Негромкие препирательства нежно умиляли Розалину, но это привлекло ее внимание.
– Ладно, два момента. Во-первых, «сочный жеребец» звучит откровенно мерзко. Как будто это губка, которую ветеринар использует для искусственного осеменения лошадей. И, во-вторых, вряд ли Гарри из тех мужчин, которых стоит поощрять. Потому что наверняка его мама не стала бы давать ему подзатыльник за то, что он на тебя пялится.
Последовало молчание.
– Неужели он настолько плохо с тобою себя вел? – поинтересовалась Анвита.
– Не… не совсем. Но когда изо рта парня то и дело вылетает «милая», «чика», «девочка», понимаешь, что это за тип.
– И почему с красавчиками всегда такая проблема? – Анвита тяжело вздохнула.
– Потому что они красавчики и им не надо стараться.
– Эй, – возразил Рики. – Я красавчик, и я стараюсь.
Розалина к тому времени уже чувствовала себя несколько виноватой. Она не хотела делать из Гарри урода. Просто… человека с определенным прошлым и определенным набором ценностей. А учитывая, сколько слухов здесь ходило, она рисковала нечаянно пустить слух, что он – извращенец, и тогда никто не станет с ним разговаривать до конца сезона.
– Я… я, наверно, к нему несправедлива. Уверена, что Гарри – милый парень. Пойду спрошу, не хочет ли он пересесть к нам.
Во время короткой прогулки по газону Розалина воспользовалась возможностью присмотреться к другим участникам конкурса – честно говоря, она присматривалась к Алену. Она заметила его на скамейке рядом с Джози, видимо, в разгар оживленной беседы. Что было прекрасно. Это, безусловно, было прекрасно. Она не претендовала на его время или внимание, да и не стремилась с ним заговорить.
Но почему он сам этого не сделал? Не подошел. Не поздоровался. Не сделал ничего.
Да, ей не хватало практики. Но ведь у нее все равно получилось… хорошо? Ведь хорошо?
А еще плохо показывать чувства невовремя. На ТВ-шоу были другие конкурсанты и персонал. Они очень разозлятся, если увидят, что между ними что-то есть. Если между ними действительно что-то было.
Может быть, между ними был только поцелуй.
Или Ален был тактичен и старался не создавать поводов для сплетен.
Или губы Розалины случайно дали понять, что она хочет, чтобы он отвалил и никогда больше с ней не разговаривал.
– Ты в порядке, друг? – спросил Гарри, давая Розалине понять, что она стоит над ним дольше, чем собиралась.
– Что? Да. Я хотела сказать… – Она вдруг почувствовала, что снова оказалась в средней школе и говорит мальчику, что у нее есть подруга, которой он нравится, и надеется, что он не подумает, что эта «подруга» – это «она». – Эм…
Он поморщился. Как и следовало ожидать.
– Слушай, хотел спросить, я ведь не расстроил тебя в тот день?
– Расстроил меня? – повторила она, слегка ошеломленная.
– Да. Из-за имени. И из-за «милой». И из-за «девочки». И из-за «красотки». – Ей показалось, что он покраснел. – Просто не хочу, чтобы ты считала меня придурком.
Если честно, она вообще не привыкла думать о таких парнях, как Гарри.
– Нет. Вовсе нет.
– Отлично. Я просто, ну, это самое, уточняю. – Он вздохнул, что, к удивлению Розалины, значило «мне полегчало», а не «ты за это поплатишься».
– Потому что, – продолжил он, – иногда я что-нибудь ляпну, а потом думаю: «Господи, Гарри, ты полный кретин», и эта мысль не дает покоя.
Розалина бросила на него любопытный взгляд. Она привыкла, что ее постоянно парализует возможность неодобрения людей. Но о чем беспокоиться Гарри? Он симпатичный парень, который живет в мире приятелей, пабов и женщин, которые не возражают против того, чтобы их называли милыми.
– Мне кажется, многие про себя так думают. Только, скорее всего, без «кретина».
– Ладно. Хорошо. – Он на секунду замолчал, наверно, размышляя насчет «кретина» – странный вышел образ. – Спасибо, друг.
Розалина подозревала, что будет жалеть, что спросила, но ничего не могла с собой поделать.
– А почему ты внезапно стал звать меня «другом»?
– Ты сказала, что я не стал бы звать тебя милой, если бы ты была парнем. Я подумал над этим, и, знаешь, ты права. И либо так, либо начать звать своих друзей «милыми», а они явно начнут на меня коситься.
Она не могла понять, победила или проиграла.
– Наверно, это вполне справедливо.
– Кстати, ты хорошо постаралась на прошлой неделе. Все сделала правильно.
– Спасибо. Ты справился…
– Довольно средне, – добавил он с сожалением. – Мой шоколад не застыл, а украшения растаяли. Вечно с ними проблемы, скажи?
– Ну, время еще есть.
Он кивнул.
– С нетерпением жду завтра. Люблю хорошие пироги. Но как только мы оказываемся в бальном зале, какой-нибудь парень с камерой подходит и спрашивает: «Что ты делаешь, Гарри?», а я отвечаю: «Готовлю пирог, разве не видно?» А потом он говорит: «Можешь повторить еще раз, как будто не отвечаешь на вопрос?» Это так глупо.
Это вызвало у нее смех. Потому что, если разобраться, это и впрямь было глупо.
– Ладненько. – Он неожиданно ей улыбнулся. – Не смею задерживать, друг.
– Вообще-то… – Ох, и зачем она на это согласилась? Это было глупо, ужасно и даже снисходительно. – Анвита хотела спросить, все ли у тебя в порядке? Ты один. Здесь. Сам по себе. И я тоже. Если только тебя это не раздражает. Но если что, это была ее идея. Правда.
Он посмотрел на нее своими карими большими растерянными глазами.
– Я в порядке, спасибо. Просто обедаю. Думаю, насколько сильно испортил начинку.
– Мне кажется, мы все ее испортили и теперь об этом думаем. – Слова продолжали сыпаться из Розалины вопреки ее воле. – Мы заметили, что ты обычно держишься в стороне. И не знаем, это твой выбор, или ты нас терпеть не можешь, или решил, будто мы тебя ненавидим, или, может, у тебя аллергия на скамейки для пикников, или… по какой-то другой причине.
– Ничего я такого не думаю. – Он засмущался сильнее. – Я решил, что у вас свои дела, и не хотел вам мешать.
– Ничего особенного. Скорее, это из-за… стола.
Он перевел взгляд с нее на стол, встревоженно нахмурив брови.
– Проблема в том, что я плохо умею общаться с несколькими людьми одновременно.
– А разве кто-то умеет?
– Ну… да. Мой приятель Терри всегда вытаскивает меня во всякие компании и постоянно говорит: «Эй, Гарри, что ты делаешь в углу, почему ни с кем не разговариваешь? Это Джим и Бренда, я с ними только что познакомился». Не знаю, как он это делает.
– Ясно, но ведь это Рики, Анвита и я. Ты с нами уже знаком.
– Но не общался со всеми вами сразу.
– Ой, идем. – Она протянула руку, и после минутного колебания он взял ее, позволив поднять себя. Его ладонь была теплой и мозолистой, и осознание того, что она отчасти оценила это, заставило ее почувствовать себя леди Чаттерлей.
– Все будет хорошо. Тебе не нужно ничего говорить, если не хочешь.
– Так в этом-то и проблема, а? Потому что в голове звучит голос: «Почему ты ничего не говоришь, почему ты ничего не говоришь, почему ты ничего не говоришь?»
Она лукаво посмотрела на него.
– Мне кажется, ты раздуваешь из мухи слона.
– Да. Наверно.
Они вернулись к группе. Гарри слегка волочил ноги, как заключенный, идущий на гильотину, или как ребенок к стоматологу.
– Хэй, – сказала Розалина с легким придыханием. – Я вернулась с Гарри.
Он сел рядом с Рики.
– Как дела, канонир?
Последовало долгое молчание.
– Извини. – Анвита бросила на Гарри потрясенный взгляд. – Это какое-то расистское оскорбление?
Гарри выглядел искренне потрясенным.
– Что? Нет. Канонир? Вулидж? Арс?
– Фанат «Арсенала», – объяснил Рики. – Что сказать? Люблю команды-победители.
– Есть вещи поважнее, чем победа, приятель. – В голосе Гарри звучала непривычная уверенность.
– В соревновательном спорте?
Гарри пожал плечами.
– Главное – преданность. Ощущать себя частью чего-то.
– Мне очень нравится, – перебила Анвита, – эта скучная беседа о спорте, в который я не играю, не смотрю и которым не интересуюсь.
– Прости, милая… э… друг… Анвита. – Гарри потянулся за несуществующей пинтой, а затем поспешно сложил руки на столе. – Как поживает твоя бабуля?
– Рада, что я участвую в шоу. Ей очень трудно не делиться этим со своими подругами.
– Да, моей тоже. Я такой: «Нет, ба. Я в контракте подпись свою поставил. Нельзя рассказывать. Даже Шейле с клуба лото».
Рики скомкал свою салфетку поверх бумажной тарелки и поставил на нее полупустую бутылку с водой, чтобы все не разлетелось.
– Моя мама слишком хорошо меня знает. Она меня очень поддерживает, но уверена, что я вылечу на третьей неделе.
В этот момент Розалина поняла, что она единственная, кто не внес свою лепту.
– Мои родители не особо любят реалити-шоу. Но Амели в восторге. Конечно, ей всего восемь, а я ее мама. Поэтому она до сих пор радуется, когда видит меня на камере видеонаблюдения в магазине.
В глазах Анвиты снова появился опасный, заинтересованный блеск.
– И твоим родителям совсем все равно?
Ответ на этот вопрос был сложным, и Розалина не знала, сможет ли сформулировать ответ, не говоря уже о том, чтобы поделиться им.
– Нет, им не все равно. Но не в хорошем смысле.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Гарри. – Я даже не стал рассказывать об этом своим приятелям. Они бы просто охренели. Они все равно охренеют, но так, по крайней мере, мне не придется терпеть это несколько раз.
– Совет профессионала, – толкнул его локтем Рики, – скажи им, что выпечка привлекает девушек.
– Не там, где я живу.
– Ты работаешь не на ту публику, приятель. Поехали со мною в универ. Там тебя будут считать чувственным.
– Я передумала, – голос Анвиты прозвучал резко. – Пожалуйста, вернитесь к разговору о футболе.
* * *
Хотя режим съемок, ожидания съемок и ожидания уже стал ее второй натурой, Розалина не была уверена, что когда-нибудь привыкнет к судейству.
– Вполне достойно, – объявила Марианна Вулверкот, препарируя пирог Розалины с безжалостным энтузиазмом врача из фильма про медицину. – Но ничего особенного.
Ура. Ее спасла посредственность.
Опять.
Такими темпами выпечка образует ей новую дырку в заднице.
У Анвиты и Алена получилось превосходно. Флориан не дал начинке остыть перед тем, как выложить ее на основу, поэтому его выпечка стала кашей. А Рики, к удивлению всех, кроме самого себя, каким-то образом создал идеальное воплощение пирога, о котором ничего не знал.
– Понятия не имею, что произошло, – сказал он в своем интервью. – Никогда не слышал об этом пироге, никогда не видел, никогда не ел. Я понятия не имел, что делал. Но, наверно, это принесло свои плоды. Потому что я выиграл.
