Перейдя через мост, Кицунэ выкрикнул приказ, и колонна ускорилась. Род Нагата вышел на войну.
На одном из покрытых лесом холмов, вдалеке от стен Дома Спокойствия, стоял одинокий мужчина. Одетый в черное, с закрытым лицом и длинным прямым мечом ниндзя-то на боку, он наблюдал за движущимися внизу отрядами. Скрытый в тени зарослей, невидимый даже для самого бдительного наблюдателя, сам он как на ладони видел каждого солдата.
И следил за их движением долго; так долго, пока вся армия не скрылась с его глаз.
* * *
На длинном столе было сложено оружие. Мечи, наконечники копий, тяжелые неудобные топоры, наконец, стрелы с различными формами наконечников – классическими узкими и широкими листовидными. Там были и «перевернутые» наконечники – с остриями, раздваивающимися в пару клыков, и наконечники с зазубринами, которые почти невозможно было вынуть из раны. И наконечники со свистками, что пугали в полете своим звуком лошадей, да и в людях будили страх. И наконечники вьющиеся, выглядящие как стальные змеи.
Мужчина в коричнево-зеленом кимоно минуту рассматривал это оружие, а потом встал и двинулся в угол помещения. Комната была погружена в полумрак, освещенная лишь дрожащим оранжевым пламенем нескольких свечей. Человек потянулся куда-то в этой полутьме; слышно было, как он открыл какой-то большой сосуд. Мужчина вытащил из него некое вьющееся и лоснящееся создание и осторожно вернулся с ним к столу с оружием. Там он приподнял свою добычу, словно желая пристально присмотреться к ней при свете свечей.
Змея! Да, это действительно была змея! Нездорово-сизого цвета, лишь голова ее выделялась коричнево-зеленым – со светлыми пульсирующими наростами на ней. Нет! Это были не наросты, а огромные пузыри, наполненные грязно-зеленой жидкостью.
Мужчина наклонился и осторожно взял пальцами головку змеи, а затем поднес к стоящему рядом сосуду. Пресмыкающееся обнажило клыки, длинные и загнутые, напоминающие маленькие катаны, а человек быстрым движением стиснул его голову, выжимая яд. Темно-зеленая жидкость стекла в сосуд, а пузыри сразу опустели.
Когда яд очутился в плошке, мужчина поднял змею и, все еще сжимая ее голову, поднес ее к себе.
Змея почуяла добычу, рванулась вперед… и укусила человека прямо в шею! Клыки погрузились в тело, вонзились в артерию! Кожа мужчины натянулась, окрасилась зеленым и коричневым, но сам он не согнулся в конвульсиях, не упал на стол с пеной на губах, а лишь улыбнулся, будто только что был удостоен великой чести, будто его одарили изысканнейшим из удовольствий.
Только потом отцепил от себя змею и привычным движением вытер с шеи свою кровь. Только кровь – от ран не осталось и следа, они как будто чудом затянулись. Осталась лишь небольшая припухлость.
Он вложил извивающуюся змею обратно в сосуд, затем налил воды в плошку с ядом. Тщательно отмерил нужное количество и размешал, чтобы потом взять первую из стрел и обмакнуть в яд ее наконечник.
Мужчина был в помещении не один, хотя любой вошедший не сразу заметил бы в полумраке второго человека. Стоящего неподвижно в углу, одетого в черное. Нижняя часть его лица была прикрыта, а глаза, казалось, всматриваются во что-то очень, очень отдаленное – хотя направлены были всего лишь на противоположную стену. Наконец они ожили, а мужчина посмотрел на своего товарища в коричнево-зеленом кимоно.
– Карэра ва шуппацу шимашита, – сказал он тихо. – Они выступили.
Первый лишь кивнул на это. Опухоль на его шее пульсировала. Ладони брали стрелу за стрелой и погружали их в яд.
* * *
Для войны оставалось уже совсем немного времени, и хотя раньше самураи могли воевать круглый год, клан Нагата не мог себе этого позволить.
Потому что лето как раз заканчивалось, это были последние его дни. И уже вот-вот осень должна была покрыть золотом листву деревьев, а там и суровая зима скует льдом и скроет снегом земли клана. Именно поэтому Кицунэ и господин Фукуро старались подготовить войска и отправить их в бой как можно скорее. Клан Змеи мог без труда перезимовать в своих пещерах и схронах среди глубоких западных лесов. А когда снег растает – выползти из своих нор и снова атаковать; а вот у клана Нагата возникли бы серьезные проблемы с содержанием войск три зимних месяца.
И поэтому армия должна была идти в бой сейчас. В Доме Спокойствия остался опытный, но немногочисленный гарнизон, тогда как самураи с асигару должны были принести войну на территорию Змей – чтоб сталь и огонь были последним, что они почувствуют перед наступлением зимы.
И тогда, лишь растает снег, крестьяне вернутся в свои деревни, отстроят их и начнут жизнь заново.
Кицунэ поглядывал на далекие холмы. Растущий там лес уже понемногу покрывался золотом, а это значило, что конец лета даже ближе, чем они рассчитывали. Командир осмотрелся. Слева от себя, на юге, он видел далекую, искрящуюся голубым пойму реки, что представляла границу земель клана Нагата. Справа же, на севере, возвышались небольшие холмы, между которыми когда-то располагались рисовые поля. Когда-то давно… во времена могущества рода.
Но их маршрут лежал почти точно на запад, туда, где в отдалении были видны темные и густые леса, покрытые туманом, а дальше, за ними, холодные вершины гор. Горы эти, известные как Санкай га Ханашите Иру, Хребет Змеи, формально принадлежали роду господина Фукуро. Но уже десятки лет фактическим их хозяином был клан Змеи.
Это было не такой уж и редкостью в Ниппоне. Многие роды, владеющие обширными провинциями, имели проблемы с изгнанниками и ронинами, что скрывались среди огромных территорий. Иногда такую ситуацию даже терпели, полагая, что легче оставить бандитов в покое, чем оплачивать дорогую и часто не гарантирующую победы войну, – но проблема со Змеями приобрела уже действительно грозные размеры. Действительно, и раньше случались грабежи, нападения и налеты, но обычно было достаточно промаршировать со знаменами рода через несколько лесов и долин, чтоб Змеи попрятались обратно в свои норы. Однако сейчас нападения стали смелыми до дерзости, а гадов столько, что беженцы-крестьяне говорили уже не об отдельных бандах, а об армии.
На такую демонстрацию силы господин Фукуро уже обязан был отреагировать.
Должен был отправить людей на войну.
Да и трудно было удивляться тому, что Змеи выросли в такую силу. Мангуты захватывали все новые территории на юге Ниппона. Все новые сторожевые посты, замки и даже города уступали напору дикарей с западного континента. Многие кланы были вынуждены покинуть свои владения, а многие оказались полностью уничтоженными. Уцелевшие часто не собирались заново выстраивать свою жизнь, предпочитая разбои и убийства. Дезертиры из разбитых армий, изгнанники, ронины, что не хотели продолжать войну с захватчиками или вернуться к честной работе под началом нового хозяина, – все они присоединялись к Змеям.
Жестокость, страдания, убийства – все то, что они сами испытали от мангутов, теперь несли своим ниппонским землякам на севере.
Кицунэ вздохнул. Иногда мы становимся такими же, как те, кто нас обидел.
– Господин?
Командир взглянул вниз. Рядом стоял один из асигару. Снял шляпу и склонился в поклоне. Шомиё узнал его сразу, по покрытому шрамами лысому черепу. Зашу Тани Кара, один из старшин лучников, и, как оказалось, ветеран войн с мангутами. Человек, испытавший в жизни много зла как от дикарей, так и потом – от клана Змеи.
Кицунэ относился к нему с доверием и… дружелюбием. Зашу был слишком разговорчивым, но в его словах скрывалась мудрость. Он повидал мир и мог, несмотря на свое крестьянское происхождение, дать добрый совет своему господину. Скорее всего, и сейчас он принес какой-то совет.
– Слушаю тебя, друг мой, – ответил Хаяи с высоты седла. – Раз уж тебя пропустили мои приближенные, это значит, что ты прибыл по делам… а может быть, желаешь вместе со мной насладиться этим прекрасным видом? – Мужчина жестом указал на окружающий их ландшафт.
– Вид и впрямь прекрасный, господин, но ты прав, я прибыл с просьбой.
– Говори.
– Люди устали, мой господин. Мы ведь идем форсированным маршем. Могли бы мы сегодня закончить движение пораньше, а завтра выйти с утра?
Хаяи задумался над словами асигару. Он и сам об этом подумывал, но не хотел, чтоб хвост вилял собакой, – некрасиво выглядело бы, если б заметили, что шомиё-командующий исполняет любую просьбу младшего командира лишь оттого, что симпатизирует ему.
– Я мог бы об этом подумать, Зашу, но только если ты дашь мне что-нибудь взамен, – ответил он наконец.
– А что же может предложить такой простой вояка, как я?
– Совет.
Старшина склонился в вежливом поклоне.
– Я не посмел бы тебе советовать, о вождь, но если ты спросишь меня, то постараюсь направить твои мысли в правильном направлении.
Кицунэ оперся ладонью на рукоять меча клана Нагата. Самэ но Киба, Клык Акулы, надежно и спокойно лежал в ножнах.
– Минамото Камикура, великий военачальник давних времен, говаривал: «Тот, кто знает врага и себя, может не беспокоиться за результат любого сражения. Тот, кто знает себя, но не знает врага, может любую победу обернуть поражением. Тот же, кто не знает ни врага, ни себя, проиграет все до единой битвы». Спрошу тебя, друг: знаем ли мы себя?
Асигару поколебался, перед тем как ответить.
– Силы у нас небольшие, но слаженные… – ответил он. – Мы знаем, для чего наших сил достаточно, какую битву можем себе позволить, а какую нет. Думаю, что да, мы знаем себя очень хорошо, господин.
– А знаем ли мы врага?
На этот раз пауза перед ответом затянулась.
– Мы называем Змей кланом, но на самом деле они ведь не род в традиционном понимании. Их не связывают узы крови, долга или присяги… это сборище бандитов и беженцев из всех районов Ниппона, а объединяет их единственно жажда наживы и крови.
– Но ведь кто-то же ими управляет!
– У Змей нет господина в таком значении, в каком понимаем его мы. Командиров они выбирают сами между собой. У каждого из них есть один голос, который можно отдать за своего кандидата… тот, кто получит наибольшую поддержку, и становится командиром.
Кицунэ фыркнул.
– Сами выбирают себе вождей? – Он покачал головой. – Варварские методы.
– Но эффективные… смерть одного вождя не ломает хребет всему клану… они просто следуют за новым.
Хаяи больше ни о чем не спрашивал – он осознал, что именно здесь и лежит ключ к разгадке.
Смерть одного вождя не ломает хребет всему клану, они просто следуют за новым.
Кто же таков этот новый вождь, тот, что повел за собой Змей на такие дерзкие дела?
– Зашу? – позвал наконец командир.
– Да, господин?
– Я обдумал твою просьбу. Прикажу разбить лагерь вон у тех холмов. Выстави дозорных, разбей по сменам. На сегодня марш закончен.
Подул ветер, лаская траву. Зелень вокруг заволновалась, как океан.
Хаяи съехал с холма.
* * *
Он обмакнул кисть в тушь, потом осторожно приложил ее к разглаженному на столе листу. Дрожащей рукой изобразил сперва две короткие косые черты, чтобы затем добавить более длинную, идущую им как бы навстречу. Отвел кисть, снова погружая ее в тушь.
– У тебя отлично получается, господин, – сказала тихо сидящая рядом Мэйко. Конэко, однако же, не был падок на комплименты, и уж точно не в ту минуту, когда только начал рисовать иероглиф.
Его рука вновь подняла кисточку. С трудом; как будто этот инструмент весил столько же, сколько тяжелый меч. Медичка видела перекошенное от усилий лицо ребенка, понимала, что от молодого господина Нагата письмо требует столько же сил, сколько бой от взрослого мужчины.
Несмотря на это, наследник клана не собирался признавать, что болезнь как-то влияет на его возможности. Он был решительно настроен закончить письмо, пусть и ценой крайнего изнеможения.
Кисть коснулась листа, появились следующие линии. Косая и выпрямляющаяся, потом очередная, перпендикулярно пересекающая предыдущую. И еще одна линия, мчащаяся вертикально вниз, но внезапно меняющая направление, устремляясь вверх, – словно полет птицы, что пикирует к земле, а потом вздымается ввысь с пойманной добычей.
Кисть снова опустилась в краску.
Мэйко уже ничего больше не говорила, молча восхищаясь силой духа ребенка. Лишь взяла платочек и вытерла лоб господину Конэко. Незаметно поднесла ткань к носу и поморщилась, чувствуя гнилостный запах. Гнойный пот. У молодого господина Нагата опять появились гнойные выпотевания. Проклятая болезнь, проклятая загадка! Что же мучило этого ребенка, о боги и демоны?!
Наконечник кисти опять коснулся листа, вывел сложный квадратный рисунок. Ладонь, держащая ручку кисти, задрожала, мальчик болезненно скривился… Кисть выпала из его ослабевших пальцев, наконечник проехал по листу, испортив всю предыдущую работу гадкой кривой линией.
– Господин?.. – Мэйко была готова обнять мальчика, проверить, что на этот раз его мучает, но он задрожал, лишь только она к нему приблизилась.
Он не хотел сочувствия, и оно было ему не нужно. Опеку он принимал лишь потому, что так пожелал его отец, но Конэко был таким же мальчишкой, как и все остальные, – гордым, задиристым и желающим доказать всему миру, что может захватить его за один день.
К сожалению, при этом он был болен, а из-за болезни – ужасно слаб. А еще он страдал, страдал каждую минуту, каждый день. И все же по-прежнему хотел быть стойким, вести себя как мужчина. И в каком-то смысле Мэйко должна была признать, Конэко был сильнее любого в Доме Спокойствия.
Медичка жестом велела принести воду и свежие полотенца. Она отставила в сторону бумаги, кисть и сосуд с тушью.
– Было неплохо, господин мой, – сказала она. – Скоро ты научишься писать так же, как твой отец.
Ребенок кивнул. Да, мастерство письма, каллиграфия – это было любимое занятие наследника. Любимое, поскольку он не мог, как другие сыновья даймё, учиться еще и бою на мечах и конной езде. Поэтому над каллиграфией они проводили время вплоть до самого позднего вечера. Так было и сейчас – солнце давно уже зашло, а комнату освещал дрожащий свет ламп и свечей. Несмотря ни на что, господин Конэко хотел учиться.
Хотел… вот только сил ему не хватало даже на это!
– Госпожа Мэйко, – спросил он. – Моя болезнь… я умру?
Девушка вздрогнула и посмотрела в сторону. Тут очень кстати открылись двери, и в них показалась служанка, несущая охапку полотенец и плошку с чистой водой. Медичка приняла от нее сосуд и бережно вытерла лоб ребенка – от густой грязно-желтой жидкости, сочащейся через кожу. Это заняло много времени, а Мэйко еще сознательно затягивала процесс.
Но наследник клана ждал ответа.
– Не знаю, – ответила она наконец, не кривя душой. – Мы не знаем, чем ты болен, господин. Я изучала записи древних медицинских авторитетов, великих ученых, как ниппонских, так и с континента. Ни в одной записи нет ответа. Да, твои симптомы там описаны – по одному, по два… но никогда все вместе.
– Ну то есть… то есть я уже должен быть мертв? – заметил мальчик поразительно здраво. – Но ведь я все еще жив. Все еще страдаю! Неужели этого хотят боги? Этого хочет Мудрец?
Мэйко нахмурилась. Она и сама задавала себе этот вопрос: неужели и впрямь боги были так жестоки, что позволяли ребенку страдать?
И было ли это дело богов… или же демонов?
– Не знаю, господин. Честное слово, не знаю, – ответила она. – Но я найду ответ, рано или поздно я найду его! А тем временем не теряй надежды. У тебя доброе и сильное сердце, господин Нагата. Боги наверняка видят это!
Мальчик улыбнулся. Несмотря на боль и крайнюю усталость, что-то блеснуло в его глазах. Радость. И надежда.
Двери снова раздвинулись, на сей раз в них стояла Закура. Черты ее лица в полумраке выглядели пугающе призрачными. Настолько пугающими, что молодой господин даже засмеялся.
– Посланница богов явилась нас проведать? – спросил он едко. – А может быть, злой дух?
Мэйко опустила глаза, проявляя чудеса самообладания, чтоб не рассмеяться в ответ на слова мальчика. И правильно сделала, потому что Закура испепелила ее взглядом, будто ожидая какого-то ироничного комментария и со стороны медички.
– Нет, господин мой, всего лишь посланница твоего отца, – ответила женщина сварливо, – который, кстати, рядом со мной.
Она отступила, пропуская вперед прихрамывающего господина Фукуро.
– Закура… – сказал даймё, – отведи, пожалуйста, моего сына на кухню и приготовь ему… поздний ужин.
– Но, отец, я не закончил писать!
– Ты молод, еще успеешь… а сейчас экономь силы. Мне надо поговорить… с госпожой Мэйко.
Закура жестом подозвала наследника, а тот встал и медленно, с видимым трудом подошел к женщине. Они вышли, задвигая за собой двери. Господин Фукуро уселся на то же самое место, где только что сидел его сын. Взглянул на недописанный иероглиф.
– «Тишина», – сказал он медленно. – Мой сын хотел написать «Тишина».
– Да. Безусловно, так, мой господин.
Фукуро посмотрел на Мэйко. В глазах его тлел упрек. Но и уважение.
