– Плевать.
– Как знаешь, – хмыкнула я и, словно между прочим, добавила. – Бутылка, кстати, последняя.
Повернулась на месте и только-только подняла ногу, чтобы сделать шаг от него подальше, как до слуха донеслось тихое, почти болезненное:
– Подожди.
Гордая собой, с трудом подавила злорадно-триумфальную улыбочку.
– Ты что-то сказал? – спросила я, небрежно глянув за плечо.
– Подожди, говорю, – Рамиль рывком встал на ноги, отряхнул пятую точку и протянул ко мне руку. – Дай воду.
– А что насчет волшебного слова?
Рука его в ту же секунду безвольно повисла. Уставший и почти молящий взгляд болотистых глаз на секунду был обращен небу.
Молится, поди, на меня.
– Пожалуйста, – произнес он, наконец, и даже выдавил корявое подобие улыбки, чтобы затем добавить язвительное. – Заколебала.
– Можно было ограничиться «пожалуйстом», – всё же, протянула ему бутылку, которую он жадно осушил наполовину. – Вкусно тебе?
– Нормально, – выронил глухо, силясь отдышаться после столь частых глотков живительной влаги.
– Поешь, – протянула ему контейнер с бутербродами.
Заглянув внутрь, парень брезгливо поморщил нос.
– Не хочу, – мотнул кучерявой головой.
Ну, знаете ли! Я эти огурцы и помидоры сама выращивала! Как и листья салата, вообще-то!
– Ты не ел утром. Скорее всего, вчера тебя тоже не особо сытого занесло в наше село, а сегодня ты проработал уже полдня. Так что возьми и поешь. Можешь жевать и мысленно молиться на мишленовские звездочки, к которым скоро вернешься. Не захочешь есть сам, я начну пихать тебе это в глотку при всех своих друзьях, и твой образ крутого парня со сверкающим ремнем на коротких джинсиках быстро будет разрушен. Ну, так что? – повела я вопросительно бровью. – Ешь сам или я помогаю?
Сделав еще глоток воды, но уже не такой жадный, Рамиль окинул меня взглядом слегка прищуренных от солнца глаз.
– Ты не пробовала быть немного помягче и женственнее, что ли?
– Я вожу трактор и иногда кидаю навоз лопатами. Куда уж женственнее?
– Ну, да, – чуть улыбнулся он, кажется, поняв мой сарказм.
– И? Есть будешь? – качнула контейнером. – Не хочешь бутеры, есть еще тыквенный пирог и копченое мясо. Если это всё, конечно, не съели, пока ты тут ломаешься. Следующий перекус только вечером и дома.
– Давай уже, – вырвал Рамиль из моей руки контейнер и неторопливо взял один из бутербродов, решая, с какой стороны менее опасно начать его есть.
– Что нужно сказать? – подначивала я его.
– Спасибо, – скривил парень комичную рожицу.
– На здоровье, – повторила его мимику и тон, и, кажется, поймала некоторое подобие искренней улыбки на его губах.
По-моему, мне уже начинает нравится доводить его и нервировать.
– Ну, вот! – всплеснул руками Лёха, когда я вернулась к друзьям, оставив жующего Рамиля наедине с собой красивым. – Парень ест только с Гуськиных рук. Так что, Ленок, втягивай свои когти- шансов у тебя нуль.
– Больно надо, – фыркнула она, гордо подставив лицо ветру.
Глава 4. Рамиль
Я грязное, вонючее чмо. Об этом можно заявить официально и спорить с этим уже нет смысла.
Футболка давно превратилась в тряпку, которой теперь будет стремно даже подтереться. Ещё вчера белоснежные кроссовки – сегодня превратились в огрызки обуви, цвет которых невозможно определить из-за налипшей пыли и соков травы и цветов.
А эти… ребята.
Серьёзно, они так друг к другу и обращаются – ребята. Я будто в старый Ералаш попал, где все, как один, дружные и работящие. От такой картинки рябило в глазах и уже начинало подташнивать.
Складывалось впечатления, что трактор из лужи выкинул меня в прошлое, где «ребята» дружно колхозяться в поле. Парочка, во главе которой Лёха, смотрятся, вообще, карикатурно. Одна их сельхозромантика чего стоит: она ему сплела венок из цветов (и это тогда, когда на моих руках лопались мозоли от интенсивной работы), а он ей, походу, за неимением навыка плести венки, просто положил на башку три цветочка. Но всем эта тошниловка, почему-то, показалась смешной и забавной.
Ещё эта… как её?… Лена. Назойливее мухи я представить себе не мог. Столько чуши, сколько вываливалось из её рта ежесекундно, я не слышал ещё ни от одной из своих бывших.
Бывших…
Рука с граблями в ней непроизвольно дёрнулась. Перед глазами снова мелькнула картинка из клуба, на которой моя бывшая, отношения с которой зашли настолько далеко, что я познакомил ее с отцом, орудовала языком, как раз, во рту моего отца, сидя на нем сверху с широко разведенными ногами.
Кажется, я не пытался доказать отцу Гусыни, что мне не слабо уехать в какое-то неизвестное поле и покидать сено. Я просто хотел в очередной раз убежать, и, похоже, у меня это получилось даже лучше, чем я планировал.
Телефон сдох ещё утром. Искать меня начнут, разве что, друзья. Но не отец. Есть время остыть и всё взвесить, а ещё пожрать хоть что-нибудь.
После бутеров прошло уже часа четыре. Не знаю, на каком таком волшебном навозе Гусыня и ее батя выращивали огурцы, но хотелось ещё. Телега, которую «ребята» называли возом уже была полная. Сена не осталось нигде, да и сам народ уже лениво бродил по поляне, пока двое парней, один из которых в очках, а второй – водитель, обтягивали стог сена на телеге веревками.
– Всё? Едем? – спросил водила, которого, кажется, звали Витей. – Все всё сделали? Писать, какать никто не хочет? А-то нам еще прилично ехать обратно. И не очень быстро.
– Поехали уже, – дал отмашку Лёха. – Жрать хочу и помыться.
Блин! Как я его понимаю!
– Тогда грузитесь, – кивнул Витя на телегу. – Кто на воз? Гу?ся, ты?
– Естественно, – фыркнула девчонка и первой полезла на крышу шишиги, чтобы затем забраться на самую макушку горы сена и завалиться там.
– Кто ещё? – спросил очкарик.
– Наверное, как обычно, – вклинился Лёха, тоже взбираясь по кабине шишиги. – Остальные девчонки в кабину, а мы все на воз. Да, Рамиль?
– Угу, – выдавил совершенно безрадостно.
Как на этой шаткой конструкцией, которую от ветра не спасут даже веревки, можно куда-то ехать?
– Ну, так залезай, раз «угу», – крикнула мне оттуда Гусыня. – Тебя только ждём.
Твою мать! – ругнулся себе под нос и полез тем же путем, что до этого на сено залезли «ребята».
– И за что здесь держаться? – спросил я нервно у тех, кто просто лежал и пялился в небо, совершенно не заморачиваясь о своей безопасности.
– Ну, если хочешь держи в зубах соломинку, как все, – хохотнул Лёха, между зубами которого как раз торчала соломинка.
– Прости, – поддержала его Гусыня. – Забыли для тебя прихватить детское автокресло. Можешь сесть в кабину к девчонкам и Витьку.
Стерва.
– Едем? – крикнул водила откуда-то снизу.
Все молча уставились на меня.
– Ну? – подтолкнула меня Гусыня. – Еще поноешь или с нами поедешь?
– Едем, – крикнул я в ответ, не сводя взгляда с этой бесячей девчонки.
Она лишь усмехнулась и лениво подцепила пальцами веревку, которой было обтянуто сено. Повторил за ней, но за веревку ухватился двумя руками. От чувства того, что я еду на куске холодца, когда тронулась машина, перехватило дух.
Девчонка внимательно за мной наблюдала и, я уверен на двести процентов, ржала. Потом еще и бате своему расскажет.
Только проехав реку, я смог успокоиться и даже расслабиться рядом Гусыней, которая, грызя соломинку, мечтательно смотрела на плывущие над нами облака.
– Ну, и как тебе? – спросила она.
– Что? – чуть повернул к ней голову.
– Сенокос, езда на сене, природа… выбирай сам.
– Нормально, – буркнул я, поняв, что ей от скуки захотелось до меня доколупаться.
– Нам сейчас ещё разгружать всё это, – словно между делом, ненавязчиво, добавила она.
– Твою мать! – почти взвыл я, спрятав лицо в ладонях.
Девчонка лишь тихо хохотнула.
Походу, издевательство над людьми, которые, вообще, не в теме, – это любимая развлекуха её и её бати.
– Приехали! – крикнул водила, когда машина остановилась, а двигатель затих.
Практически не чувствуя спину, сполз вслед за всеми с воза и увидел перед собой деревяные ворота, покрашенные зеленой краской, которая уже выцвела и потрескалась.
Очкарик суетил в стороне от ворот, зачем-то разбирая забор.
– Ребята! – распахнулась калитка и из нее вылетела какая-то тетка в желтой панамке. – Ребята, да вы что?! Вы с ума сошли что-ли?!
– Мам, вынеси, пожалуйста, нам всем попить, – сказал очкарик и отдал ей свою рубаху.
– Конечно, ребята. Я вам сейчас стол накрою!…
– Не надо! – оживился вокруг меня хор голосов. Все как один были против пожрать, хотя, пока ехали, только и говорили о том, как бы пожрать.
– Мы не голодные, Анна Васильевна, – произнесла спокойно Гусыня.
– Ну, вы даёте! – покачала женщина в панамке головой. – Спасибо вам, ребята! Мы уж с отцом думали, что всё – сгниёт наше сено, и коров надо будет продавать. Спасибо! Я сейчас отцу скажу. Он хоть из окна на вас посмотрит.
– Мам, перестань! – очкарик явно смущался своей мамки. – Мы сейчас разгрузимся, и баню растоплю.
– Хорошо, Стёпа, как скажешь, – улыбка не покидала ее глаз и золотого зуба.
Шишига въехала на территорию их огорода и остановилась под высоким навесом, под который все начали скидывать сено.
– А почему его отец на нас только из окна может посмотреть? – всё-таки, не выдержал я, решив спросить у Гусыни.
– А тебе нужно, чтобы тебя лично все похвалили и руки твои поцеловали? – ерничала она.
– Ясно, – быстро потерял к ней интерес, снова напав на сено.
– Родители Стёпы полтора месяца назад попали в аварию, – произнесла Гусыня тихо. – У Анны Васильевны только ушибы и вывих плеча, а у его папы сломаны обе ноги – зажало его сильно тогда. Так что мы с ребятами в тихую, чтобы им помочь, сначала скосили траву, а сегодня собрали сено. Иначе их ждала бы не самая приятная и сытная зима. Ну? – спросила она, когда я ничего не ответил, погруженный в свои мысли.
– Что? – спросил я, не понимая.
– Как тебе теперь ощущения после сделанного? Тоже «нормально»? – в ее темных глазах искрило любопытство и смешинка.
Она явно пыталась поймать какую-то особую мою реакцию.
– Нормально, – ответил я, нарочито хмурясь.
Грудину приятно обожгло странное чувство. Что-то схожее с гордостью и облегчением. Но признаться в нём мне показалось лишним.
Глава 5. Рамиль
Пёс, который Байкал, уже давно куда-то убежал. Ему повезло – у него есть выбор и он мог просто свалить и не париться с сеном, которое застряло и кололо у меня везде.
Лениво плёлся за Гусыней, которая шла до своего дома так, будто хотела скинуть меня на одном из поворотов.
