– Сегодня купила красивую фаянсовую тарелку с эмблемой зимней Олимпиады в Лиллехаммере девяносто четвертого года. По выходным в Скагене прекрасный блошиный рынок.
– Какой рынок?
– Место, где местные жители продают ненужные вещи.
– Тогда наш с тобой Йемен – сплошной блошиный рынок.
– Господин майор, а как ваши дела?
– Саудовская Аравия бомбит время от времени. На днях бомба упала близ Соляного рынка и мечети Аль-Джами-аль-Кабир. Погибло несколько прохожих…
– Там мой бывший дом.
– Я знаю. Твой особняк цел и невредим. Хвала Аллаху!
– Господин майор, хочу с вами посоветоваться как с шефом Отдела специальных расследований.
– Бывшим шефом. Такой службы в стране больше нет. Прибегаю к помощи Всевышнего Аллаха от проклятого шайтана! Я тебя слушаю.
– Вы бы стали грабить гражданских людей ради благого дела?
– Нет.
– Вот так сразу ответили?
– Да.
– И не спросите, для какого дела?
– А я совсем не удивлен. В прошлый раз ты звонила из Лондона и сначала поведала мне об удачной покупке твидового пальто в районе Оксфорд-стрит, а потом попросила рассказать о способах обезвреживания противопехотной мины-«чернильницы».
– Тут в Европе теракт за терактом. Надо быть готовой ко всему.
– А в Париже ты приобретала дизайнерский костюм в универмаге «Галери Лафайет». А у меня уточняла, какие боеприпасы к пулемету «Утес» более эффективны в борьбе с низколетящими воздушными целями – патроны МДЗ или БС.
– Я решала кроссворд в ресторане Kaspia, пока ждала карпаччо из лосося.
– Ты по-прежнему работаешь в организации по защите прав мигрантов?
– Да, и недавно стала координатором по странам Северной Европы.
– Поздравляю. Хвала Аллаху! Но ты же сказала, в этом твоем Скагене нет арабов.
– Здесь полно африканцев. Беспокойный народ. И время от времени у них возникают странные вопросы.
– Береги себя.
– Мне пора идти, господин майор.
– Постой… Кажется, ты хотела продолжить расследование обстоятельств убийства твоей матери…
– Да… И я наводила справки в транзитных центрах мигрантов в немецкой Баварии. И здесь в общинах беженцев.
– И что удалось выяснить?
– Моя мама работала в Ливии и имела отношение к Муаммару Каддафи.
– О Аллах!
– Говорят, в Триполи ее ранили, но она сумела скрыться.
– Чем же она занималась у Каддафи?
– Не знаю, но я работаю над этим. Мне пора, господин майор.
Она выключила спутник, засунула под сиденье, где лежала тактическая кобура с пятнадцатизарядным «глоком», положила руки на руль и вздохнула. В свои двадцать пять она не знала ни одного мужчины, а ко-гда приходили в голову постыдные мысли, мучилась потом страшно. Если бы сейчас речь зашла о возможности серьезных отношений с кем-нибудь, первым и единст-венным в списке оказался бы ничего не подозревающий Стайер.
Господин майор помог ей бежать из Йемена, посадив на частный реактивный самолет, вылетавший в Европу. Вместо Германии она оказалась на окраине пустыни Сахара. Позднее, уже в середине лета набрала спутниковый номер Стайера и неожиданно для самой себя вдруг соврала, что находится в магазине в центре Парижа. Он за нее обрадовался. По-настоящему обрадовался. Тогда, в начале крутого подъема, ей надо было остановиться, но она упрямо на пониженной передаче двигалась на эту гору вранья, и теперь затормозить было непросто… Свободно болтать о Скандинавии позволяли знания, почерпнутые в детстве из щедро иллюстрированной книги «Хюгге – подоплека датского счастья» Биллема Приора. Эта пухлая книженция о спонтанном потоке скандинавского уюта лежала на ее письменном столе рядом с «Законами войны почтенного учителя и генерала Ли Му». В последние месяцы ей часто снились одни и те же фантазии о будущей жизни в Скандинавии. Она сделает у датчан карьеру, но потом обязательно вернется на родину, в горный Йемен.
Прямо сейчас возвращение невозможно и очень опасно… Наемник Гленн, инструктор по боевой подготовке в академии, нередко повторял курсантам: «Лучшее лекарство от депрессии – подцепить красивую телку в баре, но поскольку вы сами девушки, да еще и мусульманки, то извините, пожалуйста, – пятьдесят отжиманий от пола на кулаках. Упор лежа принять!»
Она отошла подальше от лагеря, сняла куртку, легла на чуть теплый песок и медленно поднялась на кулаках.
– Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать…
Со стороны бивуака послышался шорох шагов. Ей пришлось подняться. Отряхнула песок с рук и коленей.
– Ты беспокоишь меня гораздо больше, чем этот наш непоседливый паренек, мадемуазель Медина, – сказал дядюшка Орион. – Так что тебя не устраивает?
– Позавчера в штабе командующий выставил меня за дверь. И мне до сих пор неизвестны детали операции.
– У командующего просто нервы пошаливают.
– Они у него не пошаливают, когда он поручает мне кое-какие дела.
– Мадемуазель Медина, наши с ним отцы боролись за независимость туарегов еще в шестидесятые; мы сами участвовали в туарегском восстании девяностого года. Я неплохо знаю его… В общем, можешь спрашивать, отвечу на любые вопросы.
– Французские репортеры прилетели в Тимбукту на транспортном самолете. Они и обратно могли бы улететь с военными. Быстро и безопасно. Почему собрались ехать на машинах?
– Да они и планировали обратно с вояками лететь, но связник вдруг сообщил, что журналисты надумали двигаться до столицы Бамако на внедорожниках.
– Зачем? Это же двое суток по пустыне и горам.
– Нам неизвестно. С их стороны – глупость, на самом деле.
– А если их будет сопровождать французский спецназ?
– Придется отправлять целую колонну в зону племен. Никто не станет потакать сумасбродству журналистов.
– Предположим… Еще Орел мне сказал, догоны вооружены автоматами.
– И что?
– Если догоны начнут стрелять, придется их ликвидировать.
– Тебя это пугает?
– Одно дело – воевать с французскими интервентами, которых сюда никто не звал… Но расстрел международной прессы – совсем другое. Это уже военное преступление.
– Я прибегаю к Аллаху за помощью против шайтана во имя Бога Милостивого и Милосердного! – забормотал старик. – Никто с журналистами воевать не собирается… Их догоны сами отдадут свои автоматы. И еще спросят, не сварить ли нам сладкий чай с пенкой.
– Сомневаюсь, но предположим…
– Мы только заберем съемочную аппаратуру. И отправим журналистов в столицу целыми и невредимыми. До самого Севаре их будут сопровождать наши люди.
– И всё?
– Нет, мадемуазель Медина, не всё… Мы притворимся съемочной группой из Алжира. Поедем на интервью к командующему французским гарнизоном адмиралу Эдуару Гайво. Ты – репортер, Орел – телеоператор, а я – ваш водитель и охранник.
Глаза девицы потемнели до цвета драконьей зелени.
– Вчера, выйдя от командующего, вы меня заверили, что дело пустяковое. Просто телеаппаратура нужна для создания пресс-центра…
– Извини, мы подумали, ты можешь отказаться, если узнаешь о… Послушай, командующий тебя ценит как военного специалиста, но…
– Что «но»?
– …но сомневается, что ты пойдешь в борьбе за свободу нашего народа до самого конца, и поэтому мы не рассказали правду…
– Но сейчас-то рассказали.
– Командующий сказал, если ты окажешься на ринге, то не сможешь уйти.
– Что за глупый пафос… – ответила она с раздражением.
С минуту или больше она молчала.
– Так вот почему вы решили позвать на помощь бандита Хомахи…
– Да, операция предстоит жесткая, поэтому к нам приедет сам Омар Хомахи. Дальше это будет совместная операция повстанцев и его моджахедов.
– Вы собираетесь ликвидировать французского адмирала?
– Нет.
– Значит, хотите взять в заложники?
– Нет, – старик отвел выцветшие голубые глаза в сторону.
– Дядюшка Орион, минус сто от кармы.
– Ты о чем?
– Взяв командующего французскими войсками в заложники, мы укрепим мировое мнение, что туареги – very bad guys.
– Что?
– Согласно Женевской конвенции, захват заложников – военное преступление.
– Мадемуазель Медина, что-то у меня в горле пересохло. – Пожилой бедуин смотрел на нее не мигая. – Давай вернемся к костру и попьем чаю с вкусной пенкой, и я тебе расскажу, зачем нам встреча с адмиралом… Кстати, уверен, ему плевать на твою Женевскую конвенцию.
Старик быстро разжег новый костер. Она собрала мусор и остатки пищи после ужина, чтобы сжечь и закопать в песок.
– Дядюшка Орион, почему я прежде не видела ни вас, ни Орла?
Старик молчал и ворошил палкой костерок.
– Вы меня слышали?
– Да ты и не могла нас видеть. Еще недавно мы с Орлом сидели в Центральной тюрьме в столице Бамако.
Она чуть было не открыла рот от изумления. Ей, офицеру йеменской госбезопасности, пускай и бывшему, предлагалось похитить французского адмирала в банде с африканскими уголовниками. После такой операции (если останется жива и на свободе) она уже не сможет побывать на домашнем матче «Бенфики» в Португалии. И никогда не научится плавать, глядя на скандинавские фьорды. Отныне ее уделом будут колючки вокруг и одногорбые верблюды. И приговор к туарегскому чаю со сладкой пенкой – пожизненный.
– Наказание отбывали по тяжким статьям? – наконец спросила она.
– Да как сказать. – Во время долгой паузы старик пристально рассматривал ее лицо. – Я сидел по обвинению в терроризме… похищение людей и прочее. Часть срока отбыл в одной камере с бывшим премьер-министром Жаном Камбандой. Его посадили за геноцид девяносто четвертого года в Руанде. Но он хороший мужик оказался на самом деле.
– Дайте угадаю… Вас зовут Мохаммед Али Вадоусене?
– Это мое мусульманское имя, но по рождению меня зовут Орион.
– Я слышала о побеге по радио, когда ночевала у родственников. А за что сидел он? – она показала рукой на палатку.
– Мадемуазель Медина, вообще-то в тюрьмах не принято спрашивать, за что сидел…
– Мы пока еще не в тюрьме, дядюшка Орион.
– Он зарубил свою маму мечом, доставшимся по наследству от отца.
– Я прибегаю к Аллаху за помощью против шайтана во имя Бога Милостивого и Милосердного! – произнесла изумленная девушка. – По радио сказали, вы застрелили четырех охранников Центральной тюрьмы…
– Да, мы их застрелили! – Старик ткнул указательным пальцем в небо: – Аллах велик! Мне этих людей совсем не жалко. Первые годы я находился в одной камере с марокканскими уголовниками из Касабланки. Их было девятнадцать человек. Они отбывали срок за серийные убийства, изнасилования и бандитизм… И я, сидевший по террористическим статьям, для них был чужаком. Тюремная солидарность на меня не распространялась. Как я выжил в нечеловеческих условиях – сам не знаю. Повезло. Тюремщики видели, как надо мной издевались эти арабы. Но их это развлекало и даже веселило… На восемнадцатый год заключения… я тогда уже сидел в одной камере с бывшим премьером Руанды Жаном Камбандой… Во время прогулки в тюремном дворе я нашел кусок газеты и спрятал его, чтобы потом почитать… О Аллах! Впервые за долгие годы появилась возможность просто почитать газету! При обыске камеры тюремщики нашли этот листок и в наказание связали веревками мои руки и ноги. И не развязывали ровно три дня. Мадемуазель Медина, тебе когда-нибудь приходилось лежать в связанном состоянии долгое время?
– Однажды, но всего несколько часов.
– Значит, ты чуть-чуть меня понимаешь.
– Да.
