– Да-а… – голос Водяры дрогнул. – Накрыло тебя. И мы на воздухе, дышим, вот. Вдыхаем… Как ты, Шифоньер, не совсем развалился?
«Подойди и проверь».
– Кажется, я в труху, – я издал что-то между смешком и икотой. – Дышу и то со скрипом.
Смех успокаивает. Одна бесхитростная шуточка может разрядить обстановку легче и действеннее долгих увещеваний.
Коломийцев крякнул – будем считать это за смех.
Ветки раздвинулись. Вадик шагнул ко мне.
Первый пик пройден. Пик – громко сказано, так, за мелкий холмик перевалили. Впереди пригорок повыше: я должен «легализовать» свободные руки. Так, чтобы связавший меня Водяра поверил, что «оно само».
В прошлый раз у него было два пути: подойти или сбежать. Было проще, поскольку я уже знал – сломался Вадик, разнюнился. Знал, что тот идет ко мне не убивать, а попытаться разгрести содеянное. Мол, я не я, и лошадь тебя привезла не моя. И лягнула в черепушку тоже чья-то чужая лошадь.
Он держится за работу. Без денег сложно жить и пить, и плюс там, в казино, Маргаритка.
Завидев, что я снял путы, Вадя встанет уже перед тройным перекрестком. Сбежать (попытаться, без форы фиг он от меня уйдет), напасть или же решить все миром.
Может быть, скинуть вину на кого-то другого. Кого? Да хоть бы и на меня самого, вроде: ты сначала отключился, а потом как стал буянить. И пришлось принять суровые, но необходимые меры, чтобы сам себе не навредил. Чушь, конечно, но это в характере Коломийцева – сваливать вину на других. Умывать руки, отмазываться.
«Как же сложно с людьми», – кольнула внезапная и несвоевременная мысль. – «Мир Ночи играет словами, но прямой лжи я от его обитателей ни разу не слышал. Могут сбить с толку, напустить тумана, это да. Но их слово имеет вес и не расходится с действием».
По крайней мере, по сию пору со мной было так. Не считая эпизода с разъяренной ведьмой Златой, так та вела со мной игру, как с обывателем.
Все, мысли не по делу в сторону, Вадик двинулся ко мне и даже руку протянул. Забавно: он же сам мои конечности вязал. Или нет?..
– Не бзди, ща починим тебя, – а голос-то не шибко уверенный.
Я встряхнулся, как большой лохматый пес. Домовой в доме дядьки мне здорово напоминал такого шерстяного собакена, его и спародировал. Размял плечи, шеей покрутил.
И вывел руку из-за спины, протянул ладонь Вадику. И мышцу у локтя напряг, дрожь изобразил. Получилось с преувеличением, не тремор, а как от тока подергивание. Сойдет по сельской местности…
Он впялился на мою лапу, на мое лицо, полное дружелюбия, снова на ладонь.
И… Есть реакция!
Студень сначала отдернул руку, затем, передумав, перехватил мое запястье, потянул на себя.
Встал, покряхтывая, а сам старался не показать торжества. Держим лицо деревянного, как Буратино, Шифоньера.
Второй пик, который пригорок, преодолен. Третий – реальная гора, на которую могу и не взобраться. Вершина той горы – суметь разговорить Водяру. Желательно, не прибегая к насилию. В конце концов, нам с ним еще в одной смене работать.
Просто не будет. Без насилия – это вообще заоблачно высоко.
Кто-то другой на моем месте сказал бы, что нечего со студнем церемониться. Опрокинуть, скрутить, поменяться местами у деревца – и устроить любителю беленькой допрос с пристрастием. Этот путь куда короче и проще.
Но тут какое дело: я не умею пытать людей. Не приходилось. Проблема не по технической части: тот же урок Чеслава с неторопливым нагревом поверхности через ладони отлично бы сработал. Кисть Вадика зажать в руках, как в тисках, и подавать жару по капельке. Руки – второй по важности инструмент крупье, после мозгов. Мы руки свои бережем.
Даже не обязательно доводить до обгорелой плоти. Коломийцев – слабак и трус, как потянет жареным, тут он и спечется. Страх доделает остальное.
Дело в другом. Миролюбие, о котором я столько раз повторял за прошедший месяц, что впору на языке мозоль заиметь, не напускное. Намеренно причинять боль беззащитному разумному (человеку ли, обитателю ли мира Ночи) – меня коробит от одной мысли.
Увы для Водяры, это не значит, что мне не хватит духу. Хватит, если мирные средства будут исчерпаны. Ответы, понимание причин для меня сейчас важнее мук совести. Прибавятся к моим кошмарам вопли подпаленного Вадика, что же. Множить сущности есть нужда.
Пока же попробуем пройти сложной горной тропой – тропой терпения и увещевания.
– Вадь, – не отпуская его руки, с растерянностью в голосе обратился я. – А где это мы?
– Так… это… м-м… – промямлил студень. – У Верхнего озера. В той вон стороне, – свободной от моего «дружеского» пожатия рукой он указал направо. – Поклонная гора. Там, грят, тело Распутина жгли на костре. А он сел в гробу да махнул рукой. Вот, в Озерках мы.
«Отличный загар, Вербочка. Куда ездила?» – голос Бореевой в голове.
«Купаться можно и в Озерках», – ее милейшество Маргаритка.
Есть ли связь? А бес его знает, и сейчас не о том речь.
Кстати говоря, одна из немногих вещей, что я запомнил из лекций по истории в универе (я их всего пяток и посетил за первый семестр первого курса), как раз про кремацию тела Распутина. Согласно заверению нашего историка, останки почтенного старца сожжены были в печи Политехнического института. Где правда? Не знаю, и момент для выяснения неподходящий.
А вообще – хорошо идем, к успеху идем. Не сглазить бы…
– Круто, – я выпустил руку Вадика. – А как мы тут оказались?
И поморгал быстро и удивленно. Так Овца делает, когда тупит и просит подсказать ей выплату.
– Частник подвез, – Водяра подернул плечами. – Прижало тебя, приятель. Духота да водочка – плавали, знаем. Сморило. На воздух самое оно, когда такое дело. А тут хорошо, птички поют.
Соловушка подтвердил, залившись трелью: птички поют.
Именно этот момент выбрал комар, чтобы впиться в мою шею. Самое оно, ага…
– Спасибо, Вадь, – я шлепнул кровососа и широко осклабился коллеге. – Ты хорошо поступил.
Придвинулся к Водяре, хлопнул его по плечу.
– Спасибо! – повторил с чувством. – А зачем было связывать?
Он дернулся, я сжал сильнее пальцы. Вот мы и подобрались вплотную к самому сложному отрезку пути.
– Вадь, серьезно, что происходит? – в противовес зажатому плечу просил я как можно мягче. – Ты ведь парень нормальный, не злой. Расскажи мне, что на самом деле тут творится? Ты меня знаешь, я вменяемый, пойму, войду в положение.
– Угу, наклонишь и еще разок войдешь, – Коломийцев предпринял безуспешную попытку сбросить мою руку с плеча. – Не надо мне в уши лить. Я тебе не стажерка-первоходка, мне с полтычка в голову не впендюрить. Эх, зря я тебя пожалел.
«Эх, а ведь так отлично двигались к успеху», – взгрустнулось мне.
– Похоже, возникло недопонимание…
– Недовынимание недопроникло, – ощерился Вадим. – Повторяю, не лей мне в уши, тварь. Я своими глазами видел, что ты вытворяешь.
«Он отрастил шары, или его покусал Находько?» – удивился я. – «Вообще в духе Шпалы шпарить начал. Ладно, последняя попытка».
Похоже, переборщил я с показательной слабостью. Он надумал, что, поборов меня один раз, легко повторит свой подвиг.
– Не знаю, о чем ты, но хочу уладить ситуацию миром, – дипломатично выговорил я. – Нам же вместе работать. Мне не нужны как конфликты, так и повторы сегодняшнего. Мир, Вадь?
Вместо ответа он замахнулся. Дряблые мышцы студня явно не знали драк и тренировок, замах вышел слабый, медленный. Я без труда левой перехватил его кулак. А правой сразу ударил в солнышко.
Все, время дипломатии прошло, а третий пик не покорился.
Раскрылся рот Водяры, щелкнула челюсть. Вадик сложился, прилег на травку в позе эмбриона.
– Тварь… – нескоро сумел выдавить из себя коллега.
Я провел с ним, в некотором роде, рокировку. Подтащил к тому же дереву и стянул за спиной руки его же ремнем.
– Приятно снова познакомиться, – улыбнулся в лицо бедолаге. – Меня можешь продолжать звать Шифоньером. Мы остановились на том, что мне не нужны конфликты. И на том, что мне очень хочется выяснить причины происходящего. Ты мне поможешь по-хорошему или по-плохому?
Вадя не ответил, сплюнул в сторону.
Я прошелся туда-обратно перед тем, кто недавно распустил нюни, а теперь вдруг стал хорохориться. Походить, нервируя коллегу – двойной прок, и себе немного времени на раздумья дать, и его промариновать в неведении.
«Насилие – путь неразумных. На всякий страх найдется страх больший», – говаривал отец, убеждая в правильности поиска мирных путей.
Был ли у Вадика больший страх? Что-то такое, что заставило студень собраться и попытаться дать отпор.
Этого делать совсем не хотелось, но я больше не находил вариантов, исключающих силу.
Почему вообще возился с Водярой, еще и допускал продолжение совместной работы с ним? Так не далее, чем сутки назад мне один кровосос прожужжал все уши про внушение. И из услышанного я сделал простой, как советская песня, вывод: для Джо и ему подобных это самое внушение – естественный способ решения разных задач. От добычи пропитания до «подтирания» нежелательных воспоминаний.
Со слов того же Джо, на меня не проходит внушение вурдалаков и не только их. И я в этом – скорее исключение из правил, чем норма.
Мог ли кто-то внушить Вадику идею вывезти меня на природу и сделать к той природе ближе посредством закапывания трупа под слоем земли? Вообще не удивлюсь.
В голове Водяры едва ли умещается больше двух мыслей за раз, причем одна из тех мыслей – о беленькой. Чтобы он сам – с ходу – надумал на меня напасть за то, что с огоньком увидел? Не знаю, не знаю…
Кроме внушения есть еще и банальный, но весьма действенный шантаж. Под угрозой здоровья близких на что только не идут. Если дело в чем-то таком – я готов забыть и замять покушение.
И третий повод вполне допускаю, будничный, реалистичный. Коломийцев мог влезть в долги по-крупному. В счет погашения долга списать, предположим, поручили меня. Кто и на кой? Это уже другой вопрос, мне сейчас не до дебрей причинно-следственных связей.
Главное – это то, что при любой из надуманных причин я спущу на тормозах вот это вот все. Даже очередную испорченную рубашку. Руку перестану подавать студню, но отсутствие приветственного рукопожатия жить не мешает, а неимение зарплаты – очень даже.
И чхать на то, что Водяра врал, как сивый мерин с рассказом про частника. Подвезти двух парней, один из которых в отключке и с характерным запахом алкоголя – это да, легко. Вымарать салон в крови, которая сочится из затылка одного из парней? В такое не поверю даже с отшибленной напрочь башкой.
Это после живого огня там корочка запекшаяся, а до «самолечения» кровушка вовсю сочилась из порезов. Осколки стекла – дрянь та еще.
Помнится, у Вадика было четырехколесное. Развалюха древняя, кажется, «четверка», точно не вспомню. Не удивлюсь, если наткнусь по пути к цивилизации на припаркованный «жигуль».
Вранье – бес бы с ним. Мне не содержимое ответов было нужно от Вадика, а ответы сами по себе. Разговорю или нет. До определенной точки разговорить удалось, дальше – застопорились.
Я перестал расхаживать взад-вперед, остановился перед коллегой.
– Ты же любишь крупные ставки, Вадь? – спросил его с равнодушием в голосе. – Сколько горелых частей себя ты готов поставить на то, что сохранишь молчание в процессе? – я зажег над ладонью огонь, приблизил его к подбородку Водяры. – Для начала мы тебя слегка побреем, за ночь оброс… Или лучше начать с менее заметных мест? Верно, с ожогами на нижней челюсти будет сложней говорить. Выбирай: правая рука или левая?
Никогда не общался с маньяками. Но зомбоящик в комнате отдыха у нас работал постоянно, а там чего только не показывают. Для примера – сойдет и актерская игра. Мне не Оскара получать, а лишь перебить больший страх страхом гигантским.
Противно? Еще бы, но это слабый шанс остановиться на угрозах без реального членовредительства. Ради такого я готов изображать психопата. Только сегодня и только на нашей сцене: Бельский Андрей – актер главной роли. Погорелого театра, епрст…
Работало! Вадика начало потряхивать, рот искривился.
– Т-тварь, – застучал зубами Водяра. – Поганая т-тварь!
Неведение – тоже страх. К блюду пришла пора добавить специй. Я зашел за спину Вадику, присел на корточки.
– Правую… Левую? – принялся приближать и отдалять огонь от кистей рук. – Обе? Хм-м…
Водяра выл, выкручивал конечности, насколько позволяли путы. А я по-прежнему пытался обойтись малой кровью… Малым жаром.
Весь вред, что я ему нанес – это опаленные волосины на костяшках. Они почернели, оплавились, скрутились и запахли. Такие меленькие волосики, а пахнули! Мне лично понравилось, мне теперь все запахи, связанные с огнем, приятны. А вот коллеге моему, похоже, не очень…
– С-су-у-чий потрох! – если взвыть со стучащими зубами, получается ну очень странное звучание. – Я скажу!
– Скажешь, конечно, скажешь, – согласился я, снова подводя огонек. – Причем добровольно и с песней. Да, Вадь?
– Да! Да! Д-да! – выстучал зубами Коломийцев.
Громко получилось, не хватало еще, чтобы на вопли кто-либо сунулся. Будет сложно объяснить с учетом композиции возле деревца, что хороший парень тут – я. Относительно хороший, разумеется.
Обошел дерево, встал перед Вадимом. Дал огню взметнуться выше, жаднее.
– Меня не интересует, с какой целью ты меня сюда привез, – доверительным тоном сообщил студню. – Мне важно знать: зачем? Почему? Если кто-то велел, то кто?
Во взгляде Коломийцева что-то блеснуло: что-то, кроме страха. Ярость? Возможно. Я не настолько хорошо читаю по лицам и глазам, чтоб утверждать наверняка.
– Чтобы одной тварью стало меньше, – это звучало бы гордо, с вызовом, не мешайся зубной перестук. – Враг рода человеческого должен сдохнуть, как пес! Сгнить в земле!
Это становилось интересным: Водяра речь про тварь и врага повторял с чьих-то слов, сам он так не выражается. Не его это похабный стиль. Нахватался от кого-то наш любитель выпить.
Как-то похоже на проповедь прозвучало…
– Рода человеческого? – я потер подбородок. – Церковь новый крестовый поход объявляет?
– Церковь нас не спасет, – в запале бросил Вадик, явно снова за кем-то повторяясь. – Только мы сами, своими руками, можем спастись.
Итого, что мы уже выяснили? Что студню качественно промыли мозги. Все то немногое, что обнаружилось в районе пустой антресоли, где эхо, эхо… Таша так про голову Бореевой высказывалась, но к Вадику оно поближе будет. И с религией я промахнулся.
– Вадь, кто хочет спасти тебя… и других? Кто такой умный и заботливый?
Может, так в лоб не стоило спрашивать. Но что уж теперь…
