Но спрашивать обо всем этом означало бы, что я допускаю мысль о том, чтобы его простить.
А я не знала, смогу ли. Я сейчас вообще ничего не знала, полностью сбитая с ног, потерянная и как никогда одинокая.
Счастливые моменты, привычные детали жизни переплетались с осознанием лжи и измены, разъедались невыносимой болью, как кислотой. Любовь и страх потери боролись внутри меня с недоверием, ощущением себя преданной. И все хорошее, что связывало нас столько лет, теперь было запачкано и отравлено простым фактом: меня обманывали. И если он лгал в чем-то одном, как я могу быть уверена, что от меня не было скрыто что-то еще?..
Я прикрыла глаза, борясь с удушливой болью. Мне не найти сейчас ответов на свои вопросы. Со всем, что случилось, нужно просто сжиться, переварить, переболеть. Сейчас я ничего не могу решать.
Но кое-то решить все же следовало незамедлительно. Например, где мне теперь жить?
Я вспомнила, что кое-какие собственные средства, заработанные еще тогда, когда я давала концерты, должны были остаться у меня на счету. Я никогда не откладывала деньги на черный день, предпочитая жить здесь и сейчас, но кое-что должна была все же сохранить.
Я открыла приложение своего банка и с облегчением убедилась, что небольшой запас средств у меня еще есть. На это вполне можно было снять скромное жилье и протянуть месяц-другой. Но если оставаться реалистом, то стоило признать – неизвестно, когда я снова смогу вернуться в профессию. Возможно, мне это не удастся вовсе. И тогда придется искать какие-то иные пути и другие способы заработать себе на жизнь. И один бог знал, на какой срок это все растянется. Следовательно, я вряд ли могла позволить себе траты на отдельное жилье.
Тяжело вздохнув, я была вынуждена признать – у меня нет другого выхода, кроме как попроситься обратно к матери.
– Только ничего не говори сейчас! – взмолилась я буквально с порога, предупреждающе выставив перед собой ладони, когда мама открыла мне дверь.
Я боялась, что она сходу приступит к нотациям, но этого не последовало. Пропустив меня в квартиру, мама лишь оглядела меня с ног до головы и поинтересовалась:
– Что с твоими волосами?
Я кинула взгляд на себя в зеркало – волосы были не самым ужасным из того, что предстало моим глазам. Да, прическа безнадежно растрепана, а макияж – размазан, но помимо этого имелся еще помятый и местами грязный костюм, прямо в котором накануне и уснула.
Я поморщилась при виде того, на что была похожа. И почему-то вспомнила глаза Артема – он смотрел на меня также, как всегда. Не замечая моего ужасного внешнего вида, он смотрел, казалось, прямо в душу. Его взгляд заставлял забыть о неопрятности и жалкости собственного облика.
Внутри снова шевельнулись сомнения, зароненные словами подруги. А будет ли кто-то еще смотреть на меня так, как Артем?..
Я отмахнулась от этой мысли. Я слишком уязвима сейчас, слишком ранена.
– Пора бы покраситься, цвет освежить, – продолжала, тем временем, мама.
Я стояла перед ней, разбитая и расхристанная, а ее волновало только то, что мои волосы поблекли. Впрочем, я была ей за это даже благодарна. Все лучше, чем говорить о том, почему я вообще приехала.
– Да… потом, – ответила ей рассеянно.
– Ты надолго?.. – поинтересовалась она в ответ и я, готовясь к неизбежным вопросам, сказала:
– Пока не знаю.
Но комментариев не последовало. Вместо этого мама произнесла:
– Я тебе ванну наберу, помоешься.
И я с благодарностью кивнула. Мне было уже тридцать три года, но здесь, в старой квартире, где провела большую часть жизни, я снова чувствовала себя ребенком. И это было сейчас именно то, в чем я действительно нуждалась. Именно то, чего неосознанно искала.
Сбросив с себя грязную одежду, я нашла в шкафу старую футболку и шорты и с облегчением их на себя натянула. Словно сбросив костюм, бывший свидетелем моего кошмара, сбросила с себя и часть тяжелой ноши, давящей на душу.
Мой взгляд пробежался по знакомой обстановке и замер, наткнувшись на старое пианино. Влекомая тягой, над которой не властны были обстоятельства и долгие дни простоя, я подошла к инструменту и с любовью коснулась полированной черной крышки. На этом пианино я когда-то училась играть.
Приподняв крышку, я устроилась за инструментом и нерешительно занесла пальцы над клавишами. Руки дрожали, желая и одновременно боясь прикоснуться.
Сколько же лет я не играла! С тех самых пор, как…
Четыре года назад
Муж хмуро смотрел на то, как я упаковываю в чемодан свои вещи. Его неодобрение читалось во всей его позе, молчаливым упреком витало в воздухе.
Вздохнув, я положила в чемодан еще одну блузку и выпрямилась, посмотрев на Артема.
Мы были женаты вот уже полтора года. Полтора года, похожих на сказку, которую омрачало только одно – Артему не нравились мои отъезды на гастроли.
Он сам прекрасно зарабатывал. Дела его фирмы, занимавшейся строительством, шли хорошо. И, по мнению мужа, не было никакой нужды в том, чтобы я работала.
Но я просто не могла иначе. Я любила его, но мне было важно оставаться отдельной личностью. Было важно что-то из себя представлять, а не просто быть женой предпринимателя.
– Пожалуйста, не смотри на меня так, – попросила я, чувствуя себя словно бы виноватой в том, что хотела немного иного от жизни. – Я тоже буду безумно по тебе скучать.
Артем вздохнул и, подойдя ближе, привлек меня к себе. Словно бы нехотя, проворчал:
– Не понимаю, зачем тебе это. Я же могу дать тебе все…
Все, кроме чувства самодостаточности, – подумала я про себя.
– Мы это уже обсуждали, – произнесла как можно спокойнее. – Музыка – это часть меня…
– Так играй дома! Играй для меня одного…
Его руки, сомкнувшиеся у меня за спиной, стали словно обжигающими. Пальцы требовательно, настойчиво впились в кожу. Он скользнул поцелуем по моим губам – быстро, почти невесомо, словно дразня; коснулся губами уха, спустился к шее…
Мое дыхание стало прерывистым, тело – податливым воском в его руках. И как ему удавалось зажечь во мне желание так быстро и так остро?..
Руки Артема прижали меня к себе крепче, вдавливая в тело, поцелуи – стали более жадными, алчущими… Я беспомощно застонала, не в силах устоять перед этим напором.
– Ты моя, Ника… – бормотал он между поцелуями. – Я хочу тебя… хочу всегда… рядом…
А потом все прервалось так же внезапно, как началось. Артем отстранился и, растерянно проведя рукой по волосам, сказал:
– Ник, дело не только в том, что я скучаю. Я боюсь, что… твои гастроли… плохо влияют на наши попытки зачать ребенка.
Его слова попали по самому больному месту.
Мы не планировали детей нарочно – просто в какой-то момент отказались от защиты, предоставив все решать за нас природе и случаю. И тот факт, что вот уже больше года я не могла забеременеть, начинал вызывать серьезное беспокойство. Обычно мы избегали этой темы, но теперь, когда Артем высказал свои опасения вслух, мой собственный страх словно бы стал реальнее.
Заметив мое помертвевшее лицо, он взял мои руки в свои и легонько сжал. Проговорил, осторожно подбирая слова:
– Я не прошу тебя насовсем бросить музыку. Только на некоторое время, пока все не получится… Посвяти себя мне. Подари мне ребенка…
Эти слова пробирали до глубины души, делали меня беспомощной перед ним, заставляли испытывать чувство вины от того, что ничего не получилось само по себе.
– Я подумаю об этом, ладно? А теперь мне надо срочно ехать в аэропорт…
Это были мои последние гастроли.
К музыке я больше так и не вернулась.
– Никааа, ванна готова!
Голос мамы вернул меня к реальности. Вздрогнув, я нечаянно задела застывшие в ожидании прикосновения клавиши, и пианино откликнулось на мое движение глубоким, просящим звуком.
Но я тут же отдернула пальцы. Я была еще не готова снова попытаться играть. Была не готова к тому, что может вдруг оказаться, что я играю уже не так, как раньше. Что из вполне состоявшейся пианистки превратилась в посредственность.
– Иду, – крикнула в ответ.
Расслабляющая ванна сейчас казалась мне просто пределом мечтаний.
Для всего остального еще будет время. Тогда, когда я смогу это выдержать.
Глава 8
Следующие три дня прошли в бессмысленном, но совершенно необходимом мне сейчас безделье. Я ела мамину стряпню, смотрела кино и различные ролики на Ютубе, читала книги и просто пыталась… дышать. Пыталась уговорить себя, что жизнь продолжается. Что возможно существовать и без всего того, что казалось неотъемлемой частью меня.
За это время я выбралась из дома только раз – чтобы забрать свою машину со стоянки у парка. Ехать тогда на ней к матери я не рискнула – один бог ведал, сколько алкоголя было в моей крови после той ночи отчаяния.
Артем писал мне каждый день. Не спрашивал банальных вещей, вроде того, как я себя чувствую – понимал это наверняка и так. Все его сообщения говорили лишь о том, как он любит. Как отчаянно без меня не может.
Но попыток увидеться он больше не предпринимал, хотя наверняка прекрасно знал, где я. И мне сложно было понять, что я чувствую по этому поводу – разочарование или облегчение.
Конечно, я скучала по нему. Но скучала по тому человеку, каким знала его прежде. Каким, быть может, только воображала его себе. Скучала по тому Артему, который окружал меня заботой и любовью. Который не предавал…
Но его больше не было. Образ идеального мужчины треснул, обнажив неприглядную суть. И я понятия не имела, смогу ли жить дальше с этим незнакомцем.
– Кушать будешь? – поинтересовалась мама, приоткрывая дверь в комнату, где я засела, словно раненное животное – в своей норе, чтобы тайком от всех зализать раны.
– Ты меня и так уже закормила, – улыбнулась я слабо в ответ.
Мама оглядела меня критически и вместе с тем – с каким-то затаенным сожалением. Вздохнув, произнесла:
– Ты бы хоть погулять вышла, воздухом подышала. Или, может, давай в магазин съездим? Тебе ведь и надеть-то нечего – в старых вещах выйти на улицу стыдно…
Я рассеянно оглядела порядком поношенные шорты и футболку, рисунок на которой выцвел до полного непонимания того, что там было прежде. Покачала головой:
– Нет. Я скоро съезжу за своими вещами, привезу необходимое.
Мама кивнула и, немного помявшись на месте, все же сказала:
– Ты просила, конечно, это не обсуждать, но…
Я закусила губу, чтобы не застонать вслух.
– Не буду я тебя жизни учить – ты не маленькая, – продолжала она. – Не знаю, что там у вас такое стряслось и все же подумай – а стоит ли это того, чтобы потерять все…
Под этим «все» мама, конечно, имела в виду не только наши с Артемом отношения, но и мою в целом безбедную жизнь. Вот только деньги были совсем не тем, что я ценила в этом браке. Но мама, вынужденная всю жизнь тяжело работать, смотрела на вещи куда прагматичнее. Для того, чтобы считаться в ее глазах хорошим мужем, Артему было достаточно прилично зарабатывать.
Растерев руками лицо, чтобы немного прийти в себя, я открыла на телефоне календарь – был вторник. Насколько помнила, именно в этот день Артем проводил совещания, а значит, ни по какой причине дома его быть не могло. Следовательно, сейчас было самое подходящее время, чтобы забрать наконец из квартиры свои вещи, не рискуя при этом столкнуться с мужем.
В квартире пахло так же, как всегда. К привычному ароматизатору воздуха примешивался знакомый запах роз. Влекомая им, я прошла в спальню и на пороге остановилась, удивленная.
На тумбочке стоял традиционный розовый букет. Цветы были совсем свежими, едва распустившимися. Я подошла ближе, заметив небольшую записку между пышных бордовых бутонов. Протянув руку, взяла ее и прочла:
«Они всегда ждут тебя дома. И я тоже.»
Я отдернула пальцы, словно обжегшись. Он знал, что я вернусь. Он ждал… все эти дни ждал, покупая, как прежде, свежий букет. Словно я никуда и не уходила.
Предательская влага затуманила взгляд. Я поспешно вышла из спальни, пытаясь подавить острую тоску, которую рождали привычные, дорогие сердцу вещи.
Сделав несколько глубоких вздохов, я попыталась взглянуть на знакомую обстановку трезвым взглядом. И впервые задалась вопросом – а столь ли много было от меня в этой квартире, где прожила несколько лет?..
Конечно, здесь была моя одежда. На туалетном столике – коллекция ароматов в круглых стеклянных флаконах от старины Вильгельма. И на этом – все.
Рояль, который я когда-то выбирала с огромной любовью и купила на собственные средства, был вывезен на загородную дачу – Артем говорил, что это временно, пока мы не закончим в новой квартире ремонт. Но дорогой сердцу инструмент так и не въехал в этот новый дом. Как и некоторые другие вещи из моего прошлого, вроде книг и мелких безделушек.
Так был ли этот дом по-настоящему моим? Или я просто растворилась в чужих желаниях, потеряв себя саму?..
От этих размышлений меня отвлек негромкий, словно бы нерешительный стук в дверь. Нахмурившись, я подошла и заглянула в глазок. На площадке стояла совершенно незнакомая мне девушка.
Движимая чем-то неясным, я приоткрыла дверь и с молчаливым вопросом на нее уставилась.
Она смотрела на меня с ответным любопытством. В глазах читалась настороженность и надежда.
Мы изучали так друг друга несколько мгновений, пока она наконец не спохватилась и не затараторила:
– Здравствуйте! Ника, вы меня не знаете… Я – Лиза, мама Никиты…
Услышав это, я автоматически попыталась закрыть дверь, но девушка успела выставить вперед руку. С неожиданной горячностью она взмолилась:
– Я знаю, что вы меня ненавидите! Но, пожалуйста, позвольте с вами поговорить! Все совсем не так, как вы думаете!..
Глава 9
Только этого мне и не хватало! Словно было мало всего того, что уже случилось, чтобы уничтожить меня до основания, так еще женщина, которая родила от моего мужа, явилась прямиком к нам домой!
Я смотрела на нее, разрываясь между желанием захлопнуть дверь и ничего не слушать и не знать и смятением, в которое меня окунули ее последние слова.
«Все совсем не так, как вы думаете»…
Что нового она могла мне поведать? Эта стажерка, готовая раздвигать ноги перед боссом? Как она, должно быть, радовалась, когда обнаружила, что беременна!..
