Время неизвестно
Я вернулся домой около трех часов дня. Пошли они все! Третий месяц задерживают зарплату и кормят обещаниями! А я должен выполнять свои обязанности? Я понимаю, больные не виноваты, больным мы нужны, но я же не робот. Думаю, забастовка вскоре примет массовый характер. У людей уже нет сил терпеть все это. Какого черта я должен зимой ездить на работу на велосипеде? Еще и в метель. Я уже не говорю о том, что нам скоро нечего будет жрать. Это просто позор. Где такое видано было, чтоб государственным работникам не давали даже на проезд! Не страна, а цирк! Труженикам фабрик хоть товарами жалованье выдают, а нам, врачам, как быть? Хоть лекарства воруй да продавай! Зла не хватает…
– Антон, ты?! – крикнула мне Ева из комнаты. В каникулы приходилось оставлять дочь одну дома на целый день. Невзирая на ее диагноз, она была достаточно самостоятельна, чтоб обслуживать себя, но все равно мне это не нравилось. В учебное время дочка оставалась на продленке в школе, где за ней присматривали специалисты. Я уже два раза писал заявление на нового робота-сиделку, но из-за чертовых новых законопроектов я чую, мы не дождемся своей очереди. Если бы старый робот не сломался… Ладно, это все уже неважно, ведь с завтрашнего дня я перестану ходить на работу.
– Как ты тут? Все нормально? – спросил я, снимая ботинки.
– Чего ты так рано? – спросила дочь.
Я снял шапку, покрытую льдинками, и швырнул ее на верхнюю полку прихожей, пуховик повесил на крючок и зашел в нашу с Евой комнату. Мои красные щеки горели от мороза.
– Уволили, что ли? – Ева в пижаме лежала на диване возле своего инвалидного кресла и лепила из пластилина какие-то фигурки.
– Нет. Я больше не могу так. Все, хватит, – я сел в кресло напротив телевизора, по которому шел мультфильм. Квартира у нас была однокомнатная, и жили мы с дочкой пока что в этой единственной комнате площадью двадцать квадратных метров. Я спал в раздвижном кресле, а Ева на диване. Дочке уже двенадцать, и я думаю, что скоро мне придется переселиться на кухню. У нее должна быть отдельная комната, хотя Ева и говорит, что я не смущаю ее.
– Печально. У нас совсем закончились деньги? – спросила Ева и перекатилась к краю дивана.
– Да, но сегодня звонили по поводу телевизора, вроде как купят. Ты в карету хочешь?
– Агась, – улыбнулась дочь.
Я подошел к Еве и, взяв ее за подмышки, усадил в инвалидное кресло.
– А что мы будем делать, когда деньги за телевизор закончатся? – спросила дочь.
– Я ищу подработку, есть варианты пойти сторожем на склад, – я сел на диван и взял в руки роботов, которых Ева слепила (одного из белого, второго из черного пластилина), – не переживай. Как ты классно вылепила их. Это роботы-сиделки? А… нет, этот полицейский вроде.
– Сиделки оба. Они самые веселые. Я бы тоже хотела себе робота, настоящего, с сознанием, – с тоской произнесла дочь и покосилась на сломанного андроида, «подпиравшего» стену.
– Я думаю, нам скоро дадут. Должны.
– Слушай, а может, и я смогу как-нибудь зарабатывать? – Ева посмотрела мне в глаза. Сначала я подумал, что она шутит, но нет, похоже, вопрос был задан всерьез.
– Ева, ты и так получаешь пособие.
– Пособие? Много от него толку? На неделю хватает.
– Это не важно, все равно это хоть какие-то деньги.
– Да, но это твои деньги, их платят тебе за то, что ты за мной ухаживаешь. Я же понимаю, что жить со мной для тебя труд, почти работа. А я хочу как-то приносить пользу.
– Солнце, не говори глупости. Я люблю тебя, какой еще труд? Я рад, что ты у меня есть.
– Честно?
– Конечно! Без тебя я бы потерял смысл жизни.
– Ну ладно, ладно, поверю на слово, – заулыбалась девочка.
– Все у нас будет хорошо, зая моя, трудности – это явление временное.
Делая вид, что все хорошо, я, конечно же, лукавил. На самом деле я понятия не имел, как жить дальше, и что будет с нами и с нашей страной. После того как правительство под влиянием церкви приняло решение частично прикрыть производство роботов на кибернетических заводах, все сферы жизни, в которых участвовал искусственный интеллект, постепенно начали впадать в хаос. Роботов отзывали с их рабочих мест, а люди (особенно население столицы) с трудом возвращались к обязанностям кассиров, таксистов, уборщиков, охранников или разнорабочих. За последние сто лет люди стали избалованными, ведь весь рутинный труд выполняли андроиды. Церковь решила, что искусственный интеллект, по пути развития которого идет современная наука, является происками дьявольских сил и нарушает моральные и этические нормы, данные нам Богом. И это в двадцать втором веке! Половина страны согласна с этим бредом, половина нет. Я был в числе несогласных. Даже Ева в свои двенадцать лет понимала всю абсурдность регресса науки из-за политических и религиозных взглядов власти. Что поделать, в такой стране живем…
Спустя минут десять мы с дочкой оказались на кухне. На столе передо мной стояла тарелка, в которой лежала куриная котлета с макаронами. И это была не просто котлета, а первая котлета, приготовленная Евой без какой-либо помощи. Пока я был на работе, дочь сама накрутила фарш из куриных грудок и пожарила его в форме неровных шариков. Меня переполняло чувство гордости (а макароны, кстати, она давно научилась варить).
– Ну что же, – произнес я, проткнув вилкой котлету, – сейчас мы узнаем, на что ты способна.
Ева, затаив дыхание, смотрела на меня в ожидании вердикта.
– Ну и гадость, – произнес я, наигранно сморщившись, – никогда не ел котлет хуже.
– Что?! – возмутилась дочь. – Да как так-то? Я же все сделала по рецепту… соль… лук…
– Да шучу, – произнес я с улыбкой, чавкая котлетой, – отличный обед, ты просто звезда кулинарии! А если учесть, что это твое первое сложное блюдо, то…
– Котлета разве сложное блюдо? – Ева разломила вилкой такую же котлету в своей тарелке.
– Ну… наверно, я точно не знаю, но по мне сложное блюдо – это то, что требует термальной обработки – жарить или варить там… тушить. А простое блюдо – это какие-нибудь бутерброды или салатики овощные.
– Круто. Значит, я возьму на себя обязанности готовить еду, – дочь положила кусок жареного мяса в рот.
– Попробуй сварить суп.
– Суп? – жуя, произнесла Ева. – Суп – это очень сложное блюдо.
– Открой какого-нибудь кулинарного блогера, где он готовит суп, и просто повторяй.
– Сегодня утром отключили интернет, – грустно произнесла дочь.
– Интернет оплатим с пособия.
– А может, с денег за телевизор?
– Не… с денег за телевизор мы еды накупим. А пособие придет через неделю, там оплатим и интернет.
– Может, тебе хоть какую-то часть зарплаты дадут?
– Все может быть.
После замечательного обеда я предложил Еве прогуляться до сквера, тем более что метель утихла, и на небе появилось февральское солнце – большая редкость этой зимой. Девочка неохотно согласилась. А что поделать, ребенку нужен свежий воздух. Я сидел на коленях на полу в коридоре и зашнуровывал ботинки дочери.
– Мужчина, давайте побыстрее, королеве жарко, – надменно произнесла дочь.
– Что за наглеж? – весело ответил я.
– А чего ты там копаешься? Шнурки мне между собой связать решил?
– Зачем? – я посмотрел на Еву снизу вверх.
– А вдруг я вскочу на ноги и тут же завалюсь из-за связанных шнурков, – засмеялась Ева.
Ох… Ева… Я любил ее за то, что она, невзирая на свой недуг, могла шутить над собой.
– Все, готово, – сказал я и встал с пола.
– Шапку подайте, – указала она кивком.
Я снял шапку с крючка и повернулся к дочери. В этот момент она обмякла в кресле и завалилась вперед, чуть не рухнув лицом на пол. Я успел подхватить ее и аккуратно уложить на спину.
– Ева! – я слегка пошлепал дочь по щеке ладонью. – Ева, если это шутка, то не совсем удачная! Ты меня пугаешь! Ева!
Дочь лежала на полу без видимых признаков жизни.
Ева
К вечеру Ева добралась до некоего «Песково», она это поняла по дорожному указателю с названием населенного пункта. Судя по постройкам, это была небольшая деревенька. Последние пять часов пути трупов на улице стало заметно меньше, и Ева уже подумала не искать дом для ночлега. Но когда девочка в очередной раз в полумраке споткнулась о чью-то конечность, да так, что чуть не упала в слякоть из крови и мяса, она все же решила где-нибудь отсидеться до рассвета.
В сгущающемся мраке Ева увидела кого-то сидящего на корточках на дороге метрах в десяти. Девочка сразу поняла, что это один из них. Демон сидел, сложив перепончатые крылья за спиной. Подойдя к этому порождению ада, Ева замерла, рассматривая его морщинистое, практически человеческое лицо. Когтистые лапы создания лежали на чьем-то трупе ладонями вверх. Демон отрешенно смотрел вниз, абсолютно не реагируя на живого человека.
– Ты понимаешь наш язык? – спросила Ева, пытаясь заглянуть в опущенные глаза демона.
Создание по-прежнему не обращало внимания на девочку. Ева испытывала отвращение и брезгливость к этой бестии, но из любопытства прикоснулась рукой к покрытой редкими длинными седыми волосами голове существа.
«Холодный, – подумала Ева и отдернула руку, – холодный, потому что, наверно, неживой».
– Ты умеешь говорить? – спросила Ева.
Демон все так же неподвижно сидел, глядя в никуда.
Практически в кромешной тьме девочка добрела до какого-то жилого дома. Дернув дверную ручку, она поняла, что заперто. Окно возле двери было выбито, и Ева, не мешкая, залезла внутрь. Напрягая зрение, она кое-как разглядела большой, скорее всего обеденный стол со стульями, валяющимися на полу, раковину в столешнице и холодильник в дальнем углу. Без сомнений она оказалась на кухне. Из кухни вели две двери. Первая, очевидно, в прихожую, туда Ева должна была попасть, зайдя в дом с улицы, а вторая, куда девочка прошла почти на ощупь, в гостиную. Ева догадалась, что это гостиная, когда наткнулась на большой диван, с трудом различив его в темноте.
– Тут и отсижусь, – подумала она, стоя во мраке.
Ева села на мягкий тканевый диван и оглядела комнату. Как только взгляд немного привык к темноте, девочке бросился в глаза силуэт человека, лежащего на полу в двух метрах от нее. Ева ночевала в домах не только потому, что во тьме идти по телам было невыносимо, но еще и для того, чтоб хоть какое-то время не видеть и не ощущать возле себя растерзанных людей и весь этот ужас, сотворенный демонами. Она встала и подошла к трупу, который оказался обезглавлен.
«Сначала оттащу тело, потом поищу голову», – мелькнула мысль.
Взяв труп за ноги, Ева оглянулась на кухню.
– Туда, наверное, его, – тихо произнесла она и поволокла труп, который, скорее всего, оставлял за собой кровавый след на полу. Разобравшись с телом, девочка принялась искать голову в гостиной.
– Не могла же ты далеко укатиться, – произнесла она.
В этот момент из пола прорезался свет, и Ева, вздрогнув, отскочила назад.
– Кто тут?! – выкрикнула она.
– А ты кто? – раздался мужской голос. Ева, щурясь, увидела мужчину, высовывающегося из дыры в подвал, а может, в погреб. Он придерживал крышку погреба над головой, разглядывая непрошеную гостью.
– Здравствуйте. Меня зовут Ева. Я бы хотела остановиться тут на ночь. Это ваш дом? – спросила она доброжелательным тоном.
– Иди сюда, внизу поговорим. Тут слишком темно, – произнес мужчина.
– А в доме нет свечей или фонарей? Я бы предпочла остаться наверху, если вы не против.
– Нет, электростанции все повырубались после суда. Генератора у нас нет. Есть один фонарь и пара пачек батареек. Это все. Фонарь мы тебе не дадим. Уж извини.
Судя по голосу, мужчине было лет сорок-пятьдесят.
– У «вас»? Вас там много?
Ева подумала, что там группа грешников, скрывающихся от демонов.
– Нет. Я и брат.
– Вы прячетесь? – Ева пыталась разглядеть лицо мужчины.
– Прячемся? От кого нам прятаться?
– Что значит, от кого? – удивилась девочка. – Вы что, не видели, что там на улице?
– Видели. Нам нечего бояться, нас не тронут.
– Ясно, значит, вы тоже решили остаться на земле, – Ева подошла на пару шагов ближе к люку в подвал.
– Да, – произнес человек, и вправду выглядящий на сорок лет. Мужчина был в шерстяном свитере и лысый – это первое, что приметила Ева.
– Ко входу в рай тоже идете? – спросила девочка.
– Да, – ответил тот, – может, ты все-таки спустишься? Или тебе тут в потемках удобнее сидеть?
– А чего вы наверх не выберетесь? Вам-то какая разница, если демоны вас не трогают?
– А тебе нравится запах?
– Запах? Трупная вонь эта?
– Да.
– Я вроде как уже принюхалась.
