Вторник, 16 февраля, 16:48
Босху нравилось смотреть на Мэгги Макферсон и слушать, как она говорит. Видно было, что дело глубоко ее задевает. Свирепая Мэгги, так ее прозвали, но главное, именно так воспринимала себя она сама. Мэгги знала секрет, и он не касался ни судебной процедуры, ни законов, ни стратегии обвинения. Самым важным было суметь ухватить ту темную силу, что таилась во внешнем мире, и пропустить ее через себя, отковать на внутреннем огне, превратив в острое и грозное оружие, которое можно взять в руки и направить против зла – без пощады.
– Джессап отказался от дачи показаний и попросил адвоката, – продолжила Макферсон свой рассказ. – Обвинение поначалу было основано на опознании сестрой жертвы и уликах, найденных в грузовике Джессапа, – трех прядях волос в щели сиденья. По-видимому, там он ее и задушил.
– А на теле? – спросил Босх. – Ничего, что указывало бы на Джессапа или его машину?
– Ничего, что можно предъявить в суде. Следы спермы обнаружили на подоле платья двумя днями позже. На самом деле это было платье старшей сестры, младшая взяла его в то утро поносить. Образцы зафиксировали, однако анализ ДНК в уголовных разбирательствах тогда еще не применялся. Установили только группу крови: А+ – вторая в мире по распространенности, ее имеют тридцать четыре процента людей. У Джессапа такая же, но обвинитель даже не стал об этом упоминать – защита могла возразить, что подходящих мужчин только в округе Лос-Анджелес больше миллиона.
Макферсон снова бросила критический взгляд на бывшего мужа – словно тот был в ответе за любые действия защиты. Гарри начал понимать, почему их брак не удался.
– Страшно подумать, до чего дошел прогресс, – усмехнулся Холлер. – Теперь у нас возбуждают и закрывают дела на основании одного лишь анализа ДНК.
– Итак, обвинение располагало уликой и показаниями свидетеля. Возможность совершить преступление Джессап имел: он хорошо знал те места и работал в то утро поблизости. Выяснили также, в основном уже на стадии обсуждения смертной казни, что в детстве он подвергался жестокому обращению со стороны отца и отличался неадекватным поведением, – это уже к вопросу о мотивах. Однако стоит отметить – предупреждая твой вопрос, Холлер, – уголовного обвинения ни разу прежде предъявлено не было.
– А изнасилование, вы сказали, исключено? – уточнил Босх.
– Хотя никаких следов обнаружено не было, сексуальная мотивация, безусловно, присутствовала. Даже если не принимать во внимание следы спермы, это классический случай преступления ради ощущения власти, совершенного человеком, никакого веса в этом мире не имеющим. Он действовал импульсивно, повинуясь порыву. По мнению тогдашних обвинителей, сперма на платье также укладывается в общую картину – считалось, что после убийства он стал мастурбировать и случайно оставил след, хотя и не каплю, а мазок, едва заметный.
– Думаю, наш повторный анализ ДНК поможет это объяснить, – вставил Холлер.
– Возможно, – согласилась Макферсон, – но пока давайте не будем касаться новых данных. Останемся в рамках событий восемьдесят шестого года.
– Хорошо, продолжай.
– Теперь то, что содержится в деле, но не попало в обвинительное заключение. За два месяца до суда следователю позвонил заключенный из соседней с Джессапом камеры, некий…
– Понятно, тюремный стукач, – усмехнулся Холлер, – на моей памяти ни один не говорил правды, и между тем обвинители никогда не отказываются от их услуг.
– Я могу продолжить? – язвительно осведомилась она.
– Пожалуйста.
– Некий Феликс Тернер, рецидивист-наркодилер, – из тюрьмы почти не вылезал, так что изучил все правила лучше самих охранников и стал со временем дежурным. Он обычно разносил еду заключенным, которые содержались в строгой изоляции. Тернер показал на допросе, что слышал от Джессапа подробности преступления, которые мог знать только убийца. К примеру, о том, что девочку нашли босой и что преступник вытерся ее платьем после мастурбации. Об отсутствии признаков изнасилования прессе не сообщалось.
– Значит, они поверили и сделали его главным свидетелем, – хмыкнул Холлер.
– Да, поверили и привлекли свидетелем. Не главным, конечно, однако его показания были важны. А четыре года спустя на первой странице «Лос-Анджелес таймс» появилась статья о Дятле Тернере, профессиональном тюремном стукаче, который за семь лет выступал свидетелем обвинения по шестнадцати уголовным делам в обмен на смягчение сроков и другие поблажки вроде отдельной камеры, легкой работы и сигарет.
Босх хорошо помнил тот скандал в начале девяностых, один из самых громких за десятилетие, от которого окружная прокуратура долго не могла отмыться. В результате правила использования информаторов в судебных процессах пришлось существенно ужесточить.
– Таким образом, – продолжила Макферсон, – Тернер был дискредитирован. Выяснилось, что он нанимал частных сыщиков со стороны, чтобы получать информацию о расследованиях. С тех пор, конечно, многое изменилось…
– Недостаточно изменилось. – Холлер покачал головой. – Тюремные стукачи по-прежнему пользуются спросом.
Она недовольно нахмурилась:
– Может, вернемся к нашему делу?
– Конечно.
– Когда вышла статья в «Таймс», Джессап уже был осужден и отбывал пожизненный срок в Сан-Квентине. Само собой, он тут же подал апелляцию, указывая на злоупотребления полиции и обвинителей. Результата это не возымело: все инстанции согласились, что, хотя использование Тернера в качестве свидетеля было недопустимо, его показания не могли повлиять на решение присяжных и приговор. Остальные доказательства сочли достаточными.
– Кто бы сомневался, – буркнул Холлер. – Честь мундира…
– Кстати, через год после выхода статьи Феликса Тернера нашли убитым в Западном Голливуде, и дело так и не было раскрыто.
Холлер кивнул:
– Собаке – собачья смерть.
Некоторое время все молчали, потом Босх спросил:
– Волосы жертвы из машины Джессапа сохранились?
– Да, – ответила Макферсон. – Делу двадцать четыре года, но его никогда не оставляли в покое, так что непрерывные жалобы Джессапа пошли нам впрок. Все вещественные улики остались в целости. Хотя это дало ему возможность провести тест ДНК, зато и нам есть что использовать. А по поводу волос Джессап с первого дня заявлял, что их подбросила полиция.
– Думаю, и теперь он вряд ли изменит тактику защиты, – заметил Холлер. – Мол, девочка ошибочно опознала его под давлением, а потом – сплошная подстава. В восемьдесят шестом это не прокатило, но с тех пор много чего случилось: избиение Родни Кинга и бунт девяносто второго, дело О. Джей Симпсона, коррупционный скандал Рампарта и прочее[1 - Имеются в виду громкие дела в Лос-Анджелесе 1990-х: избиение полицейскими чернокожего водителя Родни Кинга спровоцировало массовые беспорядки в городе; звезда американского футбола О. Дж. Симпсон, осужденный за убийство жены и ее друга, был оправдан судом присяжных; в участке Рампарт Управления полиции ЛА были вскрыты факты множественных правонарушений.]. Теперь, возможно, и прокатит.
– Выходит, у нас не так много шансов? – Босх задумчиво пожевал губами.
Холлер взглянул на Макферсон:
– Судя по тому, что нам пока известно, я имел бы куда лучшие шансы, играя за другую сторону.
Глаза ее потемнели.
– Что ж, можешь перейти.
– Нет, теперь это мое дело, пусть и проигрышное… и потом, не так уж часто мне приходилось выступать на стороне власти и порядка. Вдруг понравится.
Холлер улыбнулся, но она, похоже, не оценила юмора.
– А что стало со старшей сестрой? – спросил Босх.
Макферсон повернулась к нему:
– Это очередная проблема. Саре должно быть уже тридцать семь. Найти ее пока не получается. Родителей в живых нет: родного отца она потеряла в семилетнем возрасте, мать покончила с собой на могиле Мелиссы через три года после убийства, а отчим спился и умер шесть лет назад, не дождавшись операции по пересадке печени. Наш специалист поискал по компьютеру – следы Сары Лэнди теряются примерно тогда же. Последний раз ее видели в Сан-Франциско. В год смерти отчима у нее закончился условный срок за оборот психотропных средств. Два раза побывала замужем, несколько раз арестовывалась за наркотики и мелкие преступления, затем пропала из виду. То ли умерла, то ли взялась за ум. Если бы просто сменила имя, то отпечатки пальцев все равно остались бы в полицейских сводках, но отыскать ничего не удалось.
– Если не найдем ее, рассчитывать нам особо не на что, – сказал Холлер. – Нужен живой человек, который покажет пальцем на преступника.
– Согласна, Сара Лэнди – ключ ко всему делу. Она должна подтвердить присяжным, что не ошиблась двадцать четыре года назад. Иначе у нас только волосы жертвы из машины Джессапа против главного козыря защиты – результатов экспертизы ДНК.
– И мы вылетаем в трубу, – заключил Холлер.
Макферсон молча вздохнула.
– Не беспокойтесь, я ее найду, – сказал Босх.
Собеседники молча взглянули на него.
– Если она жива, конечно.
– Хорошо, – кивнул Холлер. – Это твоя задача номер один.
Босх достал перочинный ножик, висевший на кольце с ключами, и вскрыл красную печать на большой коробке. Он еще не знал, что внутри. Вещественные доказательства, представленные на суде, оставались в прокуратуре, все остальное хранилось в архиве.
Он натянул резиновые перчатки и снял крышку. Наверху лежал бумажный пакет с платьем жертвы. В воздухе запахло плесенью.
Босх развернул платье, держа его за плечи. Все молчали. В этой одежде девочку задушили. Платье было голубое с темно-синим бантом. Спереди – там, где нашли пятно, – из подола был вырезан квадрат размером в ладонь.
– Почему оно здесь? – спросил Босх. – Я думал, его представили на суде.
Холлер пожал плечами. Макферсон наклонилась, рассматривая платье.
– Наверное… скорее всего, из-за вырезанного куска. Это могло вызвать вопрос защитника, и тогда пришлось бы говорить о группе крови. Обвинители решили ограничиться фотографиями жертвы, а показывать платье предоставили защите, но ей оно не понадобилось.
Босх свернул платье и положил на стол. В коробке была еще пара черных кожаных туфелек, маленьких и жалких. Во втором бумажном пакете находилось нижнее белье и чулки, а также заключение из лаборатории о том, что телесных жидкостей на этих предметах одежды не обнаружено.
На самом дне в пластиковом конверте лежала серебряная цепочка с подвеской в виде фигурки Винни Пуха, а в другом – детский браслетик из бусин цвета морской волны, нанизанных на резинку.
– Больше ничего, – объявил Босх.
– Надо, чтобы эксперты снова на это взглянули, – сказала Макферсон. – За четверть века технологии шагнули далеко вперед.
– Сделаем.
– Кстати, где нашли туфли? На фотографиях с места преступления их не видно.
Босх пробежал глазами отчет, пришпиленный к крышке коробки.
– Написано, что под телом. Очевидно, свалились с ног девочки, когда ее душили в грузовике. Убийца бросил их в мусорный ящик первыми.
Лица сидящих потемнели – каждый представлял себе эту сцену. Босх стал одну за другой убирать вещи обратно. Сверху положил цепочку с подвеской.
– До какого возраста ваша дочь увлекалась Винни Пухом? – спросил он.
Холлер и Макферсон посмотрели друг на друга. Ответила Макферсон:
– Лет до пяти-шести, а что?
– Моя тоже вроде того… но в двенадцать лет?
– Может, с ним что-то было связано? – предположил Холлер. – Наша Хейли до сих пор носит браслет, который я подарил ей лет пять назад… Ну, не все время, – поправился он, поймав ироничный взгляд бывшей супруги, – но иногда надевает – когда я ее забираю к себе. Винни Пуха тоже мог подарить родной отец.
Компьютер мелодично звякнул, извещая о приходе почты, и Макферсон взглянула на экран.
– От Джона Риваса из сотого отдела, обвинителя на вечерних предварительных слушаниях, – сказала она. – У Джессапа появился защитник, приехал ходатайствовать об освобождении под залог до суда. Клиента привезут из городской тюрьмы последним автобусом.
– Кто защитник? – спросил Холлер.
– Ты не поверишь – сам Ловкач. Клайв Ройс взялся защищать Джессапа pro bono[2 - Ради блага (лат.).], на свой страх и риск. Принял дело от «Генетической справедливости».
Босх хорошо знал это имя. Клайв Ройс был известнейшей фигурой, любимцем публики и журналистов. Он никогда не упускал возможности высказать перед камерами все, что не имел права упоминать в суде.
Холлер скривился:
– Ясное дело, pro bono, зачем ему гонорар? Пиар в новостях и газетные заголовки куда важнее.
– Ни разу не выступала против него, – покачала головой Макферсон. – Сгораю от нетерпения.
– Джессап уже в списке слушаний?
– Еще нет, Ройс пока говорит с секретарем. Ривас спрашивает, брать ему это на себя или ждать нас? Он будет возражать против освобождения.
– Нет, мы сами, – решил Холлер. – Идем.
Макферсон закрыла ноутбук. Босх опустил крышку коробки с вещдоками. Холлер повернулся к нему:
– Гарри, ты с нами? Поглядим врагу в лицо.
– Я с ним уже семь часов провел.
Макферсон улыбнулась:
– Думаю, что Микки имел в виду не Джессапа.
Босх понимающе кивнул. Главным противником для Холлера был Клайв Ройс.
– Нет, я пас, – сказал Босх. – Лучше отвезу все это в отдел криминалистики и поскорее займусь поисками свидетельницы. Когда найду, дам знать.
Глава 7
Вторник, 16 февраля, 17:30
Сотый отдел располагал самым большим помещением в здании уголовного суда. Здесь проходили утренние и вечерние предварительные слушания – двойные впускные ворота местной системы правосудия. По закону каждый арестованный должен был предстать перед судьей в течение двадцати четырех часов, и для этого требовался просторный зал, где могли разместиться все родственники и друзья подсудимого. Большинство из них пока не имели представления о длительном и изматывающем пути, на который он ступал в этот день. На предварительном слушании можно было увидеть родителей, жен и невесток, дядей и теток и даже соседей, пришедших поддержать человека, которому предъявлялось обвинение, и выразить возмущение по поводу его ареста. Восемнадцать месяцев спустя, когда колесница правосудия, поскрипывая, приближалась к конечной цели – вынесению приговора, из первоначальной толпы хорошо еще, если оставалась старушка-мать.
Публика по ту сторону ограждения, включавшая юристов всех мастей, была почти столь же многочисленна. Седые ветераны, скучающие государственные защитники, усталые обвинители, пройдошистые «советники» гангстерских синдикатов, газетчики… Одни кучковались у адвокатских столов, другие теснились у загородки из оргстекла, шепотом переговариваясь с клиентами.
Всем этим муравейником распоряжался судья Малкольм Файрстоун. Опущенная голова, острые вздернутые плечи, с каждым годом приближавшиеся к ушам, в черной мантии, похожей на сложенные крылья, он напоминал стервятника, готового полакомиться окровавленными объедками системы правосудия.
Файрстоун вел предварительные слушания, которые начинались в три часа дня и могли продолжаться до самой ночи – в зависимости от количества дел. Поэтому он не был склонен тянуть с разбирательством. В сотом отделе только успевай поворачиваться – здешний конвейер движется без остановки. Судье хотелось домой. Хотелось домой прокурорам и защитникам. Всем хотелось домой.
Едва мы с Мэгги вошли, мне бросились в глаза видеокамеры в левом углу зала напротив стеклянного загончика, куда арестованных приводили партиями по шесть человек. На этот раз яркого света не было, и я легко разглядел среди операторов своего приятеля, который как раз закреплял ножки штатива, давшие ему прозвище Стикс. Мы кивнули друг другу.
Мэгги тронула меня за локоть, показывая на стол обвинителей, где сидели четверо:
