я ему и краем глаза увидела, как Форд лопаточкой достал со сковороды кусочек бекона, подул на него, затем откусил половину и с хрустом начал жевать. Гриффин сердито посмотрел на него.
– Уверена, что вы трое отлично проведёте время на яхте, – сказала я, чувствуя, как атмосфера накаляется.
– Никогда бы не подумал, что сделаю такое, – произнес Гриффин. – Никогда.
– Ты о чем, папа? – спросил Форд.
– Воспитаю парочку животных.
