– Я уезжаю на зиму, – сообщила Ангербода.
Она была не в настроении выслушивать рассказы о его проделках, хотя и знала, что ему не терпится поведать о том, что случилось. Если бы он появился хотя бы на полчаса раньше, она провела бы всю зиму устроившись в его объятиях. Но теперь было уже слишком поздно, и, если бы он раскрыл себя, Скади, вероятно, проткнула бы его одной из своих лыж.
Локи, казалось, почувствовал волны мрачной решимости, исходящие от Охотницы, потому и сохранил свой соколиный облик.
– Это я вижу. А куда ты собралась?
– В горы.
– Бр-р-р, зачем тебе туда ехать?
– Меня пригласили. И, кстати, Скади поклялась расправиться с моим отсутствующим мужем за то, что он оставил меня зимовать в одиночестве. Так что на твоём месте я бы осталась птицей.
– Мне очень жаль, – сказал он, слетая вниз и усаживаясь ей на плечо. – Тогда я навещу тебя в горах.
Ангербода покачала головой.
– Будет сильная непогода. Сделай себе одолжение и проведи зиму в Асгарде.
Новость о ребёнке готова была сорваться с её языка, но она сдержалась; не так ей представлялся миг, когда она ему об этом сообщит. Выразительности даже в животном обличье Локи было не занимать, но ей хотелось посмотреть на его лицо, когда он узнает, – так точнее и проще можно понять, как он ко всему этому относится.
После разговора со Скади Ангербоде отчаянно хотелось узнать, не совершила ли она ошибку, согласившись стать его женой. Его реакция на беременность сказала бы о многом.
– Я вернусь, как только сойдёт снег, – добавила она.
Сокол качнул головой, ласково клюнул её в щёку и улетел.
К этому времени Скади уже была готова отправляться; она жестом позвала Ангербоду садиться в сани и затем убедилась, что та хорошо укутана в меха. Переход должен был занять два дня, и каждая пройденная миля удаляла бы её от родного дома. И Ангербода вдруг осознала, что прошлая зима, проведённая с Локи, – пусть он и находился в облике кобылы, – пролетела совсем быстро, а все зимы до неё и вовсе не запомнились.
Грядущая же зима протянется так долго, как никогда ещё за всю её долгую жизнь.
Они остановились на ночь в огромном доме Гимира, и Ангербода снова имела удовольствие общаться с Гёрд, которая приходилась дочерью Гимиру и его жене Аурбоде; и хотя Скади называла её своей кузиной, на самом деле их отцы были в дальнем родстве.
Дочь хозяина, казалось, не замечала, что колдунья в тягости, и Скади не стала упоминать об этом, так что на следующее утро они снова отправились в путь, оставив часть припасов в качестве благодарности за гостеприимство. Что ж, теперь сани стали легче.
На следующий день они добрались в Тримхейм, дом Тьяцци, отца Скади, и никого там не застали, за исключением нескольких оленей, пасущихся возле складов, достаточно ручных, чтобы свободно бродить вокруг. В отличие от жилища родителей Гёрд, здесь не было ни слуг, ни даже лая сторожевых собак у ворот.
– Нам с отцом много не нужно, – сказала Охотница, когда Ангербода обратила на это внимание. – Об этом все знают, и те, кто живёт недалеко, нас не беспокоят.
Скади, казалось, не особенно удивилась отсутствию отца. Выгружая содержимое саней в один из амбаров, она угрюмо бормотала себе под нос что-то о погонях за дикими гусями, золотых яблоках и поисках бессмертия. Услышав про золотые яблоки, Ангербода вспомнила слова Локи, но решила оставить эту информацию при себе. Увы, ей не пришлось долго ждать, чтобы выяснить, какое отношение эти фрукты имеют к отцу Скади: через две недели после их прибытия в дверь Тримхейма постучалась кузина Гёрд, замёрзшая и раздражённая.
Как только они пригласили её внутрь и налили ей кружку эля, чтобы согреться, она поведала им о том, что ей сказали родители, которые, в свою очередь, тоже узнали от кого-то ещё: отец Скади, Тьяцци, погиб от рук асов во время похищения богини Идунн и её золотых яблок, дарующих вечную молодость.
– Что же произошло? – спросила Ангербода, потому что сама Охотница была слишком ошеломлена этой новостью, чтобы говорить.
– Тьяцци захватил в плен одного человека по имени Локи и угрожал ему, пока тот не согласился придумать способ похитить для него Идунн, что он и сделал, – начала рассказывать Гёрд.
Ведьма была почти рада, что её муж намекнул на свою причастность к этому случаю; иначе она могла бы заметно вздрогнуть и выдать себя при упоминании его имени.
– А потом, говорят, чтобы вернуть её обратно асам, – продолжала Гёрд, – Локи влетел в эту самую комнату, превратил Идунн в орех и улетел обратно в Асгард.
– Я и не знала, что других существ он тоже может перевоплощать, – подумала Ангербода, задаваясь вопросом, была ли эта часть истории правдой.
– Но Тьяцци последовал за ними в облике орла, и асы наслали на него огонь, когда он прибыл в Асгард, тем самым убив. – Гёрд уставилась в свою чашку. – Мне очень жаль, кузина.
Скади не проронила ни слезинки. Она просто сжала кулаки на коленях и уставилась на них. Ангербода положила руку ей на плечо, и некоторое время все молчали.
– Кто этот Локи? – затем тихо спросила Охотница.
– Кровный брат Одина, примкнувший к асам, – сказала Гёрд. – Он такой же ётун, как и мы трое, и говорят, что он постоянно доставляет богам всякие неприятности, но потом сам же всё и исправляет, как и в этот раз.
– Выходит, он предатель, – выплюнула Скади. – Асы ненавидят нас. Они смотрят на нас свысока. Зачем кому-то может понадобиться присоединиться к ним?
– Полагаю, выгоды ради, – заявила Гёрд. – Должна же быть какая-то польза от того, чтобы жениться на одной из них или породниться с ними, как это сделал он.
– Отныне этот Локи в списке тех, кому я непременно перережу глотку, если когда-нибудь встречу, – произнесла великанша. Она повернулась к ведьме и добавила: – Вместе с твоим никчёмным мужем.
Ангербода решила не упоминать, что это один и тот же человек.
– О, так ты теперь замужем? – поинтересовалась Гёрд. – Почему же ты не прикрываешь волосы, как принято у замужних женщин?
– Это совсем недавно произошло, – призналась колдунья, хотя, по правде говоря, она совсем забыла об этом обычае. – У меня не было возможности приготовить себе головной убор.
Гёрд, казалось, это оскорбило.
– У моей матери их много про запас имеется. Я принесу один для тебя на следующую нашу встречу.
Уже почти стемнело, так что Скади пригласила Гёрд остаться на ночь, и та согласилась. Вскоре после этого гостья уснула на груде мехов, постеленной в углу, и подруги получили возможность поговорить наедине, расположившись у очага в центре залы. Помолчав некоторое время, Ангербода спросила:
– Как ты?
Ётунша лишь молча покачала головой. Тогда колдунья подошла, села рядом с ней на скамью и взяла её за руку.
– Я очень, очень сожалею о твоей утрате, друг мой.
И как бы я хотела сказать, что мне жаль, что именно мой муж приложил руку к смерти твоего отца.
– Я отомщу за него, – сказала Скади, дрожа, и на глазах великанши – к огромному облегчению Ангербоды – появились слезы; колдунью весьма тревожило, что та не оплакивала отца. – Когда оттают перевалы, я отправлюсь в Асгард, вооружённая своим мечом, щитом и одетая во все доспехи, что у меня есть, и отомщу за него.
– Возможно, они чем-нибудь возьместят тебе своё злодеяние.
– Или, возможно, я проткну их всех насквозь, прежде чем они успеют произнести хоть слово. – Слёзы потекли по лицу Охотницы, она повернулась к Ангербоде и спросила: – Откуда у тебя тот шрам? Это были они, не так ли? Они тебе его оставили?
– Да, – тихо призналась ведьма. – Но это было очень давно. В другой жизни.
– Так не бывает. И давность не имеет значения, покуда ты не следишь за ходом времени, – вздохнула Скади. – Я направлюсь в Асгард в одиночку, как только отвезу тебя обратно в Железный Лес. И ты никак меня не остановишь. Я должна это сделать.
– Я понимаю, – ответила Ангербода, но это была лишь полуправда с её стороны: она считала, что асы должны предложить Скади возместить потерю отца, и была уверена, что боги так и поступят. Но понятие мести было ей чуждо. Во всяком случае, отчасти. Пока.
И ведьма провела зиму свернувшись калачиком у очага в Тримхейме и слушая рассказы Скади, потому что самой ей было особенно нечего поведать. Охотница много путешествовала на лыжах и была знакома почти со всеми, кто жил в пределах недели пути от её жилища, да и знала про них почти всё. И всё же иногда ведьма слышала, как во сне подруга что-то бормочет или плачет о своём отце. А поскольку зимой по большей части нечем заниматься, кроме как спать, то за это время она увидела от Скади больше проявлений эмоций, чем за всё предыдущее знакомство.
К удивлению и облегчению Ангербоды, вопрос о шраме на её груди больше не поднимался – настолько дочь погибшего Тьяцци была поглощена своим горем. Ведьма бы ещё больше печалилась, видя подругу в глубокой скорби, но её саму поглотило радостное волнение о растущем в ней ребёнке, а Охотница редко разделяла с ней эту радость.
Когда пришла весна и перевалы очистились от снега, Скади сдержала обещание и проводила подругу обратно в Железный Лес. Они откопали вход в пещеру, проверили, в сохранности ли съестные припасы, и затем ётунша разгрузила сани. Ангербода была невероятно счастлива оказаться дома. Чувство было такое, будто её не было целую вечность. Она положила руку на живот, почувствовала, как малыш толкается, и редкая улыбка осветила её лицо.
– Как я могу отплатить тебе за всё? – спросила она Скади. Зима выдалась суровой, так что Ангербода действительно сомневалась, что провела бы её так же хорошо, если бы осталась в Железном Лесу. Но несмотря на сильные морозы, зима была благословенно короткой. Ведьма пребывала всего на шестом месяце беременности, когда вернулась в пещеру, и живот почти ещё не был заметен. Поздняя осень, короткая зима, ранняя весна. Лучшее, на что мы могли рассчитывать.
Скади только покачала головой в ответ на вопрос.
– Достаточно того, что ты была со мной. Я бы сошла с ума и позволила горю поглотить меня, не будь тебя рядом. Так что считай, что мы квиты.
Ангербода повела плечами.
– Значит, ты всё ещё собираешься мстить за отца?
Взгляд Охотницы стал жёстче:
– Да.
– Тогда желаю удачи. И если тебе понадобится целитель, ты знаешь, где меня найти.
Великанша кивнула и ушла, оставив её размышлять, не в последний ли раз она видит свою подругу.
Прошло совсем немного времени, прежде чем Локи объявился у неё на пороге. В тот момент она была занята уборкой и только чмокнула его в губы, когда он вошёл в пещеру, вместо страстных и продолжительных объятий, которые представляла себе всю зиму. Мужчина удивлённо моргнул, как будто ожидал более тёплого приёма, и остановился, глядя на неё от входной двери.
– Ты поправилась, – заметил он, наблюдая, как она суетится.
Она резко повернулась к нему, скривив губы.
– Не то чтобы я возражал, – поспешно добавил он, подняв ладони перед собой. – Тебе идёт.
– Хвала небесам! – огрызнулась Ангербода. – И, к твоему сведению, я не поправилась.
– Ну насколько я вижу…
– Подумай ещё раз, Локи. Хорошенько подумай..
Через несколько мгновений рот Локи приоткрылся в удивлении, а ведьма сложила руки на груди.
– Так и… кто же отец? – уточнил он полушутя, но она заметила испарину у него на лбу.
Ангербода смерила его холодным взглядом.
– Ох, даже и не знаю… Может быть, мой муж?
– Тогда, полагаю, сейчас не самое подходящее время упоминать, что асы заставили меня жениться на одной из своих. – Его взгляд был прикован к её животу. – Когда это произошло?
– Подозреваю, что в ту ночь, когда ты вернулся, подарив своего восьминогого ребёнка Всеотцу, – сказала колдунья. Затем она осознала, что он только что сказал, и взъярилась: – Жениться?
Локи подошёл и положил руки ей на бёдра, всматриваясь в выпуклый живот.
– Разве ты уже не должна быть крупнее?
– Зачем они заставили тебя жениться на асинье? – Ангербода почувствовала, что ей нужно сесть: она побоялась, что голова лопнет от злости – так яростно колотилось её сердце.
– Живот Сигюн намного больше, чем у тебя, а она понесла по меньшей мере луной позже. А может, и больше. – Потом он заметил, как она смотрит на него, и переспросил: – Извини, так о чём ты спросила?
– О твоей жене в Асгарде, – процедила Ангербода сквозь стиснутые зубы, тяжело опускаясь на скамью.
– А, – сказал Локи. Он плюхнулся рядом, прислонился спиной к краю стола и прижался к женщине бедром и плечом, скрестив ноги в лодыжках. Следующие слова он адресовал стене пещеры.
– Так вот. Асы заставили меня жениться – полагаю, это попытка держать меня в узде. Я, конечно же, сообщил им, что у меня уже есть жена в Ётунхейме, но они пропустили это мимо ушей. Так что, поскольку они не признают тебя моей женой, меня заставили жениться на другой.
– Тебя заставили жениться на другой, – повторила Ангербода, не веря своим ушам. – Мне всегда казалось, что тебя нельзя заставить делать то, чего ты не хочешь.
Он повернулся и окинул её пристальным внимательным взглядом – оценить её реакцию.
– Я не собираюсь ничего от тебя скрывать.
Ведьма сжала руки на коленях в кулаки:
– Ты любишь её?
А потом, после долгого и страшного молчания, задала неизбежный следующий вопрос:
– А меня ты любишь?
– Я… – он вздохнул, встал и, опустившись перед ней на колени, накрыл её руки своими. – Могу я тебе кое-что сказать?
Ангербода без выражения уставилась на их соединённые руки и ничего не ответила. Никогда прежде Локи не спрашивал разрешения говорить. Это прозвучало так же, как если бы проплывающая мимо рыба спросила, можно ли ей плавать.
Мужчина, казалось, собирался с мыслями, и Ангербода редко видела его таким – обычно слова лились из него непрерывным потоком. Это привело её в такое замешательство, что она наконец смогла встретиться с ним взглядом, сморгнув слёзы разочарования.
– Думаю, именно благодаря тебе я понял, что смогу кого-то полюбить, – произнёс он наконец. – Зачем мне было возвращать тебе твоё сердце только для того, чтобы разбить его? Я полагаю, это должно что-то значить, верно?
– Ты полагаешь? – пробормотала она, смахивая слёзы.
Он протянул руку и вытер слезу, которую она упустила, и его слова были тихими и хриплыми от тех чувств, что он так старался скрыть поначалу.
– Так ненавистно мне видеть, как ты плачешь, но ещё более ненавистно то, что я стал этому причиной.
– До того, как появился ты, я тоже не была уверена, что смогу кого-то полюбить, – сказала она, стараясь, чтобы в её голосе не прозвучало обиды. Затем она смягчила свои слова, добавив: – Мне всегда было хорошо одной. И до сих пор хорошо. Но когда ты рядом, мне ещё лучше.
– Что ж, мне приятно слышать, что ты не тоскуешь по мне целыми днями.
