– Стараюсь не сообщать, – уклонился от прямого ответа Мартынов. Питерцы задумались. Что же за дела творятся на краю земли? Неужели полицмейстер Лединг лезет в святая святых, в секретную агентуру?
Но тут опять зашел Максюта с каким-то пустяком. Складывалось впечатление, что он желает знать, о чем так долго главный сыщик беседует с командированными. Лыков не удержался и спросил:
– Вам чего тут надо?
– Так что… срочное отношение.
Статский советник вырвал у надзирателя бумагу, пробежал ее глазами и бросил на стол:
– Чтобы, покуда я беседую с господином Мартыновым, сюда никто не входил. Ясно?
– Э… так точно.
– Выполнять!
Надзирателя как ветром сдуло.
– Он? – спросил Алексей Николаевич.
– Если бы только он один, – вздохнул хозяин.
– Кому вы верите более других?
– Дзениту.
– Кто это?
Мартынов впервые улыбнулся:
– Околоточный надзиратель, прикомандирован к отделению. Порядочный, толковый. Исполняет роль моего помощника – неофициально, поскольку в штате такой должности нет.
– Опять курляндец?
– Да, и потому его мне и подсунули. Но Карл плесом бить[27 - Бить плесом – доносить.] не стал, а объяснился по-честному. Теперь мы вместе решаем, что…
Он опять замялся, и Азвестопуло продолжил за него:
– …что сообщать начальству.
– Примерно так, – вздохнул коллежский регистратор.
– Сергей Исаевич, что все же говорят ваши осведомители? – как мог сочувственно спросил Лыков. – Неужели ни слова о тех, кто громит кассы?
– Мы подозреваем некоторых, но сведений ноль. Вы вот давеча стращали меня Большим Пантелеем. Если-де он в городе, то у меня большая головная боль. Эка напугали, прости господи… А не желаете узнать, от чего моя голова по-настоящему болит? Где-то во Владивостоке прячутся Ленька Кудрявчик и Петька Грузин.
– Они у вас? – поразился Алексей Николаевич. – Оба?
Он повернулся к помощнику и стал рассказывать:
– Ленька – это Леонид Васильевич Доморацкий, сын судебного пристава Первого Бакинского городского мирового отдела. И атаман шайки убийц. Бежал с Нерчинской каторги и сейчас живет разбоем. А Петька, скорее всего, Роджен Глонти, уроженец села Мелекедури Озургетского уезда Кутаисской губернии. Отбывал на Сахалине каторгу за убийство, вступил в дружину, отличился в боях с японцами и удостоен за храбрость Знака отличия Военного ордена четвертой степени[28 - Солдатский Георгиевский крест 4-й степени.]. Восстановлен в правах, но остался бандитом. Подозревается во многих крупных преступлениях, входит в близкий круг Нико Ононашвили[29 - См. книгу «Столица беглых».], которого ты помнишь по Иркутску.
Лыков перевел взгляд на владивостокца и спросил:
– Среднего роста, коренастый, рыжие усы и голубые глаза навыкате?
– Агентура описывает так. А прячется где-то в темных слободах, даже не знаю, где именно. И сами рассудите, Алексей Николаевич – до Пантелея ли мне? Тьфу на него и растереть. Покуда он сам о себе не напомнит каким-нибудь кровопролитием.
– Да он уже напомнил, три кассы у военных сломал!
– Это не доказано, – отрезал Мартынов. – Разве Петька с Ленькой на такое не способны? То-то и оно… ваше высокородие.
Разговор зашел в тупик. Лыков поднялся:
– У вас когда ближайшая облава на Миллионку?
– Через три часа, а что?
– Возьмите нас с Сергеем Маноловичем. Хотим поглядеть на вашу местную «Хитровку». А то после ростовской Богатяновки скукота одна.
Начальник отделения оживился:
– А вы бывали на Богатяновке?
– Приходилось[30 - См. книгу «Фартовый город».].
– Слыхал и я про нее… Ну, милости прошу к нашему шалашу. Приходите в половине двенадцатого. Оружие не забудьте. Чай, не с пустыми руками приехали? А то могу выдать временно, из конфиската.
Коллежский асессор молодецки похлопал себя по карману и сказал:
– Не требуется.
Питерцы ушли. Они спокойно отужинали в «Тихом океане», затем размялись по Светланской. Идти куда-то еще не решились – уж больно Владивосток горист. Одна только главная улица была относительно ровной, прочие уходили в сопки. Лыков в свои почтенные годы обленился лазить вверх-вниз и молодому помощнику запретил. Опять же Светланка, как любовно называли ее местные, предоставляла все удобства. Яркое электрическое освещение, великолепная гранитная мостовая, витрины магазинов и ресторанов, множество экипажей, забитая океанскими судами бухта – все это радовало глаз и будоражило воображение.
К указанному времени питерцы вернулись на Комаровскую. Во дворе встали в круг шесть человек. Лица их едва угадывались в свете одинокого фонаря. Они были спокойны: привычные к ночным облавам сыщики не мандражировали, курили в ожидании команды и тихо переговаривались.
Вышел Мартынов и поименно назвал своих подчиненных гостям:
– Надзиратели Тарногурский, Максюта и Колмаков. Городовые сыскного отделения Лисач, Волобуев и Скварек. Еще один городовой, фамилия его Попето, остается дежурить в отделении. Вот и весь штат!
Лыков демократично пожал руки всем, включая городовых. После знакомства начальник объявил подчиненным задачу: проверить сорок первый дом по Семеновской улице. Те загоготали: знакомое место, сколько раз там бывали! Алексей Николаевич внимательно следил за полицейскими, но они не выказывали никакого волнения. Похоже, облава на Миллионке – а Семеновская находилась в самой середке клоаки – их не пугала.
К удивлению приезжих, арестная команда дошла до нужного дома пешком. Спускаясь к заливу, Лыков видел огни на воде: вполне возможно, что шустрые ребята сгружали на берегу контрабанду (Амурский залив, в отличие от бухты Золотой Рог, не замерз). С каждым шагом огни становились ярче, толпа – гуще, а вонь заметнее. Особенная вонь, азиатская: терпкая смесь из миазмов вперемешку с экзотическими ароматами, в которых иногда угадывались специи. Люди, завидев полицейский отряд, молча расступались и потом долго смотрели им вслед. Некоторые разворачивались и пускались наутек. Мартынов и его чины не обращали на беглецов никакого внимания.
Вот и сорок первый дом! У ворот сыщиков встретил китаец с бляхой десятника и показал нужную дверь. Сыщики сгрудились у входа. Алексей Николаевич увидел, как две тени быстро мелькнули в крытой галерее и скрылись в сторону базара. Он указал на них Сергею Исаевичу, но тот лишь отмахнулся:
– Всех никогда не поймаешь, черт с ними.
Удивление питерцев нарастало. Вот команда ворвалась в комнаты, и сразу стало ясно, что там действительно располагался притон. В трех комнатах дымились опиумные кальяны, в четвертой на низеньких столах валялись счетные палочки для домино. Несколько человек, обкуренные до одури, лежали на грязных циновках. Хозяин с ахами и охами давал на ломаном русском языке пояснения надзирателю:
– Капитана, мало-мало себя содержать… Фсе мои друзя, зашли гость, хотел узе уходитя…
Мартынов расхаживал по комнатам и диктовал Максюте:
– Три банковки медные, в них денег… семьдесят шесть рублей сорок копеек…
При этом главный сыщик сунул себе в карман взятую со стола пачку мелких купюр. Покосился на питерцев и сказал:
– Должен же я из чего-то наградные выдать своим людям.
Отвернулся и продолжил:
– Костяшек для банковки двадцать три штуки. Курительных лампочек… Тарногурский, сколько там лампочек?
– Девятнадцать, ваше высокоблагородие[31 - Надзиратель, как было принято, титулует начальника по классу занимаемой должности.].
– Пиши: девятнадцать. И два фунта опиума-сырца. Хотя нет, исправь на один. А это что в бутылях? Попробую… О, ханшин, самый лучший, из чумизы. Раз, два… семь четвертей. Одну заберите в отделение, пригодится.
Надзиратель усердно строчил в блокноте. Во всем обыске Лыкову чудилось что-то ненастоящее. Словно владивостокские сыщики разыгрывали перед приезжими спектакль. Окончательно статский советник понял, что происходит, когда китаец-десятник протянул Мартынову лист бумаги.
– Еще два? – спросил тот, глянув в записи, и китаец молча кивнул.
Тут Максюта ушел в соседнюю комнату. Лыков бесцеремонно отобрал бумагу у главного сыщика и помахал ей в воздухе:
– Агентура донесла? Или господин подполковник распорядился?
По затравленному взгляду Мартынова он понял, что попал в точку, но решил убедиться в этом наверняка:
– Это те, кто не платит дань?
– Ваше высокородие, прошу вас обратить этот вопрос к господину полицмейстеру.
Алексей Николаевич махнул рукой Азвестопуло и молча вышел на улицу. Там воздух был ненамного чище, чем в притоне…
– Фу… Как они тут дышат?
Грек выглядел расстроенным:
– Я правильно вас понял?
– Правильно. Все это была театральная постановка для приезжих. Банковки, опиум – настоящие. Только облава липовая. Потому как в соседнем доме все то же самое. И по всей улице так. И по другим не лучше. Но они платят ясак подполковнику Ледингу, и к ним полиция не ходит. А к тем, кто жмотится, посылают Мартынова. И нас, дураков, в придачу.
Не прощаясь и не объясняясь, питерцы отправились к себе в гостиницу. На душе у обоих было тошно. Однако вскоре Азвестопуло начал хорохориться:
– Ну и чего тут нового? Будто в других городах не так.
– У Блажкова в Ростове иначе. И в Иркутске, и в Семипалатинске.
– Да? А в Киеве как? В Одессе? В Могилеве?
Коллежский асессор назвал города с самыми продажными полицейскими. Его начальнику нечего было ответить, и он со зла выругался.
На следующее утро, позавтракав, командированные отправились все на ту же Комаровскую. Курившие у входа надзиратели, завидев их, почему-то тут же скрылись внутри. Питерцы почувствовали недоброе. Они прошли в кабинет Мартынова. Навстречу им поднялся бледный Сергей Исаевич. Он зачем-то вытянул руки по швам и доложил, запинаясь:
– Ваше высокородие! Арестованный вчера Малясов час назад убит при попытке к бегству.
– Что?
Лыков поискал стул, нашел его и сел, борясь с душившим его гневом. Досчитал до десяти и поднял глаза на коллежского регистратора:
– Как это случилось? И кто стрелял?
– Сию минуту их допрашивает господин подполковник…
– Допрашивает или инструктирует, что отвечать мне?
Мартынов побелел еще больше и начал заикаться:
– Я п-попрошу избавить меня от в-в… ваших намеков…
Понимая, что он лично ни при чем и не заслуживает такого обращения, Алексей Николаевич встал и отправился на Алеутскую. Но Лединга не оказалось на месте. Секретарь доложил, что полицмейстер на докладе у военного губернатора, и с ним те два конвоира, которые застрелили арестанта. Питерцы кинулись следом.
В кабинете Манакина они увидели следующую картину. Лединг с всклокоченными волосами патетически взывал к начальнику области:
– … тут он как толкнет Артизанова, да как побежит! Но Собачкин – вот молодец! – не растерялся и свалил негодяя наповал. Едва-едва тот не ушел.
– А почему стрелял не по ногам? – с ходу, не здороваясь, налетел на служивого Лыков. Тот вытянулся и доложил:
– Маркел Собачкин, городовой старшего оклада Второго участка!
– Так почему не по ногам, а?
Собачкин озадаченно покосился на полицмейстера. Тот подскочил и взял питерца за рукав:
– Да патронов мало дают на учения. И потом, что такого? Хуже было бы упустить. А тут одной каторжной рожей меньше.
– Да, Алексей Николаевич, – поддержал вдруг подполковника генерал-майор. – Городовой действовал по обстоятельствам. Я одобряю его поступок. Собачкин! От меня тебе награда пять рублей. Генрих Иванович, вставьте в приказ по управлению.
– Слушаюсь, ваше превосходительство.
Лыков понял: какими бы ни были отношения между губернатором и полицмейстером, на глазах приезжих местные всегда сговорятся. Однако он счел нужным спросить радостного Лединга:
– Мартынов доложил вам, что успел сказать мне арестованный Малясов?
– Да, конечно. Это очень интересно. Жаль только, что теперь его уже не спросишь…
– Вчера Малясов не собирался никуда драпать.
– Что вы говорите? А может, вы так провели допрос, что вынудили его думать о бегстве?
