– Да, я здесь, – сил совсем нет, но я держусь.
– Со стороны клуба на тебя не было актов, я проверил, будь уверен, иначе ты был бы предупрежден. Это правило. – Валерий возмущен, что ситуация прошла мимо его носа.
– Мне, блядь, все равно, администратор, – я встаю и параллельно собираю свой рюкзак с вещами. – Пришли зачистку, и, пожалуйста, пришли мне код.
– Будет сделано, – слышу нотки радости в голосе администратора. В телефоне раздается щелчок оповещения смс-ки. – Добро пожаловать в строй. – Оперативно сработал Валерий. Отключаюсь. Ещё раз осмотрел комнату, решая, куда мне ехать теперь. Вариантов немного. К друзьям – нет, это риск. В первую очередь представлю их. К матери – тем более. Остаётся только свой собственный дом. С тяжестью на душе я отправляюсь на своем байке обратно домой – возвращаюсь туда, где все когда-то изменилось в одночасье, лишившись всего самого дорогого.
Глава 8
Маргарита.
Все самое интересное начинается со слов "я люблю тебя". А потом все заканчивается в тот момент, когда истинные лица показывают свою сущность. Быть любимой, словно окрылённой, ощущение самое прекрасное. И я его испытала, но обожглась так, что теперь это чувство мне кажется ядовитым яблоком Евы для Адама. Испытать его ещё раз? Думаю, что нет. Это наказание для двух противоположностей, потому что обязательно будут разбиты сердца. Вырваны из грудной клетки, раздавлены, раздвоены. Что же все-таки такое любовь? Самое настоящее истязание. И хорошо, если это чувство взаимное. А, если нет? Что тогда делать этому сердцу, что не нашло отклика в любимом человеке. Который нагло обманул, искалечил, а потом ушёл. Словно его никогда не было рядом. А в памяти, будто нарочно черный ящик по бесконечному кругу воспроизводит моменты, казалось бы, которые ещё тогда должны были насторожить. Но вот и сущность любви – она ослепляет. Закрывает глаза, не давая разглядеть настоящее. Образы реальности смываются, на их место приходят наши домыслы. Мысли покоя не дают, съедают изнутри. Со всей силы чиркаю на хосте линии – жирные, тонкие, прямые или извилистые. Это не важно. Хаос, поселившийся во мне, здорово помогает выплеснуть всю суть на бумагу или тряпичный холст, используя краски на жировой основе. Это самое дорогое искусство, приносящее желанное удовлетворение души. Словно так я живу и дышу. Благодаря этому выплеску я стою крепко на ногах, с ясной головой. Без намёка на то, чтобы уйти вместе с ними.
В мою рабочую комнату входит отец. Самый известный художник-пейзажист современности. Он объездил почти весь земной шар в поисках лучшего образа для своего холста. И нашёл. Бескрайние пустынные дали арабских эмиратов. Сколько картин посвятил, и каждая несёт в себе таинство создания мироздания. Папа говорит, что, наконец, нашел то, что так долго искал для мамы. Спокойствие и покой, с ноткой будоражащих чувства бурей. Словно так она с нами. Даёт знать, что видит и слышит, переживает за нас. И скучает. Отец подходит ближе, скрестил руки на груди, подперев одной свой подбородок, задумался, всматриваясь в мои каракули.
– В этом определённо что-то есть, – вдумчиво смотрит на холст, выискивает из этих чёрт что-то похожее на образ. Я тихо посмеиваюсь над ним, потому что папа всегда такой: слишком добрый ко мне, бережно хранит мои внутренние чувства, старается шутить и веселить, только бы его прекрасная девочка не грустила, не думала о плохом. Или, например, о том дне.
– Да брось, пап, – отмахиваюсь от него и случайно кисточкой трясу в руке, совершенно позабыв о ней. Краска мелкими каплями покрывает отцовский светло серый пиджак, оставляя фиолетовые пятна. Спохватились оба, скорее влажными салфетками стирать маслянистые разводы, но тщетно, лишь больше размазали. Хохочем. Папа снимает свою испорченную вещь, отбрасывает на стоящий рядом кожаный черный диван. Когда-то эта студия была его. В далёкой молодости он здесь практически жил, а теперь это мой дом – моё убежище, состоящее из комнаты, кухни и вот этого потрясающего кабинета, где я могу позволить себе воплощать и выплескивать на бумагу эмоции и чувства, создавая картины – портреты, или работаю с отцовскими пейзажами, довершая композиции. Я пока не определилась, куда хочу направить себя. В школе искусств, где мне приходится доучиваться, чтобы получить степень художника, госпожа Леока Франсовна обучает нас тонкостям портретного запечатления. Учит распознавать скрытые эмоции человека, ведь бывают люди, способные их утаивать глубоко в себе за своими масками. К этому числу можно отнести почти каждого из нас. Учит понимать смысл и передавать на холст настоящее, чтобы не было фальши. Чтобы случайный прохожий, или заядлый критик не смели сказать "не верю". Красками можно передать все что угодно, главное, не замаскировать то, что на яву, а с большей глубиной передать истину. Нравится мне эта женщина, возможно, даже благодаря ей, я смогла понять многие вещи, со стороны посмотреть, по иному оценить. Особенно, когда эти картины всюду развешаны по моей студии и напоминают самые значимые для меня моменты, отрезки жизни. В мою студию лишь двум людям разрешено входить, папе и верной подруге Веронике, с которой мы как сёстры, порой даже так и представляемся чужим людям. Потому что этого мы так хотим, а не за нас решают.
– Не волнуйся, – папа подходит ко мне и целует в макушку. – Что ты пытаешься передать сейчас, используя фиолетовый цвет?
– Мысли, – тихо и коротко отвечаю, а сама убираю кисточку в баночку с жидкостью, специальным раствором, чтобы масло не засохло на ней.
– Хороший цветовой выбор, – хвалит, затем берёт карандаш и прорисовывает некоторые детали, соединяя мои чёрточки, и вот, вырисовываются глаза, смотрящие на нас обоих. Папа отошёл чуть поодаль, снова внимательно рассматривает получившийся образ чего-то. И я понимаю, что сама ненароком вырисовывала того мужчину, с которым столкнулась в кафешке. Максим. Чувствую, как к щекам приливает кровь, потому что вспоминаю и нашу вторую встречу – поцелуй. Хочу прикоснуться к свои губам, будто вновь ощутить на себе губы мужчины, мягкие, тёплые и со вкусом ментоловых сигарет. Но воздерживаюсь, чтобы папа ничего не заметил, лишние расспросы мне не нужны. Его глаза – чёрные и бездонные врезались мне в память и вот уже неделю спокойно спать не дают. Преследуют, словно хотят узнать все тайны мира. И душа моя тянется к нему, желает поделиться, но мое сердце замирает и не хочет биться, вновь ощутить чувство любви. Я боюсь. Боюсь снова оказаться за бортом. Весь мой блокнот изрисован его лицом, потому что запомнила каждую чёрточку, каждую морщинку и даже родинку на скуле, спрятанной под порослью бороды. Черные глаза таят в себе боль, их выражение настолько впитало это ощущение, что теперь является единым целым, словно одно не может существовать без другого. Слегка хмурые густые брови, низко опущенные полосками, дополняли всю глубину его переживания. И, кажется, в то мгновение, я была готова сказать, что в чем-то его понимаю. Но в тот момент, когда Максим стал помогать собирать мои наброски, что я выронила из рук, когда мы встретились взглядом, будто что-то щёлкнуло между нами, солнечные лучи, упавшие на его лицо подчеркнули роговицы глаз, и настолько чернее чёрного цвета я не видела никогда. Увидев Максима в том кафе во второй раз, сердце ходуном в пляс пошло, отдаваясь грохотом у самого горла. Потому что каждый день высматривала его, как ненормальная. А увидев, разволновалась, будто девчонка малолетняя при виде красивого парня, волнующего мои внутренние чувства, давно уснувшие, а теперь будто очнулись от зимней спячки и требуют максимального разряда. Старалась смотреть куда угодно, но только не в их сторону, а глаза сами, то и дело поглядывали, запоминали каждое его движение. Подошедший мужчина, сидевший за одним столиком с Максимом, показался мне знакомым, долго вспоминала кто он, но так и не вспомнила. А его фраза, въевшаяся в сознание, будто толчком дала в грудину, и я вылетела пулей из кафе. "От любви ещё никто не умирал, Вишенка". Вишенка – ненавижу это прозвище, потому что с ним связаны не самые лучшие воспоминания. А его фраза, что от любви не умирают, вообще задела за живое, этот мужчина, как ножом по сердцу прошёлся, зная на какие точки надавить, чтобы человека лишить рассудка, и пуститься галопом бежать, лишь бы покинуть место.
Из мыслей меня вырывает щелчок пальцев отца у самого носа.
– Знакомые глаза, да? – с прищуром всматривается. Улавливает каждое мое движение или действие, в надежде поймать, наконец, мое настоящее настроение и внутреннее состояние. Отворачиваюсь от папы, чуть засмущавшись, но согласно киваю головой, без слов даю понять, что он прав. – Девочка моя, – ласково обращается, сжимая в объятиях, – это нормально, – чуть шепотом говорит, покачивает в руках, убаюкивает.
– Понимаю, – слегка вздохнула, но не стала продолжать, что именно я понимаю. Потому что это сложно объяснить. Отец отстраняется и больше не задаёт никаких вопросов, касающихся полотна с неясным образом глаз. Я же срываю бумагу и переворачиваю обратной чистой стороной, чтобы больше не видеть их, не терзать себя изнутри. Стряхиваю с фартука невидимые нити, словно на нём могли скопиться пылинки за некоторое время, что я сижу у себя в студии, затем снимаю его и вешаю на стульчак.
– Идём, я угощу тебя обедом, – предлагаю отцу, а сама уже выхожу из комнаты, не оставляя ему выбора, как пойти следом. Чуть подождав, когда папа вышел, закрываю дверь на замок и убираю ключ в карман брюк. Знаю, что никому нет дела до моих работ, и всё-таки так я чувствую, что все самое сокровенное останется за замком. Квартира довольно просторная, кухня и зал совмещены, поэтому мне нет необходимости бегать туда-сюда с едой. Ставлю разогретые тарелки с лазаньей на барный столик, соус и столовые приборы, пока папа готовит свой кофе в турке. Вот же ценитель восточной культуры. Ему нужно было остаться там, когда один друг шейх предлагал, но душа папина тянется к родным краям. Говорит, что здесь ему легче дышится, а значит в голову больше идей приходит. Шутник.
– Завтра Леока, наконец, проведет выставку, – отец начинает разговор, нанизывая на вилку перья, и отправляет их в рот.
– Да, мы все долго готовились. Будем надеяться, что некоторым всё-таки повезёт, и их работы заметят, – согласно киваю головой, продолжая свои мысли. – Я выставлю пару портретов, один, что во Франции писала, помнишь, старушку с багетами, – улыбаюсь, вспоминая милую бабушку с корзинкой в руках, как в старые добрые времена настоящая француженка шествовала по брусчатке, прям напротив местной пекарни, и теперь она следует этой традиции, не нарушая её.
– Помню, – папа тоже улыбнулся, потому что тогда мы оба были тронуты этим образом: традиции против современности, некая борьба прошлого и настоящего. – А второй?
– Представлю образ ребенка в четырех эмоциях, – говорю и жду реакции отца на это. Вилка на полпути замирает у рта отца, он уставился в глаза мне, а я смотрю на него, со своими широко открытыми, сильно сжимаю губы, и щеку изнутри прикусываю, чтобы не сказать чего лишнего. Папа будто оттаял, отставляет столовый прибор, положив рядом с тарелкой, промакивает салфеткой рот, лихорадочно соображая, что мне сказать, затем пожимает плечами, будто уже согласился со своей собственной мыслью.
– Хорошая идея, – два коротких слова, пауза. – Я рад, что ты смогла преодолеть барьеры. Можно узнать, кого взяла в прообраз?
– Соседского малыша, – слова даются так легко, и я расслабилась. Попиваю, приготовленный кофе отцом, держа кружку в одной руке, а другой обнимаю себя и подпираю первую. – Яна недавно родила, и я спросила разрешения, не была бы она против моей идеи. Вот так и появилась вторая портретная картина для выставки. Получилось спонтанно, но, думаю, оно того стоит. Леока Франсовна была в восторге от этой идеи и даже сама теперь хочет её воплотить.
Папа рассмеялся вслух, все напряжение вмиг исчезло.
– Ну, у Леоки всегда вызывают восторг новаторства в стихии искусств. Поэтому, я не удивлен. – Отец направляется к раковине, кладет свое блюдо, затем наливает остатки кофе и делает глоток с закрытыми глазами, наслаждается настоящим вкусом. Без сахара и молока. Брр, не понимаю его, как можно наслаждаться горечью.
– Кстати, пап, – вдруг вспоминаю, что недавно его пригласили устроить аукцион в Абу-Даби, и он обещал подумать, станет ли выставлять на продажу картины. – Что насчёт того приглашения в эмираты?
– Я, собственно, чего и зашёл, дочь. – Он согласно кивает, потому что напомнила ему о важном деле. – Через неделю едем. Проведём выставку талантов, потому что она ведь смежная, не брошу же своих пейзажистов, – улыбается мне и подмигивает. Знаю, для папы его ученики, словно дети, по пальцам посчитать и даже двадцати не набрать. Сейчас все стремятся пуститься в неомодернизм, абстракции, минимализм и в цифровое (папа яро ненавидит этот вид, потому что компьютеры отбирают все больше и больше у простого художника, лишая его именно всех прелестей: от выбора кисточки до невероятного запаха готового полотна). Конечно, каждый по-своему выражает себя, но становится меньше реалистов. Тех, кто может передать образ так, как видит. Не искажая реальность, не приукрашивая, и не ломая цветовую гамму. Словно запечатлеть природное – живое. То же самое и с портретными писателями – вымирают, словно динозавры, либо приходит замена, но тут же сходит с пути, потому что общество жестокое и не терпит постоянства. Мир искусства не так-то красив изнутри, как принято считать. Здесь есть свои плюсы и минусы. Враги и друзья. Те, кто может постоять за младшего, а потом нахально втеревшись в доверие, воткнуть нож в спину. Было. Проходили и не раз.
– Значит, решено, – довольная, предвкушая скорую поездку в жаркую страну со своими причудами. Где женщины в чадре ходят, скрывают свою красоту от чужих глаз, и лишь муж вправе видеть её во всяком виде. Это тоже своего рода волшебство, оно манит и притягивает к себе с невероятным магнетизмом. Однажды, я всё-таки изображу девушку в танце. Тем более, что я скучаю по своей подруге, Амине. В течение нескольких месяцев не созванивались, а буквально дня три назад болтали без умолку точно часа два, пока не прервалась связь, потому что на телефоне закончились деньги.
– Ладно, увидимся на выставке завтра. – Папа машет рукой, уже собрался на выход. Прихватил свой пиджак, наверняка по пути в химчистку сдаст.
– Да. – Встаю со стула и провожаю его, закрывая входную дверь. С минуту другую должна Вероника приехать с очень сногсшибательной новостью. Так и сказала мне по телефону. Вся такая радостная, чуточку возбуждённая. Что ж, посмотрим. У моей подруги есть любопытная черта характера, ей нравится попадать в неприятности. Вот, например, взять её странные отношения с Грозным. Накой чёрт, ей сдались эти отношения. Разве женатый мужик, счастливо живущий в браке уже, сколько она мне говорила, почти десять лет, станет рушить устоявшееся. Конечно, нет. А вот она здорово поплачет из-за Влада. Выйдет ей это боком, как чувствую. Мало Веронике было, когда непосредственный начальник Бесов (тоже не понимаю, почему мужчина запрещает называть себя по имени) застукал их аудиенцию. Но поплакала день у меня, переночевала, а утром, будто ничего не было. Собралась и ушла на работу. И Бесов этот тоже с причудой, зачем стоять и смотреть, как люди трахаются. Раньше не видел, или впечатление получить решил адреналиновое. Самое интересное, что фамилия оказалось такой распространенной, ведь моя преподавательница Леока Франсовна тоже Бесова. А вдруг родственники? Сама тут же эту мысль отбрасываю, ну, в самом деле, ведь не единственный же тот чёрт на всей земле.
Спустя несколько часов Вероника всё-таки притащила свой зад ко мне. Зашла в зал (вторая половина кухни), плюхнулась на диван, включая попутно телевизор на свой сериал. Не помню название, но говорит, что в стиле Шерлока Холмса. Довольная, как кот из Алисы, улыбается во все тридцать два зуба, глаза блестят. Специально тянет время, думает, мучает меня своим томлением. Ну ладно, пусть так и думает, не портить же своей близкой подруге иллюзию, словно она фокусник и сейчас я ахну от представления. На подносе ставлю две чашки с чаем и тортиком, вишнёвым, потому что люблю эту ягоду и всё тут.
– И ни капельки не интересно? – с прищуром уставилась на меня, беря кружку со стола, отпивая глоток чая с молоком. Морщит носик, – опять гадость подсунула, Рит, – возмущается. Я прекрасно знаю, что не любит смешивать чай с молоком, но эта моя маленькая месть за её томление.
– Ну не знаю, – слова получаются звучными, будто пою из песни, не гляжу на подругу, делаю вид, что телевизор привлёк внимание. – Знаешь, Вероника, – всегда называю ее полным именем, будто бзик какой-то, а объяснить не могу. Подруга стихла, но чай всё-таки пьёт. – Английские аристократы наверняка уже вычеркнули тебя из списка гостей. Неуважение, дорогая моя, не приветствуется. Тем более, когда ты, сучка, молчишь.
– Ах, ты стерва, – обе смеёмся, поиздевались друг над другом, и при этом не обиделись ни на грамм. – Ладно, будет тебе, сюрпризик. – Копается в сумочке и вынимает два билета пригласительных.
– Что это? – действительно стало интересно. Тем более бордовый цвет этих карточек, будто кричал, оповещая, что принадлежит клубу "Бурлеск". Наслышана о нём. Но никогда не посещала. Вход, исключительно по приглашению. А, как гласят студенческие "легенды", бордовый пригласительный – это вообще супер, ты вроде как вип персона. – Где взяла? – вся смехотворность улетучилась в миг, потому что шестерёнки заработали, где Вероника могла получить эти карточки. Зарплата стажёра вряд-ли покроет седьмую часть этого билета, а уж двух – тем более. Вероника отмахнулась от меня.
– Там, где уже нет, – шутит, старается вновь вернуть спокойное настроение, но выходит не совсем так. – Ладно, Влад подарил.
– Это что, оплата за трах с тобой, Вероник? – возмутилась я, затем ставлю чашку на стол и сложила руки на груди, приняв позу, будто в бой рвану. И мне реально хочется хорошенько дать по голове Веронике, может вправду извилины на место встанут. А Влад гавнюк, наверняка прослышал, что молодая девчонка мечтает попасть на арену элитных мужиков, почувствовать себя богиней. Вот сволочь.
– Нет, – подруга машет отрицательно головой, как болванчик. И принимается объяснять. – Он хотел с женой пойти сегодня.
– Сегодня? – я прерываю её. Она замахала руками, чтобы дала ей дальше сказать.
– Но эта Светка, – при упоминании имени жены Влада, Вероника надувает губки и фыркает. – Не захотела идти и Владика не пустила, сучка. Поэтому компанию ты мне составишь.
– Нееет, дорогая, – очень сильно качаю отрицательно головой, отказываюсь и даже руками жестикулирую. – С ума сошла? У меня завтра выставка. Какие нахрен бордели? Одурела?!
– Это не бордель, – Вероника принимается отстаивать права клуба. Нахмурилась, и кислую мину составила.
– Нет? Насколько уж студенты у меня на потоке галдят, что есть комната для вуайеристов, а ты говоришь не бордель, – Вероника заинтересовалась и уже смотрит на меня, как на знатока, играя бровками. – Да-да, подруга, ты правильно подумала. Стоишь и смотришь, как двое незнакомцев сношаются, и знать не знают, что кино их смотрят. Поэтому, твой браслетик, – показываю на два пригласительных, – и даёт доступ к этому.
Вероника захлопала в ладоши от радости. Подскочила и начала отплясывать, рассмешила меня до слёз.
– Мы идём вместе, – чуть успокоившись, она плюхнулась рядом со мной, обнимает и целует в щёку. Я только начинаю сопротивляться, она щиплет меня в бок, и я кричу.
– Идиотка, больно же.
– Такое я пропустить не хочу, Ритка. Это шанс, вкусить что-то такое запретное, понимаешь, – глаза заблистали от идеи понаблюдать за зеркалами. – Тем более, какой тебе эмоциональный всплеск, точно на хост потом перенесешь эти образы. Вульгарные образы. Повесишь на стеночку и будешь любоваться, – мечтательно расписывает, как сама бы воплотила эту мечту.
– Чтобы это написать, не обязательно смотреть так, есть и интернет, если что.
– Глупая, – шутя, отмахивается, – это же так завораживает, наверняка потом сама захочешь испробовать.
– О, я смотрю, ты же составила план, – констатирую её перед фактом.
– Конечно, – без шуток соглашается со мной.
– Что у тебя на работе? – перевожу тему в безопасное русло и таким образом стараюсь заговорить её, чтобы не соглашаться на поход в преисподнюю.
– Да все также, начальники с ума сходят. Мутузят друг друга, оказывается, друзьями были бывшими и что-то не поделили, наверное. Бесов то ещё ничего, а вот Владику от него крепко досталось, – стоит Веронике вспомнить о своем любовнике, тут же грусть нападает на неё. – Этот идиот, я про беса, увидел тебя на моем компьютере и допрос устраивал.
Мне стало любопытно, с чего вдруг такой интерес у этого ненормального ко мне.
– А что за фото?
– Давнишнее, – без эмоций отвечает. – Не бери в голову, сказала, что сестра моя, и он успокоился.
– Ну и отлично, – вроде отлегло.
– Мы идём вместе, Маргарита, – Вероника подмигивает мне. – И не думай даже искать повод.
Но лучше бы я его нашла.
Глава 9
Виктор Дебюа.
Как прекрасно наслаждаться парижским воздухом, наблюдая с балкона красоту Эйфелевой башни. В одной руке красное вино, в другой сигара, которую мне доставили прямиком из Колумбии. Я уже чувствую запах женщины, на чьей ножке была выкатана эта замечательная трубочка – никотин обволакивает лёгкие, словно заботливые руки матери, когда накрывают свое дитя. И от одного только представления, что колумбийка отрабатывает свои деньги за кусок хлеба, делая прекрасную работу для таких, как я – элиты, башню напрочь сносит от понимания своего могущества перед кем-то. Официант ставить поднос передо мной, расправляя попутно салфетку на ноги. Слежу за каждым его движением, насколько отработаны, изо дня в день, прислуживая мне.
– Месье Дебюа, желаете ещё чего-нибудь? – он покорно опускает голову, и не смотрит мне в глаза. Щенок. Трусливая псина, боящаяся за свою жизнь. Потому что щелчок пальцев, и он уже валяется в каком-либо месте, неважно. Будь это канава, или вовсе по частям разбросанная плоть по всей Франции.
– Нет, Жак, – выпускаю облако дыма, затем ставлю на поднос недопитое вино и беру горстку изюма. Причмокивая, наслаждаюсь вкусом. – Свободен.
Официант мгновенно покидает мое ложе, и я снова устремляю свой взор на чёртову башню, мысли одна за другой скачут, напоминая о прошлом. Далёком, и будто несуществующем.
Чуть больше тридцати пяти лет назад.
"– Мисс, будьте осторожнее, – предупреждаю молодую девушку, рыжие волосы локонами до пояса, слегка прикрывают лицо, и я не не вижу её глаз. Она не заметила меня, стоящего перед ней, когда засматривалась на башню, напоролась на меня, чуть ли не сбивая с ног обоих. Высота невероятная, как и сама жизнь. Хочется вздохнуть полной грудью и закричать. Что, наконец-то, я смог войти в состав элиты бизнесверзил. Доказал, что способен разрушать, а потом воссоздавать, словно вновь возраждать из пепла, то, что своими же руками крушил. Быть наравне с ними, или даже выше.
– Ох, прошу прощения, месье, – начинает тараторить по французски, отряхивая с моего пиджака крошки рожка, что в руке держала. Лёгкие касания её пальцев, дрожью по телу пошли. Я осторожно провожу рукой по её лицу, убирая прядь за ушко и наконец встречаюсь с пронзительными черными глазами. Девушка замирает. Буквально дух выбивает. Рыжая бестия. Богиня, перед которой готов тут же на колени встать. Её озорная улыбка, настолько юная, игривая – покоряет меня, бездушную машину. Я понимаю, что если проведу с ней некоторое время, возможно смогу глотнуть свежего воздуха, где не будет крови, где меня не тронут, потому что даже знать не будут кто я такой. Побуду тем, кем мог стать когда-то, но в определенный отрезок жизни сделал свой выбор – и он стал роковым. Как и сейчас." Все действительно закрутилось, как я и предполагал. Романтические отношения увлекли меня, заманили в её сети, заставили отойти на время в сторону от своего дела, от своих братьев. Конечно, многим это пришлось не по вкусу, считая меня слабаком – павшим. А это, как плевок в лицо, вызов, и я бык, несущийся на красную тряпку, тараню всё, что стоит на моем пути. И она встала. Леока выбила меня из колеи моих братьев, я наплевал на них, думая, что смогу играть на два фронта, а потом она предала. Заставила полюбить себя, поверить, что темноту можно преодолеть, а потом сама же окунула меня в неё. И я ушёл в эту бездну, отчаянно. Создал свою империю, со своими правилами – это мой мир, где я бог. Я даже слышу в голове голоса, чьи души принадлежат мне. Мои клубы – это те самые миры, где не каждому дан пропуск. Лишь избранным. А мои администраторы – смотрящие, или те, кто находят "потерянных", либо делают их таковыми, если знают, что получится идеальная машина чистильщика. Это необходимость. Потому что я не терплю, когда есть уязвимые места. Хватит с меня дырки в моём сердце.
Мои размышления прерывает телефонный звонок, который я жду уже некоторое время. В клубе "Марлен" одна выскочка решила играть не по правилам, считая себя абсолютно не чьим. Вот только Максим ошибается. Знаю каждый его шаг вперёд, приесекаю любую его самодеятельность. Мальчишка чем-то похож на меня в молодости и я намерен выбить из его матери всю правду. Почему сбежала, почему предала. Неужели моей любви ей стало мало?
– Слушаю, – глухо вздыхаю, утомившись ожидания.
– Господин Дебюа, – ко мне обращается Валерий, моя правая рука в "Марлен", надёжный партнёр, готовый выполнить любую причуду своего клиента. – Бесов выполнил задание, – коротко отчитывается. Ах, я совсем забыл, что исключил его на неделю и наказал. Эта Марина, его постоянная партнёрша, сослужила мне хорошую службу, но увы, я надеялся, что Бесов взбунтуется. Наверняка, у парня к ней чувства появились, но нет. Чёртов "бес".
– Все было сделано так, как вы хотели.
– Да, – протягиваю слово, – Марина молодец, как кошечка быстро выполнила приказ. Но видимо мало приняла наркоты.
– К сожалению, да. Бес сумел в девушку страх вселить, что решила у меня просить отпуск, – слышу шуршание на заднем фоне. Администратор что-то ищет, затем продолжает. – Насколько понимаю, он быстро пришел в норму и готов к следующему заданию.
– Хорошо, дай ему доступ. Я возвращаюсь в Россию завтра. Выставка намечается, молодые таланты, и все такое, – тяну дым сигары, жестикулируя одной рукой с щепоткой изюма, представляя новые лица. А главное, ту суку, в чьи глаза посмотреть хочу и возможно придушить на месте. За предательство, за то, что убила нашего ребёнка, которого я ждал.
– И ещё, – Валерий вновь замолкает. Я позволяю ему разговаривать со мной в таком тоне, потому что так легче стоить диалог, словно мы кровные братья, которых с тех самых пор у меня нет. Кто посмел пойти против, тот давно сгнил в земле. – Уваров согласился устроить аукцион в Абу-Даби. Поэтому жду от вас дальнейших указаний.
– Пока ничего не решай. Посмотрим, как пройдет выставка. Он же тоже в ней принимает участие? – Вот и попались голубки. Леока променяла меня на этого никчемного бедного художника, хотя клялась, что они друзья. Оба ветреные, всегда понимали друг друга с полуслова. Знал, что между ними есть некая связь, но на каком уровне она была. Этого мне не понять никогда, а теперь и вовсе. И я готов обоих на части разорвать, показать, кто тут в праве судьбы вершать. Осталось только найти картину Уварова, ту саму, в которой его прелестная дочурка замаскировала все счета, где хранятся важные документы. Ответы на мои вопросы. Леока сумела уйти в тень, долго её искал и вот наконец нашёл.
– И ещё один момент, господин Дебюа, – деловой тон администратора заставляет гордиться своими работниками. – Капитан Варламов передал дело шейха Мохаммеда Власову, но тут заминка произошла.
Я насторожился, потому что ещё этого не хватало, вновь напустить на себя следов, как когда-то этот бес сумел почти взять меня за яйца. Но наказание пришло само собой.
– Не понял?
– Бесов принял дело в оборот, и, кстати свое тоже нашёл. Какие теперь предпринимать действия? – голос администратора дрогнул, проникся Валерий к этому парню, после трагедии выследил и пригласил в наш мир, думая, что бес сорвётся и его легче будет убрать. Но он оказался крепким орешком. На что не пойдешь ради мести. Усмехнулся, потому что ситуация, как один в один.
– Я поговорю с Варламовым, урегулирую. А Власова, администратор, пригласим на пару слов, – поговорю с идиотом, и покажу, как мои дела в не те руки передавать. За ним должок, пора бы с него запросить оплату.
– Хорошо, сэр. Я внёс в акт вашу заявку на рассмотрение, – тон деловой, без намёка на удивление.
– И, вот ещё что, Валерий. Есть у меня всё-таки задание для твоего фаворита. Но по прилёту обговорим с ним лично. Прошу занести тоже в акт. Не хочу время даром терять на этих идиотов.
– Понял. До скорой встречи, – Валерий прощается, и я лишь слышу гудки в телефонной трубке. Тушу сигару в хрустальной пепельнице, затем допиваю свое вино. Я готов встретиться лицом к лицу с Леокой. Спустя столько времени спросить, чем её не устроила жизнь рядом со мной. Судьба ужасная дама – переменчивая, и я чувствую этот ветер, дующий мне в спину, что грядут перемены, случатся события, которые должны расставить все по своим местам. Максим попал в водоворот, и его засосало в эту бездну – в мое личное пристанище. Но знает ли Леока, что её сын теперь у меня под носом, и я готов ударить ей по самому больному месту, как когда-то она меня. Вот поэтому всему нужны правила – никакого выбора, только то, что предписано моими клубами. Войдя в мой мир, ты словно душу продаешь дьяволу, потому что такова цена – жизнь, взамен на жизнь, но под другим углом.
Набираю номер телефона ещё одного администратора – Анжелику. Нахальная дама, но своего добивается сполна. Нашёл её на улице, совсем девчонкой, лет семнадцати не больше. Избитая, изнасилованная и изуродованная, обозлилась на весь мир и на свою семью в первую очередь. Отогрел, дал дом и работу, научил Анжелику наказывать тех, кто виновен и в первый же год девчушка расправилась со своей семьёй, безжалостно раскромсала по частям мать и отчима. Второму досталось основательно. Это было чем-то похоже на обряд посвящения – я светился от счастья, что моя девочка настолько кровожадная, поэтому дал ей работу администратора, с которой справляется только так. Валерий и Анжелика – две мои руки. Два моих ангела смерти. Благодаря им я спокойно живу, зная, что мои миры в полном порядке. Правила не нарушаются, а если и есть бунтари – вроде того же беса, всегда успею прибрать к рукам. Но не нравится мне, что Валерий уж слишком к парнишке прикипел. Нутром чувствую, что администратор корит себя, за приглашение в наше пристанище.
– Слушаю, господин Дебюа, – девушка мурлычет в трубку, кайфует от одного лишь моего голоса и, что я позвонил ей исключительно на личный мобильный номер, теперь наверняка нос задерет и перед Валерием хвостом вильнет. От картинки в голове самому себе смешно стало, представив сценку.
– Анжелика, дорогая, есть тебе задание, крошка моя, – намеренно лишаю ее речи своими ласкательными. Любая женщина тает при мысли, что важна для мужчины, особенно, если раньше не проявлялись знаки внимания. Девушка нервно хохотнула, и я уже знаю, что глупышка под кайфом. Улыбаюсь в трубку, довольный тем, что мой мир создаёт иллюзию прекрасного, лёгкого. Правила, как трясина засасывают, и обратного пути нет. И его не должно быть, иначе будет хаос. Внешнее обязательно войдёт и нарушит.
– Я вся внимание, Виктор, – немного позволяет себе больше, чем положено, но сегодня у меня отличное настроение, потому как настроен на самую долгожданную встречу с моей Леокой. Она всегда была моей, с той самой первой встречи, я потерялся в ней, и хочу получить обратно свою душу. Меня на части разрывает, что рыжая бестия оставила меня ни с чем. Главное, забрала желаемое – малыша, которого я ждал. Мысли снова устремляются в прошлое, как дурман затягивают и расшатывают равновесие.
" Моим братьям не нравится, что я предпочитаю свою женщину им. Но, как я откажусь от неё, зная, что Леока носит моего сына. Срок совсем крошечный. От силы шесть недель, но это свет в конце тоннеля. Быть уязвимым в этом плане не входило в жизнь. Не думал, что буду сходить с ума по какой-то женщине. Тем более чокнутой в своем искусстве. Бесконечные краски, кисти, полотно. Весь мой особняк разукрасила, стоило позвать жить со мной. А потом новость о беременности. Да я готов подарить ей любую точку мира, главное, чтобы Леока не знала грусти. Но братья решили иначе. Вынудили доказать, что женщина не на первом месте, и я принял этот вызов, идиот. Спусковым механизмом стали фотографии, где моя Леока сидит в обнимку с Василием – её лучшим и близким другом. По одному блеску глаз понимаю, мужчина не равнодушен к моей богине. Только вот она этого или не понимает, или наоборот наслаждается. С одной стороны, гордость берёт за богиню, что умело крутит нами, а с другой – ревность сжирает меня изнутри. Не потерплю чужих прикосновений к ней. Только я. Я владелец её тела и души, и только я могу распоряжаться ею. В тот злосчастный вечер пригласил двух девок шлюшек из нашего братского притона. Нанюхался героином и пустился отрабатывать их обеих. Мозг затуманился, я представлял их киски – одной моей собственной, пока богиня слонялась хер знает где и с кем. Не поверю ни единому слову, что была в художественном музее, где свободные художники бесплатно выставляют картины – случайные образы. И вот предстает перед ней идеальная композиция меня и этих шалав. Я глубоко в одной из них, вколачиваюсь, другая мастурбирует, пока первая лижет ей киску – некое трио. Синхрон, словно танец. Леока молча стояла и смотрела на это, затем подошла, в руке был столовый нож. Я не шелохнулся, стоял и нагло смотрел в упор. Махнула перед моим лицом, пока девки визжали от страху, что стали свидетелями семейной драмы, лезвие прошлось по щеке, словно пощёчину получил. Озверевший от её выходки, схватил за плечи и отшвырнул от себя. Ненавижу суку, хоть и люблю до одурения. Леока падает, ударяется попой о пол, но не плачет. Со злобой в глазах и теперь я вижу ее слёзы. Она встаёт снова на ноги, шатается из стороны в сторону, только потом заметил, что стукнулась об стенку головой. Красная жидкость стекала по тонкой шее, обрамляя её, словно ожерельем.
– Ненавижу тебя, Виктор, – зло рычит и снова бросает нож, но уже в шлюх, попадая в одну, но не ранив. Разворачивается и уходит. Спокойно. Настоящая бестия, знающая себе цену. Но это я понял потом. А сейчас ору в след, словно зверь во мне вырвался и теперь жаждет разорвать её, показать, кто тут главный.
– Вот и иди к своему дружку, шалава, – она снова резко оборачивается, в глазах молнии смешанные со злом и вся картина приправленная её жемчужинами, струящиеся по щекам.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
