– Прости.
Последовало такое молчание, которое обычно дает ложное чувство безопасности.
– Честно говоря, – продолжил Сент-Джон Палмер, – я несколько удивлен, что такой человек пришел на шоу… Как оно называется?
Он знал, как оно называется. Ему просто нравилось заставлять произносить название.
– «Пекарские надежды».
– Так вот, полагаю, что когда карьера состоялась, можно заниматься любимым хобби. Оно не так уж отличается от гольфа, не так ли?
Ее отец не любил гольф, но это было одно из немногих развлечений, на которое он не смотрел свысока. Наверное, этот пример был бы больше похож на поддержку ее выбора, если бы не было так мучительно заметно, что он одобряет участие Алена потому, что тому ничего не было нужно от шоу. Розалина же, напротив, отчаянно нуждалась в нем, тратила время и позорила свою семью.
– Не отличается, – ответила она. – Оно словно гольф, только изюма больше.
Сент-Джон Палмер не ответил. Возможно, так он наказывал Розалину за ее постоянное легкомыслие.
И через минуту-другую включил «Радио 4», чтобы успеть послушать конец прогноза относительно грузооборота.
Вторая неделя. Пирожки
Пятница
В некотором смысле возвращение на вторую неделю было еще удивительнее, чем приезд на первую. Как только Розалина уехала, Пэтчли Хаус и все, что в нем находилось, стало казаться странно правдоподобным сном. Но теперь она вернулась, и время, которое провела дома – отвозила Амели в школу, ходила на работу, пекла бесконечные пирожки с курицей, – потекло в том же русле. Это означало, что у нее никак не получалось отвлечься от своего выступления на первой неделе. Выступления, на котором она сходила с ума от тщетности происходящего. Еще и приготовила посредственный торт перед всей страной и выставила себя полной дурой перед тем, кто, похоже, был ей интересен. «Три с минусом, Розалина. Старайся лучше. Увидимся после уроков».
Успешно сориентировавшись в общественном транспорте и бросив сумку в номере, она отправилась в беспокойное блуждание по территории. Она не умела строить машину времени из хрустящего теста, замешанного на кипятке, и шоколадного ганаша, который стоило приготовить на прошлой неделе, а значит, ничего не могла поделать с историей о Малави. Но она могла изменить свое отношение. Ведь хоть победа в конкурсе «Пекарские надежды» не превратит ее волшебным образом в квалифицированного кардиохирурга, Корделия и Сент-Джон Палмер учили ее не бросать дело, едва его начав.
И хотя они не одобряют ее участие в реалити-шоу, они, скорее всего, отрекутся от нее, если она вылетит в середине шоу.
Поэтому она должна сосредоточиться. Работать. Стараться изо всех сил. Не отвлекаться на парней. Готовить такую выпечку, которая заставит зрителей, сидящих у экранов, сказать: «Ого, впечатляет для второй недели».
И пока она пробиралась через лесок, примыкавший к дому, чувствовала, что неплохо справляется со своей задачей, настраивая себя на то, чтобы стать опасной и целеустремленной машиной-пекарем. Пока не увидела Алена, который шел в противоположную сторону.
Черт, черт, черт.
К сожалению, спрятаться было негде. На самом деле таких мест, где можно было спрятаться, было много – можно было забраться на дерево или прыгнуть в кучу листьев, но если целью было избежать еще одной неловкой ситуации, то бегство подобно потревоженной белке ей, скорее всего, в этом бы не помогло.
– Ну, что, – сказала она, – привет?
Он одарил ее ухмылкой.
– Розалина.
Они смотрели друг на друга сквозь заросли орляка. И она в очередной раз поразилась тому, насколько Ален был неброско стильным в рубашке, брюках-чинос и, как сегодня, в легком пиджаке, который казался частью образа, а не уступкой вечернему ветерку. Это было похоже на тот момент в конце телепередачи, когда открывают дверь номер три, чтобы показать, что ты могла бы выиграть, если бы не была лживым мешком дерьма.
Она подумала, стоит ли ей снова извиниться. Или это вызовет раздражение. Поэтому открыла рот, чтобы попрощаться, и обнаружила, что извиняется за что-то другое.
– Прости за отца.
– Не стоит. – Он откинул прядь волос, которая выбилась из укладки. – Он явно очень тебя оберегает.
«Оберегает» – не то слово, которым бы выразилась Розалина. Но лучше пусть он думает так, чем поймет, насколько она подвела отца.
– Да. Он… да.
Снова долгое молчание.
– Может быть, прогуляемся? – спросил Ален.
Ладно. Это же хорошо, правда? Не то чтобы она этого ожидала. Или на это надеялась. Ну, не то чтобы особенно.
– Ты… точно этого хочешь?
Он насмешливо поднял бровь.
– Вовсе нет, Розалина-эм-Палмер. Но, может, все-таки пройдемся?
– Вдруг из этого получится еще одно приключение.
– На этот раз с настоящей тобой?
Это было словно увидеть спасательную ветвь или оливковый плот.
– Обещаю.
– Тогда идем. Речка в той стороне.
Она рискнула улыбнуться.
– Ты же не собираешься там со мною расквитаться, правда?
– Не смешно, Розалина. Мне же не двенадцать.
Они прошли вниз по холму, окруженные нежными лиловыми цветами английского сельского вечера, прежде чем Розалина набралась смелости и сказала.
– Тогда я расценю твое нежелание столкнуть меня в реку как хороший знак.
Он посмотрел на нее свысока. Его глаза лукаво заблестели.
– Я не сказал, что не хочу столкнуть. Я сказал, что для этого слишком взрослый.
– А знаешь, что действительно по-взрослому? Называть себя взрослым.
– А знаешь, что еще взрослее? Притворяться, будто ты ездила в Малави, когда на самом деле не ездила.
Она вздрогнула. Но по крайней мере он ее дразнил, а не называл лгуньей.
– То, что ты выводишь меня из себя, означает, что ты уже смирился?
– Может быть. Скажу, когда мы узнаем друг друга лучше.
Розалина не была готова к огромному облегчению, которое нахлынуло на нее. Она не знала, заслужила ли второй шанс, но, черт возьми, хотела им воспользоваться. И да – как раз тогда, когда напомнила себе, что ее приоритетом была выпечка, а не парни. Но разве Анвита не права? Разве не нормально хотеть и того и другого? Ее учили стремиться к высоким целям. И хотя родители не были в восторге от ее нынешней цели, если она сможет выйти из этой ситуации с десятью тысячами долларов, контрактом на издание книги, новой карьерой и архитектором, то все это будет достаточно весомыми галочками в графе «Жизнь удалась».
Только была одна проблема.
– Мне не о чем рассказывать, – призналась она.
– Правда? А мне кажется, что у тебя было довольно насыщенное событиями прошлое.
Выражение «насыщенное событиями» было мягче многих других по этому поводу.
– В самом деле?
– А разве нет? Я знаю, что говорят о быстрых выводах, но мне не верится, что ты с самого начала планировала забеременеть в девятнадцать-двадцать лет.
– Да, не совсем. Я собиралась стать врачом.
Он улыбнулся.
– Значит, ты была опасно близка к истине касательно учебы и без нужды далека касательно путешествия?
– Я же сказала, что запаниковала.
– И призналась, что из тебя плохая лгунья.
– Да, – согласилась она смеясь. – И я не врала.
Наступило молчание. Оно не было комфортным. Но и не настолько ужасным, как потереть глаза руками, которыми чистил чили.
– Итак. – Ален сделал деликатную паузу. Такую, которую Розалина слышала или, скорее, не слышала раньше. – Ты не обязана рассказывать мне то, что не хочешь, но что произошло на самом деле?
Она пожала плечами.
– Ничего такого. Тут нет большой тайны. Девушка, с которой я встречалась, изменила мне, и я вернулась к парню, который мне немного нравился. Мы были вместе какое-то время, но пару раз были неосторожны, потом пару раз повезло, потом повезло меньше. И… да.
– И он просто взял и ушел от тебя?
– Нет, я не Фантина[3 - Мать Козетты из мюзикла «Отверженные» по мотивам романа В. Гюго. Забеременела от богатого студента, который ее бросил. Была вынуждена заняться проституцией. Прим. перев.]. В этом плане он поступил правильно. Но никто из нас не хотел брака. И нам казалось, что ради этого все равно не стоит жениться.
– Я не намекал, что твоему отцу надо было выстрелить в него из ружья. Я имею в виду, что нужно учитывать и финансовую сторону вопроса.
– Я получаю алименты. – Она снова пожала плечами. – Он теперь инженер-гидролог, так что они довольно щедрые.
Ален на мгновение задумался, а затем осторожно сказал:
– Как-то несправедливо, что он смог исполнить свою мечту, а ты – нет.
Что ж. Такой разговор невозможно вести, не чувствуя себя отвратительно. Хуже того, люди продолжали находить все новые и новые способы нагонять на нее ужас. Честно говоря, «Увы, твои мечты обернулись прахом» – это лишь иначе сказанное «Ох, бедняжка, твоя жизнь разрушена». Но в случае с Аленом речь шла исключительно о ней и о том, кем она могла бы стать, несмотря на общий принцип, что милые девушки из среднего класса бросают университет, чтобы делать карьеру, а не рожать детей.
Что-то… что бы она ни почувствовала, должно быть, отразилось на ее лице, потому что он остановился и осторожно повернул ее к себе.
– Извини, Розалина, – сказал он. – Я не хотел задеть тебя за живое.
Было слишком сложно. Потому что, несомненно, было больно. Просто она не совсем понимала, откуда исходит эта боль. Она сделала глубокий вдох.
– Нет, все в порядке. Я сделала свой выбор. Я люблю свою дочь и… и… и… вот и все.
– Я понимаю. Но, – он пристально посмотрел на нее, – у тебя, наверно, были… варианты?
Она знала, что за эвфемизм стоял за «вариантами».
– Ты имеешь в виду, почему я не сделала аборт?
В его глазах промелькнуло удивление. Возможно, он не ожидал, что она это скажет. Большинство людей не ожидало.
– Наверно, да.
– Я не захотела. Это не важное политическое заявление, но я не религиозна. В тот момент для меня было правильно… не делать его. Поэтому я не стала.
– А твои родители не сумели… – он махнул рукой, – что-нибудь придумать?
Она невольно засмеялась.
– Что-нибудь придумать? Ты как будто предлагаешь, чтобы парень по имени Джоуи Девять Пальцев сделал мне бетонный макинтош.
– Я скорее имел в виду, что они могли бы присмотреть за ней, а ты бы тем временем вернулась в университет.
Конечно, у них был и такой разговор.
– Ты уже знаком с моим отцом. Ты бы оставил с ним человека, которого любишь больше всего на свете?
– Ты ведь выросла хорошим человеком.
