Каждый день этого гребанного херра расписан по минутам. И каждая эта минута стоит бешеных бабок.
Слышишь, Шипучка острая моя, ты стоишь бешеных бабок. Хотя нет, нихера не так.
Ты стоишь всего моего гребанного мира.
Который я готов уронить перед тобой. И уронил бы. Если б точно не знал, насколько тебе похер на меня. На мой гребанный мир. На мой гребанный бизнес.
И на меня.
И что ты никогда, вот просто никогда не примешь от меня даже гребанной ромашки.
Когда-то принимала. Ромашки. И розы. И пионы. Тогда их было не достать. Но шальной мужик, которому Шипучка здорово ударила в голову, находил. И таскал охапками. А она принимала. Смеялась, удивлялась.
И глаза ее, хитрые, такие понимающие, такие невозможные глаза, блестели счастливо. И это делало счастливым тебя, тупой ты идиот. И это было единственное счастливое твое время. За всю твою гребанную жизнь.
Ее квартира с окнами на Неву. Белая ночь, когда видно каждую веснушку на милом носике. Ее глаза. Ее смех. Ее руки, пахнущие медикаментами. И острое, невыносимое счастье.
Которое ты, мудак, прое*л.
Просто потому, что был уверен, что это не конец, что еще все будет.
А оказалось, что конец.
И больше ничего не было.
Я иду в душ, потом возвращается с докладом Вася.
Она доехала. Она дома.
Час с тренером в зале.
Хоть и не спал сегодня совершенно, но тело полно энергии. С ней так всегда. После нее так всегда.
Короткие переговоры по видеосвязи. Пистон московскому офису. Они в отсутствие Ремнева расслабили булки. Олег гоняет по Дальнему. Уже месяц. И ничего пока что утешительного. Сложный регион. Но очень перспективный. Особенно с этой программой. Есть, что взять.
Мысли о работе привычно увлекают.
Отвлекают.
Уносят горечь, которая всегда возникает после встреч с ней, на задний план.
Я работаю.
Я держу на плаву империю, которую создавал для нее и для наших будущих детей.
И которая теперь не нужна ей. И вообще ничего нет больше нашего. И давно. Очень давно.
Но я все равно работаю, бултыхаюсь, как лягушка в сливках.
И надеюсь, что сумею взбить масло.
И не подохнуть.
Без нее.
Москва встречает смогом.
Сука, как они тут живут? Невыносимо же.
Привычная грязь на окраинах, привычные толпы в центре.
Мой небоскреб в Москва-Сити не самый высокий, но я и не ставил такую задачу. Зачем выделяться? Ни к чему хорошему это не приводит.
В кабинете панорамные окна.
И небольшая уютная комната в глубине, где отдыхают глаза от вида Москвы. Москвы, которую я терпеть не могу, если честно.
Пока проверяю отчеты и принимаю нескольких заместителей Ремнева, машинально отмечая, кто из них осмелел настолько, чтоб попытаться пролезть на его место, думаю только о работе.
Всегда меня это выручало. Погружение в бизнес.
Спасало.
Своих детей нет.
Но бизнес – мой ребенок. Единственный, которого мне, похоже, светит иметь.
Моя женщина, единственная женщина, которую я люблю, не хочет иметь от меня детей.
А я не хочу детей ни от кого другого.
Поэтому вопрос закрыт.
Еще пару лет назад, когда планировал кардинальные изменения, я хотел все оставить на Ремнева, которого, можно сказать, для этой должности и вырастил.
Но потом моя Шипучка опять зашипела неправильно, и я не стал торопиться. Уйти всегда успею. Сразу в могилу, скорее всего.
Потому что без дела я долго не выдержу, а она не захочет быть рядом, что заполнить мой мир.
Поэтому я работаю.
Смотрю на заместителей, прощупываю взглядом. И да, чуйку тоже подключаю. Она не раз помогала шальному мужику Сухому избежать пера в бок.
Она и сейчас помогает.
Жаль, только с Шипучкой не прокатывает.
Глава 6
Примерно двадцать лет назад…
Звонок в дверь врывается в мой тяжелый послесменный сон настолько резко, что я, вытаращив глаза, сажусь на диване и какое-то время дико смотрю перед собой, не понимая, в какой реальности нахожусь.
Громкость звука, как всегда, впечатляющая. Это еще прадедушка постарался, такой был любитель всяких необычных звенелок…
Я какое-то время туплю перед собой, с трудом оценивая ситуацию.
Смотрю на старинные ходики с кукушкой. Половина восьмого. Я проспала только час от силы. Кого принесло?
Встаю, тяжело топая, иду к двери и открываю, все еще находясь в мутном полусне.
Щурюсь на двоих мужиков в кожанках.
Они тоже какое-то время пялятся на меня.
Переступаю нерешительно босыми ногами по паркету. Пытаюсь машинально пригладить всклокоченные волосы.
Да, я знаю, что херово выгляжу, но что вы хотели после смены и одного часа сна? И вообще…
– Вы что-то хотели?
– Шепелева Ольга Викторовна здесь живет? – наконец, басит тот, что повыше.
– Да, это я…
– Можно пройти, у нас предложение для вас.
– Нет, мне сейчас…
Но я не успеваю договорить, мужчины шагают вперед и просто вносят меня в прихожую своими телами.
И, хоть коридор у меня просторный, но все равно неожиданно становится тесно. И страшно.
Сонная муть слетает с меня, и приходит осознание того, что ситуация-то не очень хорошая. Опасная ситуация, откровенно говоря.
Вечер, осенний и хмурый, я одна в квартире с двумя незнакомыми, но по всему судя, опасными мужчинами.
Я присматриваюсь к ним, уже в свете лампы, и все прямо холодеет от страха.
Эти двое пришельцев очень сильно напоминают мне Олега, который так любезно подвез сегодня до дома. Те же повадки, бритые затылки, кожаные куртки… Короче говоря, все признаки проклятых хозяев нашей новой жизни.
А, учитывая, что я никогда с такими не сталкивалась, кроме как по рабочим моментам несколько раз, и вот буквально сегодня, с тезкой Вещего Олега, сразу напрашивается мысль о связи этих двоих и моего странного знакомого. От него. Зачем? Он же сказал: «До встречи…».
Я нелепо придерживаю на груди старую кофту, в которой уснула на диване, ежусь под пристальными взглядами и неожиданно для себя задираю подбородок. Он решил меня испугать? Зачем? Да и не важно. Не выйдет потому что.
– Что вы хотели?
– Так и будешь на пороге держать, хозяйка? – неприятно ухмыляется все тот же высокий, а другой просто смотрит. Неулыбчиво и внимательно. Страшно так…
– Я вас не приглашала в гости. Говорите, что хотели, и уходите. У меня смена утром.
– Ладно… Тогда мы сами пройдем.
И они проходят мимо меня, словно мебель огибают. В обуви. В комнату.
Я, раздумывая над тем, успею ли добежать до телефона и вызвать милицию, иду следом.
Ну а что мне остается?
Пришельцы чувствуют себя совершенно свободно, по-хозяйски обходят обе комнаты, оценивающе разглядывают обстановку.
Мне отчего-то еще страшнее от этой их обстоятельной неторопливости. Я становлюсь в дверях комнаты, кошусь на телефон. Успею? Нет?
– Что вы хотите?
Удивляюсь, как странно звучит голос, надтреснуто и взволнованно.
Они переглядываются, потом опять же высокий лезет в карман… И достает пачку долларов. Кладет на стол.
– Вот, хозяйка, мы покупаем твой клоповник. Здесь нормально. И даже переплатил. За срочность. И еще доплачу, если завтра съедешь. Мебель можешь оставить. Прикольно.
Я всего ожидала, только не этого. То есть… Они хотят квартиру купить? Мою? Но я…
– Но я не продаю квартиру…
– Продаешь.
И сказано это с такой уверенностью непрошибаемой, что мне становится еще страшнее.
Я сразу вспоминаю о подобных случаях. Очень сейчас модно у новых хозяев жизни покупать квартиры в старых питерских домах. И хорошо, если покупают. Понятие «черный риэлтор» уже прочно вошло в обиход, земля слухами полнится. Да и газеты стараются.
Поэтому я сразу понимаю, кто ко мне пришел. И так же понимаю, что я попала. Но в любом случае отдавать свое я не собираюсь. Это квартира моей прабабушки, в ней она с моей бабушкой всю блокаду прожила. Меня отсюда только вперед ногами.
Я резко перестаю волноваться и дрожать. Смотрю твердо в глаза сначала одному, потом второму.
– Нет. Уходите.
– Больше хочешь?
– Нет. Я не буду продавать квартиру. Ни при каких условиях.
Они переглядываются. Лениво так, насмешливо. Словно прикидывают, что со мной сотворить.
