– Мурр.
– Ладно-ладно, как скажешь.
Я встал и принял душ. Потом собрался одеться, но обнаружил, что вся моя одежда за ночь куда-то подевалась. В шкафу оказалось полно других вещей, и все были мне впору, только очень уж необычные: все сплошь мешковатые штаны, затягивающиеся шнурками, и просторные рубахи из такого же белого льняного полотна. Обычно такие носят феллахи – египетские крестьяне. Одним словом, это был совсем не тот стиль, к которому я привык.
Сейди, конечно, вечно талдычит, что у меня вообще нет никакого стиля и что я одеваюсь как старик: сорочки с воротничками на пуговицах, брюки, кожаные туфли. Что ж, может быть, это не очень модно и не очень современно, но тут опять же дело в отце. Он все время внушал мне, что я должен всегда и везде одеваться прилично.
Я помню, как он заговорил об этом впервые. Мне было десять лет. Мы ехали в аэропорт в Афинах, жара стояла просто одуряющая, и я тогда пожаловался – почему я должен париться в длинных брюках, когда все остальные путешествуют в шортах и майках? Это ведь так удобно! К тому же никаких ответственных встреч у нас в тот день не намечалось – просто обычные переезды с места на место.
Папа тогда положил руку мне на плечо и серьезно так сказал:
– Картер, ты ведь уже взрослый и прекрасно все понимаешь. Ты родился афроамериканцем, а значит, люди всегда будут судить тебя строже. Именно поэтому мы должны при любых обстоятельствах выглядеть безупречно.
– Но это несправедливо! – возмутился я.
– Справедливость вовсе не означает, что всем достается одинаково, – сказал папа. – Справедливость означает, что каждый получает то, что ему нужно. А единственный способ получить то, что тебе нужно, – это добиться всего самому. Понимаешь?
Я сказал тогда, что ничего не понял, но с тех пор старался делать все, что он мне говорил. Это касалось и увлечения Египтом, и баскетбола, и музыки. А также обыкновения путешествовать налегке, с одним чемоданом. И одевался я всегда так, как хотел папа, потому что папа обычно не ошибался. Да я вообще не припомню, чтобы он когда-нибудь в чем-нибудь ошибался… до того самого вечера в Британском музее.
Выбора у меня не оставалось, и я вырядился в холщовую одежду из шкафа. Обнаруженные там же шлепанцы оказались очень даже удобными, вот только бегать в них плохо, подумал я.
Дверь в комнату Сейди оказалась не заперта, но самой ее в спальне не было.
Дверь в мою комнату тоже кто-то отпер, так что у меня отлегло от сердца. Пышка выскочила на галерею вместе со мной, и мы отправились на первый этаж, минуя по пути множество пустующих спален. Наверно, в этом особняке можно разместить кучу народу, но сейчас он был пуст, и от этого становилось грустно.
В Большом Зале мы обнаружили павиана Хуфу: он восседал на диване, зажав в задних лапах баскетбольный мяч, а в передних – кусок странного на вид мяса. Он был с ног до головы засыпан розовыми перьями и смотрел телевизор: по спортивному каналу как раз передавали результаты вчерашнего матча.
– Привет, – поздоровался я, хотя беседовать с обезьяной было немного непривычно. – Ну как там «Лейкерс»? Выиграли?
Хуфу уставился на меня и, оживленно заворчав, принялся стучать по мячу, как будто приглашая поиграть.
К подбородку у него тоже прилипло белое перо, отчего у меня в животе что-то неприятно заворочалось.
– Хм, да-да, – сказал я. – Обязательно поиграем, только попозже, ладно?
Я уже видел Сейди и Амоса: они сидели на террасе снаружи, возле бассейна, и завтракали. Погода наверняка была прохладная, однако в очаге горел уютный огонь, и по виду сестры и дяди мне не показалось, что они мерзнут. Поэтому я тоже направился к ним, задержавшись немного возле изваяния Тота. При свете дня ибисоголовый бог уже не казался таким жутким, и все же я готов был поклясться, что его птичьи глазки внимательно следят за мной, словно чего-то выжидая.
Что там говорил ночью тот огненный человек? Насчет того, что нас нужно схватить прежде, чем мы осознали собственное могущество. Звучало довольно смехотворно, но в тот момент я вдруг почувствовал, будто на меня в самом деле снизошла небывалая сила, – совсем как накануне вечером, когда я открыл дверь особняка простым движением руки. И сейчас мне почудилось, что я мог бы поднять все, что угодно, если бы захотел, – даже это тридцатифутовое каменное изваяние. Словно в трансе, я шагнул вперед…
Пышка нетерпеливо мяукнула и ткнулась мне в ноги. Странное чувство тут же рассеялось.
– Ты права, – кивнул я кошке. – Дурацкая была идея.
Снаружи до меня донеслись аппетитные запахи: свежие тосты, жареный бекон, горячий шоколад… Понятно, куда так торопится Пышка. И правильно делает.
– А вот и Картер, – поприветствовал меня Амос. – Счастливого Рождества, мой мальчик. Садись к столу.
– Наконец-то, – буркнула Сейди. – Сколько можно ждать. Я уже сто лет назад проснулась.
Хоть она и ворчала, но когда наши глаза встретились, я понял, что мы с ней подумали об одном и том же: Рождество. Мы не встречали Рождество вместе с тех самых пор, как умерла мама. Я задумался – помнит ли Сейди, как мы с ней мастерили украшения «око бога» из разноцветной пряжи и палочек от мороженого…
Амос налил себе кофе. Одет он был примерно так же, как и накануне, и я был вынужден признать, что уж он-то знает, что такое стиль. Отлично пошитый костюм из синей шерсти, такого же цвета фетровая шляпа, в обновленные косички вплетены бусины лазурита – синего камня, из которого любили мастерить украшения египтяне. Даже очки были подобраны по цвету, с темно-синими стеклами. На подставке возле очага покоился тенор-саксофон – и я тут же живо представил себе, как дядя выводит серенады над просторами Ист-Ривер.
Сейди же была одета в просторные холщовые штаны и рубаху вроде моих, только ей каким-то образом удалось оставить при себе армейские ботинки. Наверно, она так и спала в них, не снимая. Со своими красными прядями смотрелась она в этом наряде довольно комично, но поскольку я и сам выглядел ничуть не лучше, дразнить ее мне не хотелось.
– Э-э… Амос? – окликнул я дядю. – Ты, случайно, не держишь дома каких-нибудь птиц? А то Хуфу слопал кого-то с розовыми перьями.
– Ммм. – Дядя явно наслаждался кофе. – Прости, если тебе это показалось неприятным. Хуфу, знаешь ли, очень привередлив в еде. Ему годится лишь та пища, название которой кончается на «о». Дорито, буррито, фламинго…
Я растерянно моргнул.
– Хочешь сказать, что…
– Картер, – вмешалась Сейди с таким видом, будто ее подташнивает, и я сообразил, что она, наверное, уже успела побеседовать с дядей на эту тему. – Пожалуйста, не спрашивай.
– Ясно, – кивнул я. – Не буду.
– Прошу тебя, Картер, угощайся, – сказал Амос, махнув рукой в сторону буфетной стойки, заставленной всякой вкуснятиной. – А потом приступим ко всяким объяснениям-разъяснениям.
Блюда с фламинго я не заметил, но не сильно огорчился, потому что там было полно всего другого. Я навалил себе целую тарелку блинчиков с маслом и кленовым сиропом, добавил жареной ветчины и прихватил стакан апельсинового сока.
Таща все это к столу, я заметил краем глаза какое-то движение в бассейне. Что-то длинное и бледное скользнуло под самой поверхностью воды.
Я чуть не выронил тарелку.
– Это что…
– Крокодил, – сообщил Амос. – Наш талисман. Он альбинос, но не стоит упоминать об этом при нем. Он очень чувствительный.
– Его зовут Филип Македонский, – известила меня Сейди.
Меня, признаюсь, сильно удивило, что Сейди восприняла присутствие крокодила так спокойно. Но раз уж ее это не шокирует, решил я, то и я сделаю вид, что в соседстве с живым крокодилом нет ничего необычного.
– Длинноватое у него имя, – заметил я.
– Он и сам довольно длинный, – сказала Сейди. – И кстати, очень любит ветчину.
В подтверждение своих слов она швырнула ломтик ветчины через плечо. Филип свечкой выскочил из воды, ловко схватив добычу в полете. Я наконец разглядел его. И впрямь альбинос: шкура чисто-белого цвета, глаза розовые. А пасть он раскрывал так широко, что в нее легко поместился бы целый поросенок.
– Для моих друзей он совершенно безобиден, – успокоил меня Амос. – Знаете, в прежние времена при каждом храме непременно было озеро с крокодилами. Эти существа наделены большой магической силой.
– Понятно, – сказал я. – Значит, павиан, крокодил… Может, у тебя есть и еще какие-нибудь экзотические питомцы, о которых мне стоило бы знать?
Амос на минутку задумался.
– Если ты про видимых, то это все, других нет.
Я сел к столу, стараясь разместиться подальше от бассейна. Пышка с урчанием крутилась у моих ног. Я от всей души понадеялся, что ей хватит здравомыслия держаться в стороне от магического крокодила по имени Филип.
– Ну так что, Амос? – проговорил я, уплетая блины. – Ты обещал объяснения-разъяснения.
– Обещал, – согласился он. – С чего бы только начать?
– С нашего папы, – тут же сказала Сейди. – Что с ним произошло?
Амос сделал глубокий вдох.
– Джулиус попытался призвать бога. И, к сожалению, ему это удалось.
Довольно трудно было воспринять разговор про богов всерьез, глядя, как Амос деловито намазывает маслом рогалик.
– Какого-нибудь определенного бога? – поинтересовался я тоном светской беседы. – Или ему сгодился бы любой?
Сейди насупилась и пнула меня под столом. Судя по всему, она действительно верила в то, о чем говорил Амос.
Амос с аппетитом откусил от рогалика, пожевал.
– Египетский пантеон насчитывает множество богов, Картер. Но твоему отцу был нужен один. Вполне определенный.
И он многозначительно посмотрел на меня.
– Осирис, – вспомнил я. – Когда папа стоял перед Розеттским камнем, он сказал: «Осирис, приди». Но ведь Осирис – это всего лишь легенда. Выдумка.
– Хотел бы я, чтобы это было так, – негромко сказал Амос, задумчиво окидывая взглядом пролив и небоскребы Манхэттена на той стороне, освещенные утренним солнцем. – Но знаешь, Картер, древние египтяне были не дураки. Они построили пирамиды, создали первое могущественное государство, и их цивилизация просуществовала не одно тысячелетие.
– Ага, – сказал я. – Но сегодня-то от нее ничего не осталось.
– Столь великое наследие не исчезает бесследно, Картер, – покачал головой Амос. – По сравнению с египтянами греки и римляне с их империями – просто дети. А современные державы вроде Великобритании и Америки – и вовсе мгновение в масштабах истории. Вся современная цивилизация, по крайней мере западная, выросла из египетского корня. Вспомни изображение пирамиды на долларовых купюрах или Монумент Вашингтона, построенный в виде огромного египетского обелиска. Наследие Древнего Египта можно увидеть повсюду. И их боги тоже, к сожалению, никуда не исчезли.
– Да ладно тебе. В смысле… я, конечно, верю, что существуют вещи, которые иначе как магией не объяснишь. Но все-таки вера в древних богов – это уже чересчур. Ты ведь пошутил, верно?
Уже произнося эти слова, я подумал о том огненном человеке из музея и вспомнил, как сквозь его человеческое лицо проступал оскал зверя. Да еще эта статуя Тота, которая так и следила за мной глазами…
– Картер, – снова заговорил Амос, – египтяне были не настолько глупы, чтобы верить в придуманных богов. Существа, которые описываются в древних мифах, вполне реальны. В древние времена египетские жрецы умели призывать богов, черпая от их силы и творя великие чудеса. Именно от них пришло в мир явление, которое мы сегодня назвали бы волшебством. Египтянам принадлежит множество удивительных изобретений, и магия в их числе. При каждом храме существовало собрание магов, которое носило название Дом Жизни. И слава этих магов гремела по всему древнему миру.
– Значит, ты тоже египетский маг?
Амос кивнул.
– И я, и ваш отец тоже. Прошлой ночью вы могли убедиться в этом собственными глазами.
Я заколебался. Трудно отрицать, что прошлой ночью в музее отец и впрямь творил странные вещи, действительно похожие на магию.
– Но он же археолог, – упрямо возразил я.
– Это скорее его легенда, прикрытие. Ты же помнишь, что в основном он специализировался на расшифровке древних заклинаний, которые очень трудно понять, если сам не владеешь магией. Наш род, род Кейнов, принадлежит к числу основателей Дома Жизни. И семья твоей матери – почти такие же древние маги.
– Фаусты? – поразился я.
Я тут же попытался представить себе бабушку и дедушку за проведением магических обрядов, но воображение мне отказывало. Если, конечно, эти обряды не заключались в просмотре матчей регби по телевизору или приготовлении несъедобного печенья.
– Они не практиковали магию уже много поколений, – признал Амос. – Пока на свет не появилась твоя мама. И все равно, это очень старинный магический род.
Сейди с недоверием потрясла головой.
– Так что, мама тоже была волшебницей, что ли? Это шутка такая?
– Никаких шуток, – твердо сказал Амос. – А вы оба… в вас сочетается кровь двух древних семейств, у каждого из которых своя долгая и непростая история взаимоотношений с богами. Вы самые могущественные из потомков рода Кейнов, родившиеся за последние столетия.
Я подавленно молчал, пытаясь усвоить сказанное. Пока что никакой великой силы я в себе не чувствовал. Скорее наоборот – чувствовал слабость, страх и неуверенность.
– Хотите сказать, что наши родители тайно поклонялись богам с головами животных? – мрачно спросил я.
– Нет, не поклонялись, – поправил меня Амос. – Египтяне давным-давно поняли, что их богам поклоняться не следует. Это могущественные существа сродни первобытным стихиям, но, несмотря на свою сверхъестественную природу, они не имеют в себе ничего истинно божественного. Они во многом подобны смертным, только наделены гораздо большими возможностями. Мы можем почитать их, бояться их, пользоваться их силой и даже сражаться с ними, чтобы они не выходили из-под контроля…
– Сражаться с богами? – ошарашенно перебила его Сейди.
– Мы все время этим занимаемся, – пожал плечами Амос. – Но мы не поклоняемся им. Так научил нас Тот.
Нет, у дядюшки определенно не все дома. Я посмотрел на Сейди в поисках поддержки, но она во все глаза следила за Амосом, жадно ловя каждое его слово.
– Но тогда… – заговорил я, – зачем тогда папа разбил Розеттский камень?
– О, я не думаю, что он собирался делать это, – заверил меня Амос. – Сама эта идея привела бы его в ужас. Впрочем, думаю, члены нашего братства в Лондоне уже исправили нанесенный камню ущерб. Полагаю, что когда смотритель музейной коллекции в очередной раз наведается в хранилище, то обнаружит, что Розеттский камень чудом уцелел при взрыве.
– Но его же разнесло на мелкие кусочки! – заспорил я. – Как же его можно восстановить?
Вместо ответа Амос взял со стола блюдце и уронил его на каменный пол. Блюдце тут же разлетелось вдребезги.
– То, что я продемонстрировал, есть разрушение, – пояснил Амос. – То же самое я мог бы проделать с помощью магии – заклинанием ха-ди, – но так проще. А теперь… – Амос поднял руку. – Воссоединение. Хи-нем.
Над его ладонью прямо в воздухе вспыхнули синим фигуры иероглифа.
Осколки блюдца тут же поднялись в воздух, влетели Амосу в руку и собрались воедино, как кусочки головоломки. Даже мельчайшие отколовшиеся пылинки нашли свое место. Амос вернул безупречное блюдце на стол.
– Отличные фокус.
Я старался говорить небрежно, но на самом деле в эту минуту я вспоминал все те странности, которые приключались с папой и со мной за прошедшие годы. Вроде тех вооруженных арабов, которые напали на отель в Каире и бесславно повисли вверх ногами на люстре. Неужели папа добился этого с помощью каких-то магических заклинаний?
Амос как ни в чем не бывало налил в «воскрешенное» блюдечко молока и поставил его на пол. Пышка тут же устроилась рядом с ним и принялась лакать.
– Твой отец ни за что и никогда не стал бы нарочно уничтожать бесценную реликвию. Он просто не осознавал, какую мощь таит в себе Розеттский камень. Понимаешь ли, когда величие Египта стало угасать, древняя магия стала накапливаться и концентрироваться в различных артефактах. Большинство из них по-прежнему находится в Египте, однако кое-что можно отыскать практически в каждом крупном музее за его пределами. А любой мало-мальски сведущий маг умеет использовать эти артефакты в качестве фокусной точки для усиления своих заклинаний.
