– Не особо-то вы страждете, как я погляжу, – оборвала его королева. – Хотя теперь я понимаю, какими речами вы смущаете умы благородных месстрес.
«А может, и пронесёт», – подумал Марвин, осмелившись поднять взгляд. Королева по-прежнему улыбалась, но в её улыбке теперь было на порядок меньше яда и на порядок больше – удовольствия. Марвин снова представил, каким стало бы её лицо, если бы…
– Но я снова вам подскажу. Эта месстрес встретилась вам здесь, в Балендоре, и вы дали ей некое обещание, которого не сдержали.
«Да сколько ж их тут было таких!» – мысленно взвыл Марвин. Ну в самом деле – разумеется, он что-то да обещал каждой девчонке, которой задирал юбку, это обычное дело. И уж королева Ольвен это наверняка понимает как никто.
– Не припомните? Коротка же у вас память, мессер!
– Длиною не памяти измеряется сила рыцаря, но меча его, – кротко ответил Марвин.
Тут уж король не выдержал и расхохотался в голос. Вернее, хохотом это высокое побулькивание назвать было трудно, но не приходилось сомневаться, что государю весело. Годвин тоже улыбался. Марвин счёл это хорошим знаком.
– У неё самые дивные белокурые локоны, какие мне доводилось видеть, мессер, – лукаво сказала королева.
«Ого как, – подумал Марвин. – А уж не сама ли ты по этой части?.. Но нет, невозможно. Слишком утонченна и женственна».
– Вы не похожи на других женщин, моя королева, – вырвалось у него.
Король перестал смеяться, Годвин – улыбаться, зал притих, а королева удивилась.
– Почему?
– Обычно женщины не любят тех, в ком отмечают красоту. И только вы одна можете сочувствовать им и защищать их честь. Впрочем, это можно понять: с вашей красотой нет нужды опасаться соперниц.
– Казнить, – с упоением сказал король. – Немедленно. Прилюдно.
Но Марвин видел, что он шутит, и всё сейчас зависит от королевы. Не то чтобы он боялся смерти – но не хотелось умирать так глупо, а ещё больше – вызвать немилость королевы Ольвен. Хотелось, можно сказать, совсем обратного…
Внезапно счастливая догадка пронзила Марвина. Он удержал победную улыбку и, не поворачивая головы, твёрдо сказал:
– Впрочем, не могу отрицать, что в вашем лице месстрес Бьянка из Кудиона обрела поистине могучего защитника.
«Угадал или нет?» – напряжённо подумал Марвин и по засиявшей улыбке королевы понял, что угадал. Точно, Бьянка. Маленькая белокурая Бьянка… которая хохотала, когда он увещевал, что в её неприлично юном возрасте нельзя клеиться к каждому встречному мужчине и что отец убьёт её, если узнает. На это она отвечала: «Нет, милый, это тебя он убьёт!» – и снова хохотала, так очаровательно, что Марвин не устоял, хотя девчонке едва стукнуло шестнадцать. Отец, видимо, всё-таки узнал. Марвин помнил его смутно – вроде сморчок какой-то, так что не удивительно, что кинулся к королю просить заступничества, ну а Бьянка, видимо, подыграла… а что ей оставалось? В монастырь-то, поди, неохота. Марвин ни в чём её не винил. Главное – чтоб теперь жениться не пришлось. Ну и чтобы не казнили.
– А не так-то уж и коротка ваша память, мессер, – сказала королева.
– Стараюсь, как могу, – признался Марвин.
– Выйди сюда, дитя моё! Вот твой обидчик. Правда ли, что вы обещали сей прекрасной и благородной месстрес жениться на ней и под этим предлогом обесчестили?
«Да это же ты её сама сейчас на весь свет бесчестишь, стерва», – подумал Марвин, а вслух сказал:
– Неправда!
По толпе придворных прошёл ропот, король засопел, королева нахмурилась, а прелестная маленькая Бьянка, вынырнувшая из толпы, залилась краской и умоляюще посмотрела на отца. Тот топтался рядом – странно, что Марвин сразу их не заметил, – весь пунцовый от стыда. «Сам напросился, – мстительно подумал Марвин, – это не я тебя сюда за шиворот приволок, а как раз наоборот».
– Так вы говорите, неблагородный мессер, – произнесла Ольвен, и в её голосе зазвенели стальные нотки, – что не обещали этой месстрес повести её под венец?
– Не обещал, попросту не мог обещать, – уверенно ответил Марвин. – Потому как с младенчества обещан другой, и никогда не нарушил бы обет.
– О, – лоб королевы разгладился. – Вот как? Какой же бедняжке так не посчастливилось?
– Месстрес Гвеннет из Стойнби, моя королева.
– Стойнби? – оживился король. – Это те Стойнби из южной доли?
– Истинно, мой король.
– Славный род, – покивал Артен. – Славный и миролюбивый. Душа моя, – тонкая монаршья ладонь легла за запястье супруги. – Мне кажется, брак с девицей столь спокойных и чистых кровей охладит буйную голову этого неистового мессера.
«Ох, какой же вы дурак, ваше величество», – подумал Марвин и поспешно осенил себя святым знамением. Королева удивлённо приподняла брови. Марвин тут же нашёлся и сказал:
– Клянусь Единым, так и будет, мой король.
Ольвен покусала пухлые губки. Годвин скучал, старый Кудион пыхтел от возмущения, Бьянка ковыряла ножкой пол.
– Полагаю, – наконец изрекла королева, – что лучше всего эту буйную голову можно охладить, сняв её с плеч. Однако было бы несправедливо лишать благородную девицу жениха, с которым она обручена с младенчества. С другой стороны, – продолжала королева, перекрывая поднявшийся недовольный гул – а как же, такое развлечение сорвалось, – я полагаю, что и месстрес Бьянка, лишившаяся сатисфакции, и все мы, лишившиеся забавы, вправе требовать возмещения. Не так ли, благородные мессеры?
– Так! – заорали благородные мессеры; одуревший от ужаса Кудион старался больше всех. Королева подняла руку, требуя тишины.
– Посему, – сказала она так, чтоб слышали все, – повелеваю сэйру Марвину из Фостейна завтра непременно участвовать в турнире, затеянном нашим смиренным вассалом сэйром Годвином, и показать нам удаль, о которой мы столько наслышаны. Его дамой на завтрашний день будет месстрес Бьянка, которая по завершении празднеств отправится с нами в столицу ко двору, где мы подыщем ей супруга, достойного её благородства и красоты. Дитя моё, сделайте милость и одарите беспутного сэйра Марвина знаком своего внимания, дабы завтра он вдохновился им на ристалище.
Король зааплодировал, толпа завопила от восторга, старый Кудион утёр со лба пот, а маленькая месстрес Бьянка подошла к коленопреклонённому Марвину и, вытянув из волос голубую ленту, повязала ему на шею. Смотрела она на него при этом так, что Марвин забеспокоился, как бы она его этой лентой не удушила.
– Я тебя предупреждал, – шепотом сказал он и тут же смолк под её пылающим взглядом. Темпераментная девочка, о да.
– А мог бы и жениться, – прошипела она. Марвин перехватил её ладонь и поднёс к губам. Она хотела вырваться, но он не позволил. Краем глазом он уловил взгляд Ольвен – долгий, пристальный… одобрительный.
«Я выиграл, – подумал Марвин. – Верно, моя королева? Я никогда не проигрываю».
Внизу было шумно и слишком светло; впрочем, сейчас по всему замку галдели и бесчинствовали если не придворные короля, так рыцари Годвина, и побыть в относительном покое было решительно негде. Не считая галереи в Большом тронном, конечно. Балендорский замок был одним из древнейших в Хандл-Тере – говаривали, что его возвёл Бален, рыцарь Святого Патрица, позже ставший одним из первых монахов его ордена. Замок, соответственно, отличался сомнительной грацией древнейшей архитектуры – и галереей над тронным залом. В давние времена туда пускали простолюдинов, жаждавших поглазеть на короля, – эту практику прекратили ещё триста лет назад, когда Артен Светозарный был убит с такой галереи выстрелом из пращи. С тех пор галереи пустовали, а чаще использовались вместо подсобных помещений, и их вечно заваливали всяким хламом.
Зато тут было пусто и спокойно, а ничего другого Лукасу сейчас и не требовалось.
Он стоял возле стрельчатой бойницы, заменявшей в верхнем ярусе окна, и ждал. От бойницы тянуло сквозняком, от стены – холодом, но его не смущало ни то, ни другое – и не к такому привык. Неуютность этого места обеспечивала куда больший душевный комфорт, чем надушенные дворцовые хоромы. Лукас давно понял, что шпики всех сортов – твари на редкость изнеженные, прямо как клопы: им бархат да пух подавай, к голому камню никогда не присосутся.
Дерек тоже это знал – уж он-то как никто. Лукас верил его чутью и опыту и ждал, согревая дыханием стынущие пальцы. Надо было всё-таки перчатки прихватить, ну да бес с ними.
На нижнем ярусе бедняга Годвин развлекал короля и полчище его прихвостней. Лукас ему откровенно сочувствовал. Он и в юности-то не особенно любил свет, а теперь и вовсе избегал всеми силами. Иногда это становилось трудно, но чаще всего – получалось. Его и сейчас бы здесь не было, если бы не Дерек… а вот, кстати, и он.
– Я заждался, – опуская руки, сказал Лукас.
– Извини, никак не мог вырваться, – ответил тот, и в его глазах промелькнуло мимолётное облегчение.
Лукас окинул его взглядом – там, внизу, где он случайно встретился с Дереком глазами, было слишком пёстро, чтобы он мог рассмотреть старого друга как следует. «Постарел, конечно, но держится молодцом. Все мы стареем», – без сожаления подумал Лукас. Пожалуй, даже всё ещё красив, и чёрно-белое одеяние патрицианца ему всегда было к лицу. Когда оба они были моложе, Дерек по пьяни частенько уговаривал Лукаса вступить в их ряды. Бабы, дескать, так и млеют при виде рослого рыцаря в белом плаще и чёрных латах с ярко-алой эмблемой на кирасе – раскрытой ладонью, будто чья-то огненная рука оставила на железе отпечаток. А к чёрным волосам, да бледной коже, да огню в глазах – ох, Лукас, они все твои, смеялся Дерек. Да они и так мои, отвечал ему Лукас, и они смеялись уже вместе, легкомысленные, беспечные, молодые… Теперь Дерек прятал под кирасой намечающееся брюшко, а Лукас слишком хорошо знал, чем приходится расплачиваться за эффектное одеяние рыцаря-патрицианца. Например, десятилетней разлукой с тем, кто когда-то был другом.
– А ты действительно почти не изменился, – сказал Дерек.
Лукас усмехнулся:
– Врать ты всегда умел, это я помню. Тогда и я тебе верну комплимент. Поверишь?
Дерек приподнял уголки губ в ироничной улыбке. Лукас подумал, что теперь он похож на патрицианца куда больше, чем десять лет назад: появилась наконец холёность и отстранённость, холодность и лёгкая снисходительность во взгляде и жестах. Таковы были его старшие братья по ордену, с которыми Лукасу когда-то приходилось иметь дело и которых он временами ненавидел. Но Дерека ненавидеть не мог. Не потому, что не хотел – просто забыл уже, как это делается.
– Во всяком случае, я вижу, у тебя всё хорошо, – сказал он. – Ты всё-таки стал патрицианским магистром…
– Да. А вот ты так и не стал владетельным рыцарем. Хотя, уверен, возможности были.
– И не одна.
– Как ты здесь оказался?
– К Годвину заехал. Надо было кое-какие дела уладить.
– Дела? – брови Дерека вопросительно приподнялись. Лукас заметил, что они почти совсем поседели – странно, в волосах седины не виднелось. – Какие у тебя могут быть дела с этим деревенщиной?
– А какие у меня могут быть дела с магистром-патрицианцем? – вздохнул Лукас. – Ровным счётом никаких.
– Это только от тебя зависит.
Лукас поднял голову. Лёгкая тревога, точившая его всё время ожидания, усилилась, и это ему вовсе не понравилось.
– Только не говори, что тебе… – начал он и умолк.
Дерек отвернулся, запахнул плотнее плащ – не традиционный белый, а чёрный с белой подкладкой, – сделал несколько медленных шагов к поручням балкона. Галдёж внизу чуть притих – видно, придумали новую забаву и сейчас вели приготовления.
– Да нет, я помню, ты больше этого не делаешь, – произнёс Дерек, не глядя на него. – Я просто хотел тебя предупредить.
«Проклятье», – подумал Лукас. Помолчал, раздумывая, стоит ли задавать вопрос, который терзал его с того самого мгновения, как он увидел Дерека в толпе придворных. Наконец, чувствуя, что этого всё равно не избежать, негромко спросил:
– Будет война, да?
– Да, – кивнул Дерек.
То, как он это сказал, объясняло многое – больше, чем Лукасу хотелось знать.
– Скоро?
– Очень скоро.
– Поэтому в Балендоре сейчас и нет герцогини?
– Герцогиня уже едет.
– Вот как, – протянул Лукас. – Так она всё-таки решилась…
– Сама она бы никогда не решилась, – коротко сказал Дерек.
Лукас помолчал, обдумывая услышанное. Потом дважды хлопнул в ладоши.
– Браво, ваше преподобие, – проговорил он. – Вот, значит, как далеко вы забрались. Гражданская война между королевскими особами. А начинали, подумать только, с мелких междоусобиц.
– Надо же было на чём-то тренироваться, – неожиданно желчно ответил Дерек, и Лукас подумал, что прежде в нём не было этой желчи.
Повисла минутная тишина, потом Дерек, не выдержав первым, раздражённо сказал:
– В жизни не поверю, что ты меня осуждаешь.
– Тебя? Да что ты, – удивился Лукас. – Напротив, я всегда тобой восхищался.
– А я тобой, – пристально на него глядя, сказал Дерек. Лукасу не понравился этот взгляд – глухое недовольство снова заскреблось в нём, но он заставил его стихнуть и насмешливо сказал:
– Но я-то просто живу как живётся, а ты, вижу, годами развивал свой талант. Оно и понятно – прибыльное дело, должно быть. Не так-то много у нас мастеров по развязыванию войн. Я всегда голову ломал – и как ты только это делаешь?
– На самом деле всё просто. У каждого человека есть слабости и уязвимые места. И если постараться, всегда можно отыскать давно брошенное зерно будущей вражды. Люди глупы, они думают, что старые обиды забываются.
– Но они ведь и правда забываются, – улыбнулся Лукас.
– Говори за себя, – улыбнулся Дерек в ответ.
Это были очень нехорошие, гадкие улыбки. Дрянные улыбки давних врагов. Хотя они ведь никогда не были врагами.
Какое-то время они смотрели друг на друга. Дерек отвёл взгляд первым и сказал с показной беспечностью:
– Впрочем, ты сам знаешь, эта война давно уже зрела. Не спровоцируй мы, спровоцировал бы кто-нибудь другой, случайно, в куда менее подходящий момент.
– И кто победит? – вполголоса спросил Лукас – он не сомневался, что патрицианцы это уже решили.
– Сначала – герцогиня.
– А потом?
Дерек скрестил руки на груди. В его голосе повеяло далёким холодком.
– Лукас, ты прекрасно понимаешь, что для твоего собственного блага тебе следует знать об этом как можно меньше.
– Я и не настаиваю. Просто не могу понять, зачем ты назначил мне эту встречу. Только, прошу, не говори, что хотел меня повидать. Мы с тобой оба уже не мальчишки.
– Да, – медленно кивнул Дерек и добавил: – А знаешь, я иногда об этом жалею.
– Ну ещё бы, – усмехнулся Лукас.
– Мы тогда… ни в чём не сомневались.
– А теперь ты сомневаешься?
