Екатерина Романова "Искра. Судьбе вопреки"

Вскоре веки Харви закрылись и, кроме тяжелого хриплого дыхания ничто не выдавало в нем признаков жизни.

– Готово. Повезли! – скомандовал Григорий.

Я видела, как едва заметно мерцала над правящим золотистая пленка стазиса и бежала вслед за несущейся по коридору каталкой. Стерилизующий душ предоперационной, быстрая смена халатов, маска, шапка, перчатки… Никто не обратил внимания на мое присутствие, впрочем, оно могло оказаться и полезным. Лоби знала о моей искре, а Григорий, уверена, чувствовал усиление своей, потому я, обхватив себя руками, тихонько стояла в сторонке и молилась. Все пять часов, пока шла операция. Стояла в одной точке, слушала пиликанье датчиков, умирала, когда останавливалось сердце Харви, и воскресала, когда оно вновь начиналось биться. Мне казалось, стоит хотя бы моргнуть, присесть или отвлечься, и я потеряю Харви навсегда. Понимание того, что это может случиться в любую секунду, пугало до ледяной дрожи.

Через пять часов Лоби разрешила сесть рядом с фетроем и взять его за руку. Уверена, она считала, что это как-то могло помочь. Из-за моей искры или моих чувств. Но я как умела, а умела я, увы, никак, пыталась передать Хартману свои силы.

Не знаю, что произошло со мной в палате фета Сайонелла, но ни единого намека на раны у меня не осталось. Если Григорий смог меня вылечить, что ему вылечить великородного, у которого одна из искр – лекарская? Который сильнее всех великородных дистрикта?

Когда Хартмана под тройным восстанавливающим куполом перевели в палату интенсивной магической терапии, Лоби и Григорий едва держались на ногах. Шутка ли – с таким грузом ответственности вытаскивать с того света правящего! Учитывая необходимость соблюдать инкогнито, они не могли никого позвать на помощь, рассчитывая только на собственные силы и волю фетроя к жизни.

Сейчас оставалось лишь ждать, когда Харви придет в себя. Это может случиться через час, через день или через месяц. Может не случиться вовсе. После таких ранений никогда нельзя сказать наверняка. Но что-то мне подсказывало, что мой Великогад на то и Великогад, чтобы даже смерти показать средний палец и свою коронную улыбку. Такую, похожую больше на усмешку, но безумно, до одури обаятельную!

Хотелось думать, что самое страшное позади, но Лоби каждый раз повторяет после сложных операций, что самое трудное – впереди. Самое невыносимое – ожидание, когда от нас уже ничего не зависит. Никто и никогда не может дать гарантий. Ни маг, ни обычный доктор. Григорий и Лоби влили в Хартмана много энергии, я и сама чувствовала, как перстень передавал мою силу, не знаю, правда, присутствующим или Харви, которого я держала за руку, боясь отпустить. Я изучила каждый миллиметр его грубой кожи, каждый изгиб, каждый бугорок, каждую морщинку на сухой ладони. Наши перстни время от времени соприкасались, вспыхивая золотым сиянием, а, когда размыкались, снова сияли красным. Кто бы еще объяснил, что это значит?

Фет Сайонелл не появлялся, Лоби оставила мне тревожную кнопку и тоже ушла. Кроме меня и безмятежно отдыхающего фетроя в палате никого не было. А еще эта пугающая тишина, изредка прерываемая жужжанием аппаратов… Темноту рассекал приглушенный свет серебристого кокона, на тонкую пленку которого я смотрела с надеждой. Когда она истлеет и проклюнется вторая – голубая – можно сказать, что жизни пациента ничто не угрожает. Ну, а появление третьей – зеленой – свидетельствует о скором пробуждении.

За окном уже брезжил рассвет, когда комнату озарило зеленое сияние. На сердце сразу же стало легче. Я прижимала теплую ладонь Харви к груди, гладила мужчину по волосам, о чем-то рассказывала, чем-то делилась, кажется, в порыве страха и волнения с уст даже слетели те слова, что Альби отправила ему по тмс, а Зейда удалила. К лучшему удалила. Ни к чему ему знать. Это лишь осложнит и без того сложные отношения… А на Зейду сейчас мне было глубоко плевать! Я не могла оставить Харви. Не могла и все!

Последние пятнадцать минут я честно боролась со сном, концентрируясь на том, как красные швы на животе и груди фетроя постепенно бледнеют, стягиваются, превращаясь в тонки светлые нити, но все же моя голова мягко упала на плечо Хартмана, и сон унес за собой.

* * *

Правящий внезапно открыл глаза и долго смотрел в белый потолок, пытаясь осознать, где находится и что произошло. Последнее событие, отчетливо запечатленное в его памяти: как к нему бежит Флер, а он спешно из последних сил выставляет вокруг нее барьер. Она, кажется, и не понимала, что находилась в пустыне, и какую опасность представляют ядерные ветра. К счастью, в тот момент их не было. Затем нападение на нее аркха и портал.

Портал!

Устанавливая ло-ану, он полагал, что таким образом защитит Флер от своих братьев и любой угрозы, а в итоге это спасло жизнь ему самому. Но как она смогла протащить его через телепатический тоннель? Без тренировок! Подобная практика сама по себе практически невероятна и шансов, что они оба при этом выживут не было. Точнее, они были настолько малы, что их даже нельзя принимать в расчет. Тем не менее, они выжили. Оба. Возможно, арийская кровь великородных выступила стабилизатором, не дав силе разорвать их на мелкие кусочки. А, может, множество других «возможно». Сейчас он не хотел об этом думать. Он ни о чем не хотел думать, кроме той, что трогательно спала на его плече, сжимая руками его ладонь, неосознанно питая его своей силой, помогая восстанавливаться каждую секунду. Он должен был умереть. Но не умер. Вот только Флер не знает, что может иссушить себя, потому Хартман очень медленно освободил свою ладонь и, прикрыв глаза, отрезал нить, питающую его через ло-ану энергией. Кольца мгновенно померкли.

Не шевелиться бы, позволить ей отдыхать на его плече, выспаться. Но у него слишком мало времени. У фета Сайонелла его еще меньше, а информация, в достоверности которой Харви убедился лично, следовало немедленно передать в нужные руки.

Кокон над правящим полностью растворился – процесс исцеления завершен. Конечно, у подобного лечения есть свои последствия – недели слабости и недомогания, вот только это ничто по сравнению со спасенной жизнью.

Харви медленно поднялся, и потревоженная Флер сонно открыла глаза, не понимая, что происходит.

– Харви? – она потерла лицо ладошками, пытаясь сфокусировать взгляд, но не получалось.

– Все хорошо. Отдыхай.

Он поднял ее на руки, уложил в свою кровать и укрыл одеялом. Поворочавшись, она что-то неразборчиво шептала, а потом удобно устроилась на подушке и затихла. Он любовался женщиной, что спасла ему жизнь, и не мог поверить в свое счастье. Не мог поверить в то, что начал чувствовать. Жизнь обрела для него смысл, стала чем-то большим, нежели обязанность дарить свою силу дистрикту и оберегать спокойный сон миллионов людей, которых не знаешь. От которых никогда не получишь благодарности за то, что делаешь. Они принимают защиту и самопожертвование фетроев как должное, а в ответ еще и гадостей наговорят, пользуясь свободой слова и отсутствием цензуры. Впервые у Харви появилось что-то для себя: не однодневки, чьих лиц он не помнит, а его чувства, его любовь. И он не собирался отдавать Флер ни братьям, ни тем более балетмейстеру или неудачнику Вэльскому. Он поцеловал мягкие губы, не спрашивая на это разрешения, словно поставил на них печать:

– Моя Флер, – ласково погладил ее по щеке и, накинув на плечи халат, чтобы скрыть заживающие шрамы, превозмогая боль, покинул палату.

Стоило шагнуть в коридор, как от стены тут же отделились рейгверды. Те, которых он лично подобрал для охраны Флер, кому доверял, как себе.

– Фетрой. Вас разыскивают братья.

– Вы доложили, где я?

– Мы слышали вашу просьбу фете Мирианской. Никаких фетроев, – неуверенно доложил второй. – Решили подождать, когда вы придете в себя.

– Или пока умру? – Хартман ехидно усмехнулся, но первый поджал губы.

– Мы не сомневались, что вы справитесь. Тем более с ней.

– Молодцы. Хорошая работа. Оставайтесь с Флер.

– А как же вы?

– Меня бережет Венера, – обаятельно улыбнулся правящий с лицом незнакомца и направился вперед по коридору. Ему следовало спешить. Пока пациенты и дежурные врачи спят, он должен успеть обсудить с фетом Сайонеллом сложившуюся ситуацию и покинуть больницу. Братьям пока не следовало знать, где он, и что задумал.

Палату Оуэна нашел быстро, воспользовавшись навигатором по этажу. Запер двери, чтобы никто им не помешал и аккуратно тронул старика за плечо, вернув свой истинный облик. Вот только фет Сайонелл не ответил – чувствительности в его плече уже не было. Поняв это, фетрой произнес:

– Фет Сайонелл, проснитесь.

Дрогнули веки, старик медленно открыл глаза и не сразу понял, кто перед ним, а когда понял, его губы растянулись в улыбке, а из груди вырвался вздох облегчения:

– Я знал, что ты живучий! Помоги сесть, сынок.

Харви подложил подушки под спину Оуэну и открыл шторы, чтобы медовые лучи восходящего солнца разогнали неуютный полумрак.

– Как ты себя чувствуешь?

– Словно заново родился! – улыбнулся фетрой, превозмогая боль.

На самом деле, ему казалось, что он только что прошел через жернова мясорубки и каким-то чудом выжил, а в животе эта мясорубка все еще работает, активно пережевывая железными челюстями его внутренности.

– Красоваться будешь перед Александрин!

– Я выживу. Понадобится время, чтобы восстановить силы. Если бы не Флер… У вас невероятно отважная, но бесконечно безрассудная внучка! – улыбнулся Харви, осторожно устраиваясь в кресле возле кровати.

– Долг платежом красен, – улыбнулся Оуэн. – Ты спас ее от неминуемой смерти, перехватив управление воларом, она вытащила тебя из пустыни. Это невероятно!

– Верно. Невероятно. И у меня вопрос – как ей это удалось?

– Должно быть, унаследовала одну из моих искр. Я об этом не знал.

– Вы ходите тоннелями?

– Когда-то, – мечтательно улыбнулся фет Сайонелл, вспоминая далекое прошлое, полное приключений и ярких событий. – Сейчас на полное перемещение у меня не хватит сил.

Так всегда, кажется, что вечно будешь молодым, что весь мир открыт перед тобой и каждый день, что вызов, который ты отважно встречаешь. И вот однажды просыпаешься и понимаешь, что прежняя отвага осталась, но силы покинули сухое тело. Как так выходит, что душа не стареет и, запертая в клетке беспомощности, бесконечно страдает, вспоминая былые времена. Воспоминания – вот что нам остается на закате жизни. Важно, чтобы за них не было стыдно, и теперь фет Сайонелл был готов уйти, понимая, что сделал и исправил почти все, что вызывало у него жгучее осуждение совести.

– Обещай научить ее обращаться с силой. Я уже угасаю и не успею этого сделать.

– Обещаю, Оуэн. И обещаю, что освобожу ее отца.

– Почему ты думаешь, что это Антуан?

Харви улыбнулся и, соединив ладошки, подался вперед:

– Вчера, когда я встречался с правлением Конгресса и обсуждал условия поединка с тор-аном, мне поступило интересное предложение, как увеличить свою силу.

– Принять кровь разжигающего искру? – Оуэн облизнул сухие губы.

– Куда больше! Правление в полном составе принимает эту кровь время от времени, как допинг. Мне было предложено провести древний ритуал. Съесть живое сердце разжигающего искру, чтобы получить невероятную мощь, несравнимую по силе даже с мощью тор-ана, – Харви скривился, явно демонстрируя свое отношение к подобному допингу.

– Сердце живого разжигающего… Сердце Александрин? – ужаснулся старик. – Или…

– О ней правлению неизвестно. Пока. Значит, был кто-то еще, ведь Самуил принимал кровь до того, как я обнаружил Флер. Когда я отказался, правление начало давить на меня, заявило, что Кайл одобрил этот план.

– Поэтому ты бросил ему вызов?

– У меня не оставалось другого выбора. Я прилетел к брату, услышал от него, что есть доступ к крови и телу разжигающего. Что можно не трогать Флер, воспользоваться другим человеком. Начал говорить об ответственности перед миллионами и ничтожности одной жизни. С такой философией можно быстро свихнуться. Не брось я ему вызов и не слей информацию Аландри, Кайл убил бы меня, совершил ритуал и в порядке переуступки принял бы вызов тор-ана. И победил бы, я думаю. Теперь же братья не смогут избавиться от меня без скандала. Смерть еще одного правящего, публично бросившего вызов брату… Правление перегрызет глотки Кайлу и Сэймиру, власть сменится и Драконы возьмут дистрикт даже без боя. Но суть в другом. Я получил от брата подтверждение, что жив разжигающий искру. И, судя по нашему разговору, у них в запасе не один такой. Вряд ли крови Антуана хватило бы, чтобы разжигать искры всего правления Конгресса. Через своих доверенных лиц в Конгрессе я смог узнать, откуда члены правления достают кровь. Оказывается, что в особо охраняемой тюрьме, в пустыне, есть капсула с несколькими комнатами. Кто находится в этой капсуле мой человек узнать не смог. Даже для члена Конгресса доступа нет. Но не для фетроя. Сначала я подумал, что ошибся, ведь имя узника ни о чем мне не сказало, но, когда покопался в документации, увидел, что пять лет назад оно было изменено. Настоящее имя – Антуан Георг Сайонелл.

Фет Сайонелл шумно выдохнул – он не дышал, слушая рассказ фетроя, не теряя надежды, что его сын все же жив.

– И… Ты уверен, что он все еще там?

– Уверен. Я видел записи с онлайн камер. Там он и… – Хартман осекся и его верхняя губа гневно дернулась. – Он и его дети.

– Дети? Мои… мои внуки?

– Мне жаль, Оуэн, но ваши внуки, что разбились в воларокатастрофе, мертвы. Это новые внуки. Мои братья сошли с ума. То, что мне удалось раскопать, ужасает. Существует программа «Искра», по которой подбираются девушки, великородные, желательно чистокровные. Они вынашивают ребенка Антуана, которого по договору передают дистрикту, взамен получают деньги. Если в ребенке проявляется дар разжигающего – его помещают в капсулу с Антуаном, чтобы выращивать и выкачивать из него кровь, если нет – разбирают на органы.

Фет Сайонелл, видавший виды, знающий о бесчеловечности и жестокости людей, даже предположить не мог, что кто-то способен на такие изуверства. Его внуки сейчас заперты в пустыне и подвергаются каждодневным пыткам! Каково ему осознавать, что немощный старик не способен их защитить?

– Одного из них сейчас носит под сердцем фетесса Лоуренс.

– Так это не твой ребенок?

– Мой? Откуда вы вообще знаете о ее беременности?

– Узнал от Александрин. Фетесса лично порадовала ее новостью, сообщив, что ребенок от тебя.

Харви в удивлении вскинул брови и усмехнулся. Он представлял, что могла накрутить в своей голове его маленькая вспыльчивая и неуверенная в себе Флер.

– Нет, Оуэн. Это не мой ребенок. Это ваш внук. Но я не позволю, чтобы он повторил судьбу других. Я пытался посетить капсулу с официальным визитом, и каково было мое удивление, когда на нас напали аркхи. Это не было совпадением или случайностью. Я знаю, что ведутся исследования по управлению разумом монстров и, кажется, кто-то все же сумел преуспеть в этом. Кайл всегда упрекал, что полигон не смог сделать из меня мужчину, потому братья многое скрывали…

– Полигон не смог убить в тебе человека! – не согласился Оуэн, накрыв ладонь фетроя своей. – Харви, не стоит рисковать. Очевидно, что тебе туда доступа не будет. Говоришь, тюрьма находится в пустыне?

– Я поэтому сразу пришел к вам. Пустыня – нейтральная территория. Если, скажем, случится налет на особо охраняемый режимный объект, расположенный на нейтральных землях, а на нападающих не будет знаков отличия, предъявить претензии будет некому.

Лицо Оуэна озарила надежда. Марк Гай, узнав, что Антуан Георг жив, бросит все силы дистрикта, армию, крегирсманов, кого угодно, лишь бы спасти брата и его детей.

– Я немедленно свяжусь с фетроями пятого дистрикта.

– Но вы должны понимать…

– Не учи меня, сынок, – улыбнулся мужчина, уже связываясь с племянником. – Я понимаю, когда следует держать язык за зубами.

* * *

Я проснулась от странного жужжания, словно рядом в стекло билась муха, не понимая, что от повторения этого действия результат не изменится. Бззз – тук, бззз – тук… Не сразу поняла, что этот противный звук издает не муха, а планшет. А, когда поняла, выругалась – палата залита ярким солнцем, а я лежу в постели, где положено отдыхать фетрою. Где Харви? Как он? Твоего ж пустынного мертвоеда – ребята! Репетиция! Выступление!

Схватила планшет – Макс. Нет, нет, нет!!! Девять утра уже! Телепатец!

– Да? – ответила, подскочив к зеркалу и закатила глаза. Ужас! Кошмар! Макияж размазался, глаза – красные от крови, волосы сбились в колтун, одежда помята. Выгляжу как после хорошей попойки, вот только как объяснить Максу, что я вовсе не пила?

– Жива – уже хорошо. Надеюсь, причина стоящая?

– Не то слово! – и вот что ему сказать? Наврать с три короба? Очевидно, что рассказать о смертельном ранении Харви я не могу. Пришлось выкручиваться с полуправдой: – Я в больнице…

– Что с тобой?

– Не со мной. Мой друг чудом избежал смерти, – а что, правда ведь.

– Все отменяется?

– Ни в коем случае! Я не посмею тебя так подвести, Макс. Я профессионал и докажу это сегодня на выступлении. Дай мне час, пожалуйста. Нет, лучше полтора! Обещаю, ты не пожалеешь, что поверил в меня.

– Полтора часа, Аллевойская, иначе на сцену выйдет Тильда, – грозно рыкнул балетмейстер, а затем уже мягче, потому что говорил мой мужчина, а не босс: – Надеюсь, с твоим другом все будет хорошо.

– Я тоже на это надеюсь. Спасибо! Ты невероятный!

Отложила планшет, воспользовалась душем, привела в порядок лицо и волосы. Никогда так быстро не собиралась! Заглянула к Лоби, но ее не было на рабочем месте, наверняка отсыпается.

– Ты явно этажом ошиблась, морг ниже, – съязвила Марта.

– Смотри, чтоб самой туда не попасть!

Сама не ожидала от себя подобной грубости, но черноволосая чертовка просто достала! Она открыла рот и, пока вдогонку не полетело еще что-нибудь столь же приятное, унеслась в противоположную сторону, бережно прижимая к себе утку с чьими-то успехами.

Ворвалась смерчем в палату фета Сайонелла, который уже проснулся и просматривал что-то в планшете:

– Александрин. Доброе утро, как спаслось?

Неожиданное веселое настроение Оуэна совершенно выбило из колеи. Вчера из операционной он выезжал белее снега, а сейчас светился как новенький волар. Где-то здесь пустынный мертвоед сдох.

– Незаслуженно хорошо! Как Харви? – спросила, осторожно закрыв двери.

– Улетел по делам. Кстати, фетесса Лоуренс беременна не от него.

Я хмыкнула. Ну еще бы. Кто ж признается-то в таком?

– Действительно не от него, Александрин. Я не сплетник и непроверенные слухи распространять не стал бы.