Пока Рэй был жив, легко было не замечать, как она от него зависит. Конечно, она любила его, но дело не только в этом – он не давал ей заплутать, и она никогда бы не призналась, насколько это было важно. Он был распорядителем их жизни, он покупал Джи ботинки, когда тот вырастал из старых, он выключал на ночь отопление, он покупал средство для стирки и заводил будильник, он укрывал ее одеялом, когда она засыпала над своими книжками или за бокалом.
Спустя несколько минут пустоты перед алтарем Джейд сдалась и попрощалась с Рэем. Новый день не терпит, скоро встанет Джи. Она поцеловала пальцы и коснулась ими портрета. Фотография была с того дня, когда они с Джи пошли в парк. Весь парк состоял из лысого поля с парой дубов, и она вспомнила, как умирала со скуки и мечтала оказаться где-нибудь еще, побыть одной в кои-то веки, поучиться. Но Рэй так веселил Джи, придумывал игры, бегал в догонялки, закидывал их сына травой. Радость, которую он черпал в Джи, довольство, которое он находил в их жизни, тронуло ее. Она сфотографировала их вдвоем.
Теперь, когда Рэй был неизвестно где и не мог помочь советом, оставалось только следовать единственному плану, а именно переселить Джи к себе в комнату и сдать его крохотную комнатушку. Джейд села за стол на кухне и составила объявление. Много она не получит, но всяко лучше, чем ничего. Насколько велика вероятность, что она найдет кого-то, кого не страшно пустить в дом, например женщину?
Дописав, она с усилием поднялась к плите и сварила какао из двух пыльных пакетиков, которые нашла в буфете. Подрумянила хлеб в духовке, намазала маслом два оставшихся куска и положила Джи тот, что побольше. Потом пошла к нему в комнату и включила свет.
– Подъем, – сказала она. Через несколько минут он с мрачным видом выполз на кухню в пижаме.
– Мамочка, еще слишком рано.
– У нас сегодня много дел. – Она показала ему на тост и какао.
Это был приказ, и Джи опустился на стул, потер глаза и стал грызть корку.
На вид у Джи все было нормально, даже нормальнее, чем она ожидала. Иногда он зависал, слишком долго не реагировал на вопрос, но его надо было только немножко встряхнуть, чтобы он очнулся. Он ходил в школу, делал уроки, смотрел мультики и сидел с раскрасками на кухне. Пока он продолжал заниматься с социальной работницей, но насколько она знала, он и там почти не плакал. Он был тем же Джи, разве что немного пришибленным, но с ней он всегда был такой: робкий, серьезный. Он привык беречь задор и ласки для Рэя. По-настоящему изменилось одно – Джи задавал ей много вопросов, и она подозревала, что он совсем не понимает, что произошло. Он так говорил, как будто есть небольшая вероятность, что Рэй вернется. “Когда наступит лето, кто меня поведет переходить вброд ручей?” – спрашивал он, как будто она ответит: папа. Или “Кто научит меня играть в баскетбол?”, или “Кто теперь будет мне делать бутерброды с ростбифом?” От каждого вопроса можно было сломаться. Но она все равно отвечала. А что ей оставалось?
Джейд вдруг поняла, что у нее нет аппетита. Она переложила свой тост на тарелку Джи.
– Что скажешь, если мы заведем соседа?
– Другого мальчика?
– Нет, какую-нибудь симпатичную тетеньку. Чтобы с ней было весело завтракать?
– Чужую?
– Чужие люди бывают хорошие, – сказал она. – А некоторые даже лучше родни.
– Но я не хочу жить с чужой тетенькой.
Джейд не дала ему договорить и шикнула. Она знала, с кем он хочет жить, и не вынесла бы, если бы он сказал это вслух.
– Доедай тост, – сказала она, и он не стал спорить, доел и встал, чтобы положить тарелку в раковину. Порой она удивлялась, как у нее мог родиться такой покладистый ребенок. Джейд развернула его к себе за плечи и строго посмотрела ему в глаза:
– Ты же знаешь, что я тебя люблю, малыш?
И едва открыв рот, сразу поняла, как это неправильно прозвучало. Это должно было быть утверждение, а не вопрос. Джи кивнул и промычал “угу”, а потом ускользнул к себе в комнату одеваться. Надо было просто сказать ему: “Джи, я люблю тебя, люблю, люблю”.
Когда они развесили все объявления, было десять тридцать, и Джейд поехала в “Суперфайн”, где их бесплатно накормят завтраком, а она сможет поговорить с Линетт.
Кафе оказалось закрыто, рольставни опущены, решетка заперта. Хризантемы в ящиках на окнах пожухли и завяли. У Джейд в машине была бутылка воды. Она смочила землю, но этого было мало.
– Принесем еще воды, мамочка?
Джейд покачала головой.
– Теперь уже поздно.
– Они умерли?
Она кивнула.
– И уже не вырастут обратно?
– Нет, они уже не смогут вырасти, малыш.
Она наблюдала, как он пытается понять, что это значит. Она положила руку ему на плечо, и вдруг ее накрыло запахом гниющих цветов и сырой земли. Прямо перед кафе ее скрючило пополам и вырвало.
Джи похлопал ее по спине.
– Мамочка, мамочка, – приговаривал он, и она огрызнулась.
– Да блин, хватит стучать мне по спине!
Глаза у него расширились, и лицо исказилось страхом. Она одернулась, утерла рот рукавом и взяла его за подбородок.
– Пойдем, – сказала она. – Надо найти мисс Линетт.
Дорогу к дому Линетт она знала на память. Ее кирпичный таунхаус с белыми окнами с двух сторон зажимали такие же здания. Перед домом был небольшой садик с сиренью. Цветы уже опали, и вся парковка и тротуар были устланы лепестками, размокшими от дождя. Джи шел впереди. Джейд дважды его окликнула, прежде чем он обернулся и взял ее за руку. Он сделал это только из послушания, как будто ему, как и ей, казалось странным идти за руку.
У дверей Джейд осмотрела себя и его, чтобы проверить, нормально ли они выглядят. У Линетт были странные представления о том, как люди должны одеваться. На Джейд была черная водолазка, юбка и ботинки на высокой шнуровке, а на Джи – шерстяной свитер из секонд-хенда, кроссовки и джинсы. Глаза у него покраснели, но выглядел он опрятно. Придраться старухе будет не к чему.
– Мой маленький друг! – сказала Линетт, распахнув дверь. Джи потянулся к ней, и та подхватила его на бедро. – Ты, наверное, замерз. На улице без куртки? Без пальто? О чем только думала твоя мама?
Джейд еле сдержалась, чтобы не закатить глаза, и вошла за ними в дом.
В гостиной было темно: на окнах висели бархатные шторы. На полу у Линетт лежал противный ковер, вонявший пылью и спертым воздухом, как в автомобиле. На фанерном журнальном столике стояло несколько фарфоровых фигурок – белый ягненок, двое детей, склонившиеся над колодцем. Линетт усадила Джи и Джейд на диван и пошла ставить чай.
Они застали Линетт в мятом домашнем голубом платье, со съехавшим набок пучком. Лицо у нее было круглое, опухшее, ненакрашенное, губы бледные. Она вернулась с подносом, на котором звенели чашки и тарелка песочных печений. Джи сказал спасибо и принялся есть.
– Не надо было ничего, – сказала Джейд. – Я не хотела приходить с пустыми руками.
– Но пришла, – улыбнулась Линетт, поднеся ко рту фарфоровую чашку и глядя поверх нее, прищурившись.
Золотой ободок на чашке, голубые розы на блюдце. Джейд представила, что Линетт пользовалась этим сервизом, когда ее муж был жив, и что все вещи Линетт – это только останки прежней жизни. Он умер от инсульта, когда стоял в очереди в банк.
– Любуешься моим фарфором? – спросила Линетт. – Этот достался мне от бабушки. Она тут жила, представляешь? Еще в те времена, когда всем районом владели черные, целый город внутри города. Когда через него еще не провели трассу. Слышала про это? Небось в школе на истории такое не проходили.
Джейд не любила, когда пожилые женщины разговаривали с ней так, будто она их ребенок, будто раз они старые, то имеют право воспитывать кого угодно. Ей трудно было сдержаться, когда с ней вот так по-матерински снисходительно разговаривали. Они как будто хотели сказать: “Это же ради твоей пользы”, но звучало больше как “От тебя никакой пользы”.
В груди у Джейд что-то задрожало, и она ощутила, как усталость разливается откуда-то из-за глаз по всему телу. Ей показалось, что она сейчас упадет в обморок, потому что надо было больше съесть утром, но ее тошнило от одной мысли о еде.
– Мамочка, что с тобой? Ты опять стошнишь?
Линетт поперхнулась кофе.
– Все нормально, – сказала Джейд. – Просто у меня странное чувство с тех пор.
– Странное – это как?
Джейд попыталась объяснить:
– Иногда после смены я иду к машине, и мне кажется, что я вне своего тела. Как будто я не здесь, как будто – раз – и я просто провалюсь под землю.
Линетт внимательно смотрела на нее, сжимая и разжимая руки.
– Джи, пойди-ка во двор поиграй. Туда иногда приходит большой кот, он любит валяться на солнце. Пойди найди его.
Джи сделал последний глоток чая и вышел через заднюю дверь.
– Нельзя такое при нем говорить, – сказала Линетт. – У него теперь никого, кроме тебя, придется тебе научиться служить ему опорой.
Джейд это задело. Она пыталась открыться Линетт, поделиться с ней чем-то настоящим.
– Знаете, Джи у меня был и до Рэя, и я его сама растила.
– Ты его растила так, как тебя вырастили. Следила, чтобы был живой, но даже не смотрела на него толком.
– Ой, Линетт, перестаньте.
– Рэй рассказывал мне, сколько раз Джи пропускал школу, потому что ты спала после пьянки. Надеюсь, тебе хотя бы стыдно.
– Стыдно? Нет, это не по моей части, – сказала Джейд и решила, что более подходящего момента не будет и нет смысла умасливать Линетт. – Я пришла попросить у вас в долг.
Линетт сплела пальцы и покачала головой.
– Я закрыла “Суперфайн”. С тех пор как опубликовали репортаж, мне стали звонить. Делать заказы. Предлагать кейтеринг. Но никто не поможет мне выполнять заказы. Без Рэя мне не справиться.
– Мне нужно каких-нибудь двадцать долларов. Просто переждать до следующей зарплаты.
– Знаешь, я ведь тебя с похорон не видела. Ты ни разу меня не проведала.
– Не помню, чтобы мы ходили друг к другу в гости.
– Мне тоже нелегко, – продолжала Линетт. – Сперва я потеряла Билли. Теперь Рэя. Умирать плохо, но иногда я думаю, что тем, кто остается, хуже.
Джейд не могла согласиться. Она бы что угодно сделала, чтобы вернуть Рэя, – что угодно, только не умирать самой. Она точно знала, что хочет жить. И для сына своего хотела только этого.
Линетт вздохнула и поднялась с дивана. Она казалась шире, чем на похоронах. Вернулась она со своей мандариновой кожаной сумкой. Покопалась в ней и протянула Джейд двадцать долларов.
– Ты знаешь, как я к тебе отношусь, – сказала Линетт. – И как не отношусь. У меня нет секретов.
– Не уверена, что знаю, – сказала Джейд, – но это наверняка взаимно.
Она сунула банкноту в кошелек.
Линетт откинулась на спинку дивана, как будто она слишком устала, чтобы мериться силами с Джейд.
– Рэй мне был почти как сын. Я не дам вам голодать, особенно Джи.
– Спасибо за честность, – сказала Джейд.
Она пошла к задней двери, чтобы позвать сына.
– Подожди, – сказала Линетт. Она встала, охнула, и положила тяжелую руку Джейд на плечо. – Я просто не знаю, на ком выместить гнев. И вымещаю на тебе. Это неправильно. – Линетт посмотрела на нее с мольбой. Ее голос стал мягче. – Я знаю, что вы с Рэем думали завести еще одного ребенка.
Джейд высвободила руку. Ей не хотелось говорить об этих моментах, о которых Линетт ничего не могла знать, как Рэй шептал ей на ухо, когда они занимались любовью: “Зайка, представь, видишь ее – нашу девочку?”
– Ты изменилась, – сказала Линетт. – Не могу объяснить. Что-то изменилось во взгляде, в том, как ты двигаешься, в руках и ногах. Я заметила, когда ты вошла в дом. И Джи сказал, что утром тебя вырвало.
– Он умер шесть недель назад. Это слишком долго. Я бы уже знала.
– У тебя были месячные?
– Говорят, горе на все влияет. Может, это просто стресс – я не задумывалась об этом. Это невозможно.
– Сделай тест.
– Его не вернешь, Линетт.
Линетт вздохнула, и теперь Джейд увидела, что она плачет.
– Разве это было бы такой ужасной трагедией, Джейд. Рэй уже однажды подарил тебе жизнь. Что если он снова дарит тебе жизнь, напоследок. Может, в тебе хранится последний кусочек Рэя.
В супермаркете Джи обогнал ее и стал хватать с полок все, что она велела. Она хотела скорее попасть домой и приготовить ему обед, чтобы успеть поспать пару часов, а потом отвезти его к ее двоюродной сестре Кармеле. Ей не нравилось оставлять сына у Кармелы, но теперь его некому больше было оставить. С Уилсоном она не разговаривала. Обычно, когда Джейд приходила утром, Кармела храпела на полу под телевизор, а Джи сидел, скрючившись в уголке на диване, как будто он вообще не спал, всю ночь не смыкал глаз, отгоняя дурные мысли.
Джи положил в тележку хлопья, молоко, бананы и все, что было нужно для ее любимого блюда: куриную грудку, помидоры-сливки, пачку спагетти, панировочные сухари и банку соуса.
– Знаешь, когда я еще не познакомилась с твоим папой, я сама себе готовила ужин и умела готовить только одно блюдо: курицу под сыром. И больше я ничего не готовила, потому что даже не хотела пробовать – так это вкусно.
Она чмокнула пальцы для эффекта, и Джи захихикал. Она хотела удержать его смех в себе. Это было ее величайшее достижение за день.
– Пойди принеси сыр, – сказала она, и он снова убежал. Хороший мальчик.
Вернулся он, размахивая зеленой банкой. Она поблагодарила его и быстро подсчитала покупки. На остатках они протянут несколько дней, с соусом можно будет сделать пасту, а курицу положить на хлеб. Она велела ему отнести на место помидоры и идти к кассам.
В аптеке Джейд посмотрела тесты на беременность. Она слишком близко приняла слова Линетт и теперь чувствовала себя глупо. Линетт всегда смотрела на Джейд так, как будто она не имеет права быть матерью – многие женщины так на нее смотрели, особенно когда она была помладше и везде таскала Джи с собой. Если бы она сделала аборт, они считали бы ее убийцей, а теперь они считали, что она и Джи – пустая трата жизни. Зачем этому миру еще один ребенок?
Однажды ее остановили за сломанный поворотник. До дома оставалось ехать пять минут, а ее остановили аж четыре копа. Все вышли из машины, светили ей в лицо фонариками, уложили Джи на землю рядом с ней, щекой на асфальт. Ее трясло от ярости, как будто по всему телу прошел электрический заряд. Ее отпустили с предупреждением. По дороге домой у нее непроизвольно дергалась нога, а с ней и машина. Гнев уступил место страху, страху за сына, страху перед миром, от которого она не сможет его защитить. И это все до того, как они потеряли Рэя.
