Он решил встряску не продолжать и не заставлять ее говорить о том, в чем она не была готова признаться. Он наблюдал, как она молча продолжала грызть ногти, переваривая информацию. Она его услышала, и пока этого было достаточно. Ей нужно было вернуть нужный настрой, а потом уже переходить непосредственно к тренировке.
– В одном я уверен: и в неконтролируемом переедании, и в неумеренной потребности в еде есть общий момент – процесс, при котором пища заменяет чувство. Депрессия в том списке стоит не на последнем месте, при этом за предыдущие пару лет именно депрессия вышла на передний край твоей жизни, как бы ты ни старалась ее замалчивать. Ты не думала обратиться к врачу? К психотерапевту, например?
– О да. – Холли даже не пыталась скрыть чувство пренебрежения. – Давайте я пойду трепать языком о своих проблемах и спрашивать совета у человека, который, по всей видимости, более сумасшедший, чем я. Нет уж, спасибо.
– Не стоит спешить с заключением, что есть люди более сумасшедшие, чем ты, – поддразнил он. – Но для определенности, как насчет просто позвонить своему врачу? Ведь стоящий врач не может не распознать депрессию у овдовевшего человека.
– Это еще зачем? – в сердцах спросила она. – Чтобы они принялись пичкать меня коктейлем из препаратов, мешая мне вообще что-либо чувствовать? Или даже прописали мне какое-нибудь классное новое средство, которое не удосужились до конца испытать, и я такая через шесть месяцев проснулась, а у меня хвост вырос?
– Окей. Я понял. – Он хотел поскорее снизить градус ее раздражения, отнеся его на счет того, что бежать к врачу при отсутствии внешних признаков боли она не могла себе позволить по деньгам. Особенно учитывая, что некоторую часть наличности она платила ему. К тому же она была права. – Под «понял» я подразумевал, что не только полностью понимаю, но и во многом с тобой согласен. Я всегда за то, чтобы, прежде чем бежать в аптеку, попробовать комплексные меры, особенно в таких случаях, как твой. И с применением других тактик тебе везет. Эндорфины, химические вещества, вырабатывающиеся в организме естественным путем, борются с депрессией. Вырабатываются они с выходом физической энергии, а у тебя, безусловно, этих процессов сейчас происходит предостаточно.
– Ты так считаешь? – спросила она с вернувшимся сполна сарказмом. Ей было не по себе от сознания того, что он, очевидно, провел достаточно времени, думая о ней, или как минимум о положении, в котором она оказалась. Положение подразумевало, что она была неконтролируемой, бесконечно жующей, ненасытной чудачкой.
– Холли, я хочу попросить тебя об одолжении. Я бы хотел, чтобы ты начала записывать, что ты ешь. Каждый кусочек чего бы то ни было, который ты кладешь в рот. Это не проверка, и я даже не прошу тебя показывать мне эти записи, если ты сама этого не хочешь. Я прошу тебя сделать это сугубо для себя. И если ты переживаешь или пала духом, я хочу, чтобы ты записала, что ты чувствуешь во время еды. Сможешь?
– И ты никогда не попросишь меня это показать? – беря с полки полотенце, скептически спросила она.
– Не-а. – Взяв у нее полотенце, он расстелил его на силовом тренажере и молча дал команду принять нужное положение для подхода. – Просто записывая, ты будешь чувствовать, что обрела больший контроль, и заметишь, когда у тебя пиковое время заедания стресса. Зная это, ты сможешь вносить изменения. Ты увидишь, когда ты потребляешь или не потребляешь достаточно фруктов и овощей, когда ешь слишком много барахла и когда не пьешь достаточно воды. У тебя начнет вырисовываться более четкая картина привычек, которые ты, возможно, захочешь поменять. И когда ты заметишь приближающиеся признаки депрессии, ты сможешь попытаться преодолеть их каким-то другим действием, пусть даже таким простым, как прогулка. Черт возьми, ты могла бы, когда захочешь, приходить сюда и заниматься кардионагрузкой, даже если у меня другой клиент. Просто позвони и предупреди меня. Помни простые правила. На каждую входящую калорию сверх минимума, который необходим организму, чтобы функционировать, ты должна сжечь калорию путем физических упражнений. Чем интенсивнее тренировка, тем больше калорий ты будешь продолжать сжигать уже после того, как закончишь заниматься. А что касается дневника питания, я всегда буду рад взглянуть на него, если ты захочешь что-то скорректировать, но обещаю никогда об этом не просить.
С той тренировки Холли ушла на взлете новой мотивации. Разговор во многом был не о том, что с ней не так, а о том, что с ней так. Логан ее не осуждал, лишь излагал объективные факты. При этом к разговору он подготовился. Предложил варианты действий в пределах ее власти. В его предложениях не было хитроумных трюков, лишь настойчивый упорный труд. По правде говоря, она не понимала, как может помочь привычка записывать все приемы пищи, но в ней не было ничего сложного. К тому же ее напористой натуре не нравилась перспектива сплоховать, если Логан не сдержал бы обещания и попросил разрешения взглянуть на дневник. И она решила попробовать.
Логан сказал, что ей необходим арсенал. Так как она привыкла питаться в основном едой навынос, начала она с фруктового ассорти. Оружие для арсенала она выбрала в виде груш и бананов. Вскоре к ним прибавились яблоки и виноград. Она стала присматриваться к салат-барам так внимательно, будто охотилась за хорошим антиквариатом. Цель, которую она перед собой поставила, была в многообразии. Раз в неделю она пробовала что-то новое, стараясь выбрать пищу, от которой раньше воротила нос, например лососину, тофу или хумус. Некоторые виды пищи ее приятно удивляли, от других по-прежнему мутило.
Очень скоро она поняла, что, если записать, что собираешься съесть, перед тем, как это сделать, выбор оказывается более продуманным. Несколько недель подряд план работал крайне успешно, пока на нее на напала хворь в виде шоколадного батончика «Милки Уэй».
Холли хотела его съесть. С этим не должно было быть никаких сложностей: она постоянно ела эти батончики. Но, купив его, она поняла, что дневник-то дома. Не желая отступать от стратегии «запиши, потом ешь», она кинула шоколадку в сумку, решив съесть ее, когда вернется домой. Всю дорогу ее не покидала мысль о восхитительном шоколадном батончике. Он буквально взывал к ней из глубин сумки. От одной мысли о сливочной карамели и нуге, покрытой вкуснейшим шоколадом, у нее текли слюнки. Войдя в дом, она сразу прошла на кухню. Вытащила батончик, открыла дневник питания, взяла ручку.
И тогда Холли взглянула на остальные записи. Все здоровое питание, зафиксированное на страницах истории ее зарождающегося успеха. Она просто не могла заставить себя записать то, что совершенно определенно станет началом ее падения. Строчки расплывались перед глазами. Она с силой захлопнула дневник и отскочила от стола. Сама того не осознавая, она принялась метаться взад-вперед по кухне.
– Дурацкий батончик! – орала Холли на «Милки Уэй».
Шоколадка лежала на столе между вазой с фруктами и дневником, калорическая катастрофа в виде невинного батончика. Она буквально чувствовала на себе недобрый взгляд бананов.
– А я не буду тебя записывать, – громко сообщила она. – Записывать необязательно. Делаю я это, только чтобы Логану показать – вдруг он спросит. И вообще, почему это я должна делать все, как он говорит? Ведь деньги плачу я. – Удовлетворенная собственной логикой, она развернула «Милки Уэй» и откусила внушительный кусок. И еще один.
Первый два укуса не обманули ее ожиданий. Вкуснейший шоколад и неземная сладость сливались у нее во рту в танце. К концу она почувствовала тошноту. Даже чуть не подавилась. Радости от первых двух кусочков как не бывало – ее сменило чувство вины за случившийся сбой.
В тот день она решила не ужинать – это было попыткой компенсировать съеденные в приступе кондитерского помешательства калории. Она рано пошла спать, голодная и деморализованная, и ворочалась с боку на бок. Шли часы, но сон ее не брал. В голове, словно испорченная пластинка, крутились слова Логана. Она знала, что делать. Встав с постели, она устало прошлепала вниз и включила на кухне свет. Она раскрыла дневник на последней записи и взяла ручку. Вдавливая ее с такой силой, что бумага чуть не порвалась, она написала:
«Милки Уэй» – Чувство? – Невменяемое.
Холли потащилась наверх. Оказавшись в своей комнате, она села на кровать и подперла голову руками. Ну почему все так непросто, – думала она. – Почему шоколадный батончик уполномочен испортить мне день? Она в ужасе ждала, что это закончится, как всегда, в течение всех этих лет потребления предыдущих шоколадных батончиков, бездумным пищевым угаром дня на три. Жаль, ей не с кем поговорить. Слишком уж поздно, чтобы позвонить Тине – правда, Холли не очень-то и хотелось. Она даже не знала, как описать свою проблему словами, кроме как сказав, что шоколадный батончик довел ее до состояния на грани нервного срыва. Тина ни за что не поймет, что сейчас происходит у нее в голове. И какую бы позицию Тина ни заняла, благосклонную или удрученную, для Холли она будет неправильной.
Пришло время «переходного объекта»[8 - Comfort blanket (comforter) – соска-пустышка, утешитель, предмет, создающий ощущение психологического комфорта.].
Ну, объект – не объект. Любимая байковая рубашка Брюса зеленого цвета. На Холли она не налезала – многие годы она не могла влезть ни в одну из его рубашек. Но когда механизмы преодоления не срабатывали и еда была не в состоянии закрыть брешь в душе, Холли доставала из шкафа зеленую рубашку и, сложив, подкладывала себе под щеку. Когда он умер, она так и спала с ней, черпая в этом утешение. Рубашка была изношена до мягкости и хранила запах Брюса, надолго впитавшийся в волокна ткани. Это моментально заставляло Холли поверить в то, что Брюс рядом. Она встала и подошла к шкафу, где до сих пор лежали вещи мужа. Сняв рубашку с вешалки, она держала ее в руках. И тогда, сама не зная почему, она просунула руку в рукав. Потом проделала то же другой рукой. На ней не было ничего, кроме тонкой ночной сорочки, и рубашка приняла ее вторжение. Передние полы сошлись, Холли дрожащими от волнения пальцами принялась застегивать пуговицы. И бросилась к зеркалу.
Рубашка, конечно, сидела на ней плотно, но порваться не грозилась. Грудь неумолимо выдавалась вперед, и пуговица в центре сильно оттягивалась. Холли поскорее расстегнула ее. Однако остальные пуговицы все до одной сидели крепко, и хотя рубашка была в обтяжку, по швам она не трещала. Долгое время Холли смотрела на свое отражение, и к глазам ее подступали слезы. Она уже давно не смотрелась в зеркало, не считая тех минут, когда по утрам чистила зубы. Теперь же она вперилась взглядом в свое отражение в рубашке, которая, сколько она себя помнила, была ей мала. Эта рубашка обнимала ее. Она подняла глаза к небесам.
– Спасибо, Брюс, – прошептала Холли сквозь слезы и улыбку.
Она сняла рубашку, сложила ее и легла. С рубашкой под щекой она заснула.
Глава 6
Логан держал слово и ни разу не спросил у Холли про дневник питания, хотя и был совершенно уверен, что она внесла кое-какие изменения, потому что спустя три месяца тренировок она потеряла восемнадцать килограммов. Здоровая потеря веса, говорившая о переменах в образе жизни, а не о радикальных мерах. Изгибы фигуры пока не были очевидны, но на круглом лице появились высокие скулы, которых раньше он не замечал. Двойной подбородок убывал, а лицо сияло румянцем. Сама она особо не радовалась этой динамике, неизменно называя каждый килограмм каплей в море, и с виду никогда не была ни придирчива к своему прогрессу, ни удручена им. Она сохраняла собранность и целеустремленность, которые были у нее с самого начала. Это была выигрышная комбинация, и Логан не мог не погладить себя по головке. Сомнений не было, его утенок уверенно шел по пути превращения в лебедя.
Воодушевленная поддержкой Логана, Холли делала успехи. Теперь ее повсюду сопровождал его позитивный настрой. В голове, как слова любимых песен, крутились его жизнеутверждающие крылатые фразы. Она так и не рассказала ему о ночи с «Милки Уэй», но для себя решила, что это был поворотный момент. Он ее не сокрушил, превратив в неистовую машину для еды. Проснувшись на следующее утро, она вернулась в прежнее русло.
Помогло и то, что на следующий день у нее была тренировка. Как только она вошла в здание, где был спортзал, шоколадный батончик был позабыт.
Холли стала чаще смотреться в зеркало. Раздевшись до нижнего белья, она позировала перед ним, как на соревнованиях по тяжелой атлетике. Она упивалась тем, как выпирали мышцы, когда она их напрягала. Она могла под кожей нащупать ребра. Стали заметно выделяться ключицы. Полнота еще не ушла с талии, ягодиц и ног, но и эти части стали компактнее. Она сжимала эти места, и они поддавались.
В ней была сила. И она это чувствовала. Она была сильная. Логан утверждал это каждый раз, когда видел ее. В приветливом томном взгляде читалась истинная убежденность. В непринужденной улыбке – неустанный задор. Она не могла в это не поверить. Это было партнерство: у каждого были свои причины, но цель одна. Она хотела, чтобы он гордился ею настолько, насколько она была ему благодарна.
Она менялась и физически, и ментально. Она осмелела и была готова рисковать.
Она знала, с чего начать.
На прикроватной тумбочке весело защебетал мобильник, Логан открыл один глаз и посмотрел на часы: двадцать минут второго. Он вслепую потянулся к светящемуся экрану, решив, что если человек на другом конце не был в шаге от смерти, он или она скоро там окажутся. Номер был незнакомый. Пробормотав сонное «алло», Логан ничего не услышал в ответ и был уже готов швырнуть телефон через всю комнату до самой прихожей. Но не успел он отвести его от уха, чтобы нажать отбой, как услышал чье-то легкое дыхание.
– Логан? – говорили едва слышно. Голос приглушенный, дрожащий.
– Слушаю. Кто это? – буркнул он. Кто бы это ни был, Логан был не в настроении.
– Это Холли. – Она смущенно хмыкнула. – Я с домашнего номера. Ты сказал, что могу звонить в любое время.
Он тут же сел, спустил ноги с кровати, потер лицо.
– Холли? Что случилось? Все в порядке?
Долгое время было тихо, потом снова дрожащий голос:
– Вообще-то нет. У меня проблема. Кажется, я собираюсь совершить глупость.
Когда он услышал слово «проблема», остальные слова сложились в какую-то бессмыслицу. Не задав больше никаких вопросов, он удостоверился, что у него в мобильнике есть адрес Холли, и велел ей ничего не предпринимать. Он натянул баскетбольные шорты и футболку, сел в свой черный внедорожник и внес в навигатор ее адрес. Только когда он проехал через полгорода, до него дошло, что он даже не узнал, что случилось. Если уж она позвонила ему, тем более среди ночи, значит, у нее что-то срочное. Она ранена? Ей грозит опасность? Ее ограбили или на нее напали? С каждым вопросом Логан давил на педаль газа все сильнее. Сломя голову он несся по тихим улицам, и по мере роста показаний спидометра росла его тревога. Механический голос навигатора велел повернуть на ее улицу. Даже в темноте он заметил, как изменился пейзаж. Вдоль улицы росли деревья, ухоженные пригорки венчали огромные дома. Номер ее дома высветился на вывеске у почтового ящика как раз, когда навигатор велел ему свернуть на длинную подъездную дорожку. Подстриженная лужайка тянулась до довольно внушительного усовершенствованного дома в колониальном стиле. Перед круговым проездом стоял белый спортивный «БМВ»-кабриолет. Он снова сверился с адресом. Девушка полна сюрпризов – дальше некуда. Когда он остановил машину рядом с ее автомобилем, она открыла входную дверь и на вид оказалась цела и невредима, одетая в свои обычные спортивные брюки и ветхую футболку, вот только пушистых розовых тапочек он раньше не видел. Она вышла к нему.
– Холли. Что происходит? С тобой все в порядке? – Он быстро вышел из машины и поспешил к ней, точно не зная, что имеет в виду: кризисную ситуацию или внезапно ставший очевидным факт, что она совсем не бедная вдова.
– Со мной все в порядке. И я очень извиняюсь, Логан, что потревожила тебя. Тебе необязательно было приезжать. Мы могли и по телефону разобраться. Заходи, пожалуйста.
Они прошли через просторную прихожую, во всем доме горел свет. Когда они дошли до кухни, она с отвращением выдохнула и оперлась руками о кухонный остров из гранита.
– Происходит вот что.
Стараясь не встречаться с ним взглядом, она опустилась на стул. Логан взглянул на стол и поморщился. Там, рядом с тщательно исписанной тетрадью, служившей ей дневником питания, и вазой с фруктами, как напоказ лежали пирог с кокосовыми сливками «Sara Lee», коробка «Твинки», двухлитровая бутыль кока-колы, пакеты двух видов чипсов «Lay’s»: со вкусом сметаны и со вкусом лука, драже «M&M’s» и пол-литровое ведерко мороженого «Ben & Jerry’s». Она позвонила среди ночи из-за того, что была на грани запойного обжорства? Он еще не решил, что бесило его больше: то, что он выступает в роли пищевой полиции, или до боли очевидный факт, что она, пожалуй, могла бы платить за его услуги полную цену. Ей нужна его помощь? Она ее получит.
– Надевай кроссовки, – резко приказал он и, пока она выполняла инструкцию, начал систематически возвращать содержимое кухонного острова в морозильник и разные кухонные шкафы.
Логан вывел Холли на улицу, и они быстро пошли по подъездной дорожке. Оба молчали. Помимо их шагов слышно было только, как сверчки заводили свои характерные для конца лета песни, которые скоро будут последними в этом сезоне. Логан пустился трусцой, выбирая, где только можно, дорожки в горку. Холли должна была прилагать немало усилий, чтобы не отставать. Минут двадцать она пыталась на каждый его длинный шаг выдавать два своих коротких, но потом резко остановилась.
– Хватит, дядя. Твоя взяла. – Она замедлила движение до шага, он последовал ее примеру.
Логан был в ярости, но признаваться в этом не собирался. Он хотел ответов, но не был даже уверен, какие вопросы нужно задать. Он понял, что не в курсе дел. Понял, что его использовали, однако не мог припомнить, чтобы ему врали. Как можно было так сглупить? Она сказала, что живет в Энглвуд-Клиффс, районе, кичившемся своими эксклюзивными многомиллионными дворцами. Он что, думал, что она живет в картонной коробке перед одним из них? Из-за ее помятого вида и нежелания делиться о себе любой информацией он предположил, что она без гроша в кармане. Он по-детски утешился лишь одним: Холли пыхтела как паровоз, а у него даже не сбилось дыхание.
– Правда, Холли, что происходит? – решительно спросил он. – Кто ты?
– В каком смысле? Мне грозила серьезная опасность – я могла все это дерьмо съесть. – Она попыталась сделать вдох и невольно не содрогнуться. – Думаешь, я шучу? Ведь ты хотел бы, чтобы я позвонила, решив, например, всадить себе пулю в голову?
Ее слова застали Логана врасплох, он больше не думал об окружающей ее тайне и даже остановился. Она говорила совершенно серьезно. Неужели она после четырех месяцев такого упорного труда могла бы съесть все это в один присест?
– Ты и вправду съела бы весь этот мусор? За один раз? – Он даже не пытался скрыть ни своего ужаса, ни злости. Зачем ей с таким рвением вставать на пути своих собственных достижений? Уперев руки в бока, он принялся ее отчитывать: – Что могло заставить тебя пойти на такое, да еще среди ночи?
Даже при свете одной лишь луны он видел, как ее глаза остекленели и, когда она подняла на него взгляд, в них отразились блики.
– Шкафы разбирала. – Она сделала попытку сдобрить свои слова грустной полуулыбкой, но тщетно.
Логан сразу все понял. Сердце бухнуло. Она собирала оставшиеся от мужа вещи.
– Просто подумала, что, видимо, время пришло, – с тоской добавила она. Возможно, ошиблась.
Оставив прежнюю суровость, Логан обратился к своей профессиональной экспертизе.
– Может быть, оно пришло и тебе просто надо принять этот вызов. У тебя разыгрались эндорфины, и тебе сейчас, похоже, хочется скорее тошнить, чем есть. Я могу ненадолго остаться, помочь тебе со шкафами.
Холли улыбнулась, и даже темнота не скрыла ее искренности.
– Я почти закончила. Остались отдельные вещи. То, что я просто не могу выбросить. – Улыбка постепенно угасла.
– Ладно тебе. Давай с этим покончим, – сказал Логан, изо всех сил стараясь подбодрить ее. Они расслабленно шли к дому. Он вслед за ней поднялся по лестнице и прошел по коридору к ее спальне.
Заглянув в соседнюю комнату, он резко остановился.
– Холли! А что с этой комнатой?
Она не была похожа ни на одну из остальных. Почти пустая, какая-то санитарная и даже стерильная. Гладкие белые стены, голый деревянный пол и ничего, кроме больничной койки и кое-какого медицинского оборудования. Здесь были задвинутые в угол и аккуратно обмотанные проводами кислородные баллоны и мониторы. На койке не было ничего, кроме матраса, плоско лежавшего внутри раздвижной рамы с хромированными доходящими до середины перекладинами по бокам. Он вошел в комнату и сразу же ощутил ее священность. На одной стене – той, что была напротив окон без штор, висело единственное украшение этой комнаты. Это было огромное фото гор в раме: на вершинах лежал снег, у подножия было прохладное озеро, в котором они отражались, как в зеркале. Небо на заднем плане было идеально голубым, не считая плывущих вдали пушистых белых облачков. Фотография занимала почти всю стену. Сердце у Логана сжалось. Было ли фото последним, что видел ее муж перед смертью? Он взглянул на стоящую в дверях Холли.
– Очень красивая фотография, – уныло заметил он.
– Правда? – со своего места за порогом откликнулась Холли. Она не входила в эту комнату почти год. После похорон, когда все вернулись к обычной жизни, она проводила здесь целые дни. Сидела на арендованной больничной койке и думала: Здесь Брюс провел последние дни и часы. Конечно, его дух задержался здесь, свободный от оков боли, говорила она себе, даже если ненадолго, только чтобы дать ей нужное направление. Не отвечая на звонки из хосписа, чтобы организовать вывоз, она продолжала платить за аренду всего находившегося в комнате оборудования и ждала знака, указавшего бы ей, что делать дальше. Из дней складывались недели, из недель – месяцы. Указаний так и не было, чувство безысходности росло, и она вышла из комнаты прямо в состояние отчаяния. Но дверь ее не закрывала, на всякий случай. Появление в комнате Логана одновременно поразило и встревожило ее. Позитивная жизненная сила в ее высшем проявлении стояла посреди комнаты смерти.
– Холли, – прерывая ее мысли, мягко обратился к ней Логан, – может быть, тебе лучше сдать эти вещи на хранение?
– Они не мои, – без всяких эмоций ответила она.
– Их тоже завтра приедут забирать?
– Нет.
– А ты бы хотела, чтобы их забрали? – Голос его звучал успокаивающе, в глазах было сострадание.
Холли хватило одного взгляда на Логана, чтобы понять, какого ответа он от нее ждет. Она молча и, не меняя выражения лица, кивнула.
– У тебя есть какие-нибудь инструменты? – спросил он тем же успокаивающим тоном.
– Инструменты? – не поняла она.
– Ну, отвертки, гаечные ключи и тому подобное?
– В гараже, в коробке, – сказала она, стоя в дверях. Логан пересек комнату, взял в каждую руку по монитору и подошел к Холли.
– Пошли за инструментами, – по-деловому сказал он. – Эту койку ни за что отсюда не вынести, если не снять перекладины и ножки. Не хватало еще, чтобы парочка придурков царапали твои деревянные полы и натыкались на стены. Мы сложим все внизу, в одном месте, готовое к вывозу.
Забрав у него один из мониторов, она спустилась вниз, он за ней. Они поставили мониторы в столовой, и она повела его в гараж. Он непринужденно болтал, она не слышала ни слова. Чтобы подтвердить, что она его слушала, ей пришлось бы отвечать. Она не могла отвечать разборчиво, а была на грани словесного бреда. Она решила быть хладнокровной и сосредоточенной и не причинять ему дополнительных беспокойств. Она уже и так постаралась. Его, казалось, не волновала ее отрешенность. Он не выражал неодобрения по поводу того, что она фактически больше года откладывала это жуткое мероприятие. Он взял коробку с инструментами, она взяла пакет с гайками, шайбами и болтами, и они поднялись в дом.
– С этим я справлюсь один, – сказал он, прежде чем вернуться в комнату, – если хочешь, можешь закончить где-нибудь еще.
На ее лице отразилось облегчение. Он это понимал. Он будто бы чувствовал, как она страдает. Она молча кивнула и скрылась в своей комнате – там было безопасно. Ее ждала пустая коробка, и она принялась автоматически складывать туда личные вещи Брюса. Начала она с ванной, с его туалетных принадлежностей, среди которых были электрическая бритва, дезодорант, одеколон, которым по ее настоянию он иногда пользовался. Она собрала пузырьки с лекарствами, многие еще полные, мысленно отметив, что их нужно будет утилизировать, как положено. Холли вытащила его зубную щетку из стакана, где она лежала вместе с ее собственной. Она взглянула на свою щетку, теперь одинокую в этом стакане, и сглотнула ком в горле. Теперь все казалось окончательным. Неужели зубная щетка, которой не пользовались почти два года, могла создать такую пустоту? Холли поскорее вышла из ванной.
Было слышно, как неподалеку трудился Логан. Бряцали металлические части разбиравшейся койки. Периодически он кряхтел, стараясь открутить строптивые гайки и болты.
В спальне ей оставалось разобрать один ящик – нижнее белье Брюса. Там были не только его трусы и майки, но и бесценные сокровища. На дне ящика лежал медальон Святого Христофора, который ему подарила бабушка в день конфирмации. Медаль за успехи в естественных науках, которую он получил в шестом классе, когда сконструировал машинку, работавшую на воде и пищевой соде. Может, послать медаль его родителям, а медальон – бабушке? В своей скорби она потеряла с ними связь. Здесь же лежал перстень Университета Брауна. Он настоял, чтобы она его оставила и не захоронила с ним, так как это было восемнадцатикаратное золото, которое чего-нибудь да стоило. Были здесь и его любимые темные очки в родном футляре. А также сделанное старым полароидом фото Холли и Брюса в мексиканском ресторане в Торонто. Ему исполнилось двадцать четыре – первый день рождения после ее приезда в Канаду. Невзирая на его протесты, Холли предупредила работников ресторана о поводе. Они подарили Брюсу их гигантское праздничное сомбреро и, при полной поддержке Холли, настояли, чтобы он его надел. Брюс переживал, что у него будут вши, но все же повиновался. Голова Холли спокойно уместилась под полями сомбреро, официант сделал снимок и отдал им. Холли понятия не имела, что Брюс его сохранил. На фото у Брюса даже есть намек на улыбку, а он на снимках улыбался редко. Она не знала, как долго сидела и рассматривала каждый предмет. Время опять не играло роли. Наконец она все собрала и сложила в шкатулку. Дрожащими руками и с тяжелым сердцем она освободила от вещей Брюса последний ящик. И тогда она направилась к своему шкафу и достала зеленую байковую рубашку. Ее она тоже положила в коробку. Если она надеялась пережить эту ночь, от рубашки надо было избавляться. Хотя бы для того, чтобы никогда больше не переживать эту боль. Все нужные реликвии у нее были.
Логан уже почти закончил разбирать койку, когда она проходила мимо комнаты, в которой он работал. Она остановилась. Ей внезапно захотелось туда. Захотелось быть рядом с человеком, который ее безотрадную задачу принял на себя как свою, а тем более среди ночи. Поставив коробку, Холли села на пол и прислонилась к стене. Разобранные детали были аккуратно сложены у двери, там же был и матрас. Все крепежные детали сложены в пакет.
– Ты бледная, – заметил Логан.
– А койка, похоже, достойный соперник. – Она постаралась говорить беззаботно.
– Еще не встречался мне такой болт, который я бы не повернул, – сказал он. – Ты закончила?
– Да. – Холли посмотрела на стоявшую рядом коробку. – Не знаю, что делать с этими вещами. Было бы неправильно просто взять и выбросить. Людям нужно чье-то старое белье, электробритва и зубная щетка?
Логан подумал, прежде чем дать ответ.
– Не думаю, что кому-то будет польза от зубной щетки, но белье и бритва пригодились бы бедным. Если белье чистое и не рваное, уверен, что его можно пожертвовать. Не говоря уже о том, что когда благотворительным организациям приходится заниматься этим не очень приятным делом, не сомневаюсь, что они берут все и тактично избавляются от того, чем не могут воспользоваться. Я считаю, что тебе надо поступить, как подскажет сердце.
– Спасибо, Логан. – Она улыбнулась. Кажется, он всегда знал, что сказать.
