Но он не сказал ни слова, только взглянул на своего крестного.
Не начал ли Стивен сдавать? Это было бы естественно в девяносто три года, но для Армана – немыслимо. Он протянул руку и стряхнул сахарную пудру с жилетки Стивена.
– Как поживает Даниель? – спросил Стивен, отводя руку Армана.
– Прекрасно. Теперь, когда девочки пошли в школу, Розлин вернулась на работу в дизайнерскую фирму.
– Даниель доволен своей работой здесь, в парижском банке? Он планирует остаться?
– Oui. Он даже получил повышение.
– Да, я знаю.
– Откуда ты знаешь?
– У меня деловые отношения с этим банком. Кажется, Даниель сейчас работает в отделе венчурного капитала.
– Да. Это ты?..
– Я ли посодействовал его повышению? Нет. Но мы с ним контактируем довольно часто, когда я в Париже. Мы разговариваем. Он хороший человек.
– Да, я знаю.
Арману показалось занятным, что Стивен почувствовал потребность сказать ему об этом. Словно он сам не знает собственного сына.
Но следующее, что сказал ему Стивен, было уже не столь занятным.
– Поговори с Даниелем. Помирись с ним.
Эти слова потрясли Армана, и он повернулся к Стивену:
– Я что-то не понял.
– Тебе нужно помириться с Даниелем.
– Но мы помирились. И уже давно. У нас отличные отношения.
Проницательные голубые глаза впились в Армана.
– Ты в этом уверен?
– Что ты знаешь, Стивен?
– Я знаю, так же как и ты знаешь, что старые раны глубоки. Они могут загноиться. Но ты видишь это в других, а в своем сыне не замечаешь.
Арман почувствовал прилив гнева, но понял, откуда это пришло. Боль. А под ней – страх. Он залечил раны со своим старшим ребенком. Давно. Он был в этом уверен. Разве нет?
– О чем ты говоришь?
– Как ты думаешь, почему Даниель приехал в Париж?
– По той же причине, по которой сюда приехали Анни и Жан Ги. Они получили заманчивые предложения.
– И с тех пор между вами все хорошо?
– Случались кое-какие шероховатости, но – да, все хорошо.
– Я рад.
Однако Стивен не выглядел ни довольным, ни убежденным. Прежде чем Арман продолжил расспросы, Стивен сказал:
– Это твой сын. А что насчет твоей дочери и Жана Ги? Они хорошо устроились в Париже?
– Да. Есть кое-какие переходные трудности. Анни в декретном отпуске в своей адвокатской фирме, а Жан Ги приспосабливается к работе в частном секторе. Им пришлось попотеть.
– И неудивительно. Поскольку он больше не твой заместитель в полиции, он не может арестовывать людей, – сказал с улыбкой Стивен, хорошо знавший Жана Ги. – Это, должно быть, нелегко.
– Он действительно чуть было не арестовал коллегу, которая попыталась влезть перед ним в очередь за ланчем. Но он быстро учится. Ничего страшного не случилось. Хорошо, что он назвался Стивеном Горовицем.
Стивен рассмеялся.
Сказать, что переход старшего инспектора Бовуара из Квебекской полиции в многонациональную инженерную компанию в Париже требовал приспособления, было бы огромным преуменьшением.
А приспособление без пистолета было тем более затруднительным.
– То, что под боком находились Даниель и Розлин, здорово ему помогло.
Говоря это, Арман внимательно смотрел на крестного, стараясь понять, какую реакцию вызывают его слова.
Как один из старших офицеров Квебекской полиции и босс Жана Ги на протяжении многих лет, Гамаш умел читать по лицам.
Скорее исследователь, чем охотник, Арман Гамаш проникал в мысли людей, но главным образом в их чувства. Потому что там лежало объяснение их поступков.
Благородных действий. А также действий крайне жестоких.
Но как ни пытался Арман прочесть что-либо на лице крестного, ему это не удалось.
Какое-то время он думал, что находится в привилегированном положении и как никто другой понимает этого удивительного человека. Но с годами ему начало казаться, что все совсем наоборот. Возможно, он был слишком близок со Стивеном. Возможно, другие видели Стивена яснее, полнее, чем мог увидеть он.
Он все еще видел того человека, который взял его за руку и подарил чувство безопасности.
Другие, вроде бабушки Зоры, видели что-то другое.
– Как дела у Анни? – спросил Стивен. – Они готовы к этому ребенку?
– Готовы в той мере, в какой это возможно, я думаю.
– Это было важное решение.
– Oui. – Не имело смысла отрицать это. – Она должна родить со дня на день. Ты увидишь их сегодня за ужином. Я заказал для всех нас столик в «Жювениль». В восемь часов.
– Превосходно. – Стивен расстегнул молнию на внутреннем кармане, достал тоненький ежедневник и показал Арману приписку к немногим пунктам его планов на этот день. – Я так и предполагал.
На листочке уже было написано: «Семья» и «Жювениль».
– Мы с Рейн-Мари заскочим за тобой.
– Non, non. Я тут договорился кое с кем посидеть за рюмкой. Потом приеду прямо туда.
Взгляд Стивена был прикован к «Мыслителю».
– О чем ты думаешь? – спросил Арман.
– О том, что я не боюсь смерти. Я только немного боюсь попасть в ад.
– Почему ты так говоришь? – спросил потрясенный Арман.
– Это естественный страх девяностотрехлетнего старика, пересматривающего свою жизнь.
– И что ты там увидел?
– Слишком много мороженого.
– Невероятно. – Арман немного помолчал, прежде чем заговорить. – Я вижу хорошего человека. Отважного человека. Мир стал лучше, потому что в нем есть ты.
Стивен улыбнулся:
– Очень мило с твоей стороны, но всего про меня ты не знаешь.
– Ты хочешь мне что-то сообщить?
– Non, не хочу. – Он схватил Армана за запястье и пристально взглянул на него. – Я всегда говорил тебе правду.
– Я знаю. – Арман положил свою теплую ладонь на холодную руку Стивена и слегка сжал. – Когда мы только сели, ты сказал, что ад пуст и все дьяволы здесь. Что ты имел в виду?
– Это одна из моих любимых цитат, ты же знаешь, – сказал Стивен.
Арман и в самом деле знал. Стивен любил использовать эти строчки из «Бури» Шекспира, чтобы выводить из себя конкурентов, коллег. Друзей. Незнакомцев в самолете.
Но на этот раз в его словах слышалось что-то другое. На этот раз Стивен кое-что добавил. Что-то такое, чего Арман никогда раньше от него не слышал.
Что-то особенное.
– Ты сказал, что прямо здесь никаких дьяволов нет. – Арман поднял руки, подражая жесту Стивена. – Почему ты это сказал?
– А черт меня знает. Я старик. Перестань ко мне придираться.
– И если они не здесь, то где?
Облака закрыли от них солнце, и в тени стало прохладнее.
– Уж ты-то должен знать. – Стивен повернулся к нему. Это было неторопливое, обдуманное движение. – Ты довольно часто встречал их. Ты зарабатываешь себе на жизнь охотой на дьяволов. – Его голубые глаза встретились с карими глазами Армана. – Я очень горжусь тобой, сынок.
Сынок.
Стивен никогда не называл его так. Ни разу за пятьдесят лет.
Gar?on – да. Мальчик. Это говорилось с любовью, но это не то же самое, что «сынок».
Арман знал, что Стивен всегда избегал этого слова. Чтобы не повредить его памяти об отце и не посягнуть на место отца в жизни Армана.
Но теперь он произнес это слово. Оговорка? Свидетельство возраста и слабости? Защита поизносилась и позволила раскрыться его истинным чувствам в этом коротеньком слове?
– Не волнуйся из-за дьяволов, Арман. Сегодня прекрасный сентябрьский вечер, мы в Париже, и скоро у тебя появится еще одна внучка. Жизнь прекрасна. – Стивен похлопал Армана по колену, а потом поднялся, опершись на то же колено. – Идем, gar?on. Ты можешь проводить меня домой.
Они, как всегда, остановились перед «Гражданами», чтобы вглядеться в эти мрачные, решительные лица.
– Помни. – Стивен повернулся и посмотрел на своего крестника.
Арман выдержал его взгляд и кивнул.
Потом они медленно пошли по улице Варенн. Когда они переходили на другую сторону, Арман взял Стивена под руку. Они прошли мимо антикварного магазина и остановились у кондитерской, где Арман купил для Рейн-Мари ее любимые pain aux raisins escargot[8 - Булочка-улитка с изюмом (фр.).]. И круассан Стивену на завтрак.
У большой лакированной двери красного дерева на входе в дом Стивена старик сказал:
– Давай расстанемся здесь. Я, пожалуй, перейду на другую сторону в отель «Лютеция» выпить аперитив.
– Под аперитивом ты имеешь в виду мороженое?
И только идя по Аркольскому мосту по пути в их квартиру в квартале Маре, Арман понял, что не добился от Стивена ответа на свой вопрос. Или, может, Стивену удалось отвлечь его внимание.
Подальше от дьяволов. Тех, что находились где-то здесь. В Париже.
Глава вторая
Жан Ги Бовуар почти почувствовал, как в комнату проникает холод, несмотря на то что в окно его кабинета светило солнце.
Он оторвал взгляд от монитора, уже зная, кого увидит. Появление его заместителя сопровождалось не только понижением температуры, но и легким ароматом. И хотя Бовуар знал, что прохлада – это игра его воображения, запах был вполне реален.
И конечно, в дверях появилась Северин Арбур. На ее лице была обычная деликатно-снисходительная улыбка, которая дополняла ее дизайнерский наряд подобно шелковому шарфу. Бовуар не настолько хорошо разбирался в моде, чтобы определить, что предпочитает мадам Арбур – «Шанель», «Ив Сен-Лоран» или «Живанши». Но после приезда в Париж он хотя бы познакомился с этими названиями. И научился узнавать haute couture[9 - Высокая мода (фр.).], когда видел таковую.
Именно ее он теперь и лицезрел.
В свои сорок с хвостиком элегантная и изящная мадам Арбур была сама soignеe[10 - Здесь: ухоженность (фр.).]. Парижанка до мозга костей.
