– Ты к ней уже привязался, – взвыл Арвин. – Она тебя уничтожила.
– Нет, не уничтожила. Я… Я… – Хёд искал верное слово и никак не мог найти.
– Мой мальчик, она помешает твоему обучению, – едва ли не с нежностью сказал Арвин.
– Тогда я буду работать усерднее. Прошу, не отсылай ее.
– У меня нет разрешения на то, чтобы ее учить! – крикнул Арвин. Вся его нежность вмиг улетучилась, словно ее и не было. – Ей нельзя видеть руны.
– И все же ты готов отправить ее к хранителям? – парировал Хёд. – В храм?
– Мастер Айво хранит и храм, и руны. Он сам решит, что делать с ней… и другими дочерями, которых туда пришлют. Это уже не моя забота. И она – не моя забота. Я забочусь лишь о тебе.
– У нее быстрее забилось сердце. Она просыпается, – с тоской сказал Хёд.
В следующий миг она почувствовала, что они встали у ее ложа, загородив спинами свет от огня, светивший ей прямо в глаза.
– Ты разложил камни вокруг ее постели? И начертил на них руны? – изумился Арвин.
– Я применил руны, чтобы помочь ей заснуть. И проснуться. И… чтобы избавиться от насекомых, что жили у нее в волосах, – робко признался Хёд. – Всего три руны.
– Ты глумишься над силой рун, тратя ее на подобные глупости.
– На что тогда руны, если нельзя их использовать, когда они действительно нам нужны? Она не видела рун… и не поняла их.
– Я не растил тебя дураком, – процедил Арвин.
– Ты растил меня так, чтобы меня никто не мог обдурить. Мастер, я справился со всеми испытаниями. Вначале я решил, что она подослана… что это ты мне ее подослал. Но в ней не было лукавства. Ни в ее дыхании, ни в биении сердца. Ни в ее страхе перед миром. Ты должен услышать, как она поет, мастер. Тогда ты поймешь.
– Не хочу слушать, как она поет. Она заколдует меня так же, как заколдовала тебя.
Но теперь в его голосе слышалось сомнение. Открыв глаза, Гисла увидела, что он нависает над ней, а рядом с ним стоит Хёд. Борода Арвина щекотала ей нос.
– Откуда ты, девочка? – спросил Арвин.
Она застонала, и голова отозвалась гулом.
– Ей больно, мастер, – сказал Хёд.
– Не трогай ее! – крикнул Арвин и хлопнул его по руке. – Кто ты, дитя? – спросил он.
– Я Гисла, – прошептала она. В голове у нее громыхало.
– Мастер, тебе ничего не стоит избавить ее от боли, – сказал Хёд.
– Тс?с, – зашипел Арвин. – Боль не лжет.
– Конечно, лжет, – возразил Хёд. – Нет лучшего лжеца, чем боль. Боль скажет что угодно, лишь бы ее утолили.
Арвин заворчал, но все же запустил Гисле в волосы свои цепкие, острые пальцы. Он ощупал шишку у Гислы на лбу, помял рану у основания черепа.
– Она из Сонгров. У нее кровь рун, мастер, – сказал Хёд. – Тебе не нужно использовать свою кровь.
– Молчи, – приказал Арвин, и Хёд повиновался.
В следующий миг старик что?то начертил у нее на лбу кровью из ее собственных ран. Губы его задвигались, произнося слова, которые Гисла не могла разобрать, но Хёд их явно расслышал и с облегчением выдохнул. И ее боль тут же утихла.
Моргнув, она взглянула на учителя Хёда. Она знала, что он ей не нравится. Но теперь, когда боль в голове, пусть даже причиненная им, утихла, она чуть смягчилась к нему. Она села, прислонившись спиной к стене пещеры.
– Гисла, – мягко сказал ей Хёд. – Это Арвин, мой учитель. Не бойся его.
– Он думает, что я ведьма, – отвечала она. Конечно, ей нужно его бояться. Но она чувствовала, что ее страх рассеялся так же, как и боль в голове, словно знак Арвина разом избавил ее и от того и от другого.
– Кто тебя прислал? – спросил Арвин, подняв свой посох, словно копье, и наставив его конец ей прямо в грудь.
Она вдруг почувствовала, что и он тоже боится. При этой мысли она чуть не расхохоталась. Он был крупнее и сильнее ее. Он знал волшебные руны, не страдал от ран, не был бездомным, и никто не грозился проткнуть ему грудь острым концом тяжелого посоха.
– Кто тебя прислал? – повторил он, касаясь посохом ее ребер.
– Никто меня не прислал. Никого не осталось! – крикнула она, ухватившись за посох.
Брови Хёда поползли вверх. Она не все ему рассказала.
– Никого? – спросил он.
– Моя семья мертва, – отвечала она.
– Как ты нашла его? Как ты нашла Хёда? – спросил Арвин.
– Не я его нашла, – твердо ответила Гисла. – Это он меня нашел.
– Это правда, мастер, – вмешался Хёд.
– Тс?с, – бросил ему Арвин. – Она нашла тебя, Хёд. Нашла нас. Она ведь здесь, так?
– Я здесь… но я ничего не знаю о вас… и об этом месте, – сказала она.
– Спроси у рун, мастер. Тогда ты узнаешь, что она говорит правду, – решительно предложил Хёд.
– Замолчи, отрок! – взвизгнул Арвин.
Всякий раз, слыша о рунах, он вел себя так, словно думал, что она пришла их забрать… или увидеть. Или выучить.
– Сколько тебе лет, девочка?
– Четырнадцать.
– Нет, – фыркнул Арвин, словно она врала, хотя к чему бы ей было врать.
– Да, – ответила она.
– Ты маленького роста. У тебя не женские формы. Ты выглядишь младше, – возразил Арвин.
Он был прав. Ни грудь, ни бедра у нее не были развиты. Несмотря на длинные волосы, любой, кто увидел бы ее теперь, в старой блузе Хёда и в его штанах, счел бы ее мальчиком.
– Лицо у тебя не мальчишеское, – задумчиво произнес Арвин. Он словно читал ее мысли. – Слишком красивое. Губы слишком розовые, глаза слишком знающие. – Он кивнул сам себе, словно окончательно поверив, что не ошибся. – Да-да. Сомнений нет. Ты ведьма.
4 шага
В том, что Гисла не ведьма, Арвина убедило вовсе не ее пение. Но песня Гислы не оказала на него того же действия, что на Хёда: тот сидел в восхищенном оцепенении, пока Гисла пела Арвину балладу Сонгров – гимн своего народа, прославленных певцов и музыкантов.
Когда она допела, Арвин нахмурился: его подозрения лишь возросли, и он совершенно запутался. Он с ужасом слушал, как она поет, ибо верил, что она лишит его воли и силы, а потом уничтожит. Пока она пела, он держал в руках лук и целился ей прямо в сердце.
– Я вижу картины… но силы в них не больше, чем в моих собственных мыслях, – признал он. – Песня рассказывает историю. Вот и все. Но эта песня красива. Чиста и нежна. Я хотел бы послушать еще. – Он снова нахмурился, с подозрением сощурил глаза. – Быть может, в этом и кроется хитрость. Твое пение чарует. Ты хочешь зачаровать… и уничтожить юного Хёда.
– Нет тут никакой хитрости, Арвин, – отвечала Гисла, но он ей не поверил.
Он отослал Хёда в дальние комнаты пещеры и всю ночь сторожил Гислу, пообещав, что наутро отведет ее к человеку по имени Лотгар.
Она свернулась клубочком в своем гнезде, желая заснуть, но не смогла сомкнуть глаз под взглядом Арвина, сверлившим ей спину.
– Ты же знаешь, что он все слышит. Куда бы я его ни послал, он все равно все слышит. Но в этот раз я прошел через лес, подошел прямо к нему, а он и не знал, что я вернулся.
Она ждала, не зная, что сказать, не понимая, чего он от нее хочет.
– Лотгар тебя не обидит.
– Пусть обижает, мне все равно. Но только вели ему действовать быстро. И разить наповал.
Он крякнул:
– Ты странное дитя. Лотгар может от тебя отказаться.
Она знала, что не откажется. Но ничего не сказала.
– Он захочет узнать про твой дом. Лучше все ему рассказать.
Перед глазами возникли выжженные поля, разрушенная деревня. Что такое дом? Родной край? Земля под ногами? Или дом – это люди? Она не спросила.
– У меня нет дома, – прошептала она.
– Зачем ты здесь? – спросил он, снова одолеваемый подозрениями. И страхом.
Лишь поняв, что он боится, она решилась ответить.
– Не знаю. Я это место не выбирала. Вся моя семья умерла. Я тоже хотела умереть, но море меня не приняло. Меня не принял Один. И смерть. И никто не примет. Ни ты, ни кто?то другой.
Ее голос звучал так жалобно, что она мысленно обругала себя, но, когда Арвин снова заговорил, тон его смягчился:
– Дочь Сонгров, ты не можешь остаться здесь.
– Я и не хочу здесь оставаться, – сказала она.
То была и правда… и ложь. Ей не хотелось иметь ничего общего с Арвином, но очень хотелось остаться с Хёдом.
– Хёду это во вред, – прибавил Арвин.
– Почему? – спросила она, уже зная, что он ответит.
– Все его чувства притупляются, когда ты рядом с ним.
– Все его чувства? – Нет, неправда.
– Все чувства, кроме зрения, – уточнил Арвин. – Когда он видит, то уже ничего не слышит. Не чувствует. Словно мучимый жаждой пьянчужка, он хватается за то, что считает чудодейственным эликсиром. Ты не можешь петь ему вечно. А как только ты замолчишь… он снова погрузится во тьму.
– Значит, я не буду ему петь, – пообещала она.
Он презрительно фыркнул.
– Ты все твердишь о рунах. Ты за них боишься? Я не умею писать слова. Не умею читать. Я не знаю твои глупые руны, – сказала она.
Он свирепо уставился на нее, но она продолжала, надеясь его убедить:
– Хёд говорит, ты хранитель пещеры. Мне твоя пещера не нужна. Мне совсем ничего не нужно… кроме, может, еды да места для сна. – Ей хотелось есть. Аппетит возвращался.
Быть может, это значило, что она снова ценила жизнь и потому не хотела умереть. Плохой знак. Прежде она уже ценила и свою жизнь, и жизнь тех, кто был ей дорог. Этого больше не будет. Но ей нужно было где?нибудь жить.
– Я вовсе не знаю руны, – повторила она. – Я знаю лишь песни.
То были неправильные слова. Или Арвин уже принял решение. Лицо его словно окаменело, голос прозвучал твердо:
– Ты его уничтожишь. Ты должна уйти. Здесь тебе оставаться нельзя.
* * *
Арвин сидел в кресле у огня и не спускал с нее глаз. Но в конце концов его одолела дрема. Храпел он так громко, что Гисла почти всю ночь пролежала без сна, ко всему безразличная, неспособная ни на что решиться. Хёд был бессилен: она не могла остаться с ним, если этого не хотел Арвин. Зато она могла снова сбежать. Пожалуй, Хёд услышит ее… но не вернет ее обратно. Ему некуда ее возвращать.
– Я могу пойти куда угодно, – громко сказала она, пытаясь себя подбодрить.
Она была сильной. И храброй. Но тут Арвин всхрапнул, и у нее защипало глаза от слез.
– Могу. И пойду.
