– Тога, мой друг! Лучшая придумка римлян. В ином наряде танцы станут кошмаром.
Одеяние и крепеж были приготовлены в гардеробной. Следуя указаниям лоцмана, Захарий разоблачился до исподнего и завернулся в простыни.
– Теперь вон тот край слегка засупоньте и присобачьте туда булавку… Во, в самый раз! Шабаш! Красота!
Чтобы все надлежаще засупонить и присобачить, ушел битый час. В столовую, где их ждал аперитив, Захарий и мистер Дафти вошли в одинаковых нарядах, с которыми слегка не сочетались носки на подвязках и начищенные башмаки.
За обедом к ним присоединилась миссис Дафти, одетая троянской Еленой: ниспадающий белый балахон и диадема в блестках. Захарий сделал комплимент ее костюму, и она смущенно зарделась:
– Ой, что вы, меня затмят другие дамы. Говорят, миссис Бернэм предстанет Марией-Антуанеттой!
Мистер Дафти подмигнул Захарию:
– Я думаю, там в одном только корсете толы[29 - Тола – индийская мера веса, приблизительно 12 граммов.] две чистого золота!
Отобедав, они вышли на улицу и сели в нанятый лоцманом экипаж, который доставил их в район Чоуринги к ратуше на Эспланад-роу, месту проведения бала.
Одно из самых величественных в Калькутте, здание впечатляло массивными колоннами и парадной лестницей. Когда наши пассажиры высадились из экипажа, сквозь распахнутые двери ратуши, числом четыре, уже лилась музыка. Следуя в потоке гостей, Дафти шепотом знакомил Захария со знаменитостями:
– Вон генерал-губернатор, рядом с ним командующий сэр Хью Гоф, а вон там лорд Джоселин, который ходит на задних лапках перед мисс Эмили Иден[30 - Хью Гоф (1779–1869) – британский военачальник. Роберт Джоселин (1816–1854) – британский военный и политик-консерватор. Эмили Иден (1797–1869) – английская романистка, описавшая свое путешествие в Индию.], сестрой губернатора.
Актовый зал ратуши приготовили к балу: ярко горели газовые лампы, под потолком висели гирлянды из цветных лент. Вдоль одной стены были устроены занавешенные закутки с креслами и кушетками, где притомившиеся танцоры могли бы перевести дух. В дальнем конце зала расположился оркестр шотландского полка – музыканты в килтах и со спорранами[31 - Спорран – поясная сумка-кошель для мелких предметов, поскольку в килте и пледе нет карманов.].
Остановившись в дверях, Дафти обвел рукой сверкающий зал с кружащимися парами:
– Любуйтесь, Рейд, такой чакмак увидишь нечасто!
Захарий согласился, что зрелище и впрямь впечатляло. Не успел он толком оглядеться, как миссис Дафти подхватила его под руку:
– Идемте, я представлю вас барышням.
– Но я собирался ангажировать вас на первый танец.
Звонко рассмеявшись, миссис Дафти отвергла приглашение:
– Свой долг кавалера исполните позже. Дамы в жизни не простят, если мы вас монополизируем.
После двух-трех знакомств Захарий понял, что многие дамы читали о нем в “Калькуттской газете” и горят желанием узнать о его приключениях побольше. Изобилие партнерш, пунш, музыка и танцы сулили веселье напропалую.
Однако Захарий не пропустил появление на балу миссис Бернэм в необычном притягательном наряде: шелковое белое платье, широкое в подоле, облегающее в лифе и затянутое в талии. Щедро напудренные волосы были собраны в высокую прическу, напоминавшую улей.
Судья Кендалбуш тотчас увлек ее на середину зала. То и дело Захарий видел свою хозяйку, мелькавшую в толпе танцоров, и, хотя она не подала виду, что заметила его, все время отыскивал ее взглядом. Он бы не отважился пригласить миссис Бернэм на танец, если б не старый лоцман.
– Вы уже отметились в списке ее кавалеров? – спросил Дафти. – Кажется, я не сказал, что существует традиция: молодые моряки приглашают знатных дам на тур вальса. Не стоит пренебрегать своими обязанностями, мой замечательный юный друг.
Возможность исполнить долг выдалась лишь около полуночи; в короткое затишье между танцами Захарий, оказавшись рядом с хозяйкой, отвесил учтивый поклон:
– Вы позволите пригласить вас, миссис Бернэм?
Та нахмурилась, и он приготовился к резкому отказу. Однако миссис Бернэм пожала плечами и в своей обычной надменной манере проговорила:
– Почему бы и нет? В конце концов, это бал-маскарад, где не требуется особая разборчивость.
Оркестр заиграл полонез, размеренным шагом пары двинулись по кругу. Хоть темп был невысок, Захарий подметил, что партнерша его дышит тяжело, а потом еще услышал звук, похожий на скрип трущихся друг о друга костей. До сих пор он старался не пялиться на миссис Бернэм, но теперь, скосив взгляд на ее бюст, который был еще пышнее обычного, понял, что скрип издает слишком сильно затянутый корсет.
Захарий поспешно отвел взгляд и сказал:
– Много народу, правда?
– И не говорите! Так тесно! И ужасная духота! Просто нечем дышать!
Оркестр перешел на вальс, заставив ускорить темп. После нескольких энергичных оборотов миссис Бернэм так побагровела, что Захарий обеспокоился и уже хотел предложить ей передохнуть, но она сама высвободилась из его объятья и схватилась за грудь:
– Я задыхаюсь, мистер Рейд!
– Позвольте, я провожу вас к креслу.
– Будьте так любезны.
Захарий посмотрел по сторонам, но кресел нигде не было, зато прямо за своей спиной он обнаружил зашторенную нишу и, откинув занавесь, увидел свободную кушетку, освещенную канделябром.
– Извольте сюда, миссис Бернэм.
– Ох, слава богу… – Мадам опустилась на кушетку. – Пожалуйста, задерните драпировку. Я не хочу, чтобы меня видели в таком состоянии.
– Да-да, конечно.
Захарий задернул штору и посмотрел на прерывисто дышавшую хозяйку, на лице которой рдели лихорадочные пятна.
– Может, кого-нибудь позвать? Давайте я приглашу миссис Дафти, она вам поможет.
– Нет-нет, мистер Рейд! Боюсь, не успеем. Пока вы за ней ходите, меня, чего доброго, хватит удар.
– Неужели все так плохо? – всполошился Захарий.
– Нельзя терять ни минуты. Соблаговолите присесть. – Миссис Бернэм похлопала по кушетке рядом с собой.
– Извольте. – Захарий сел, и мадам тотчас повернулась к нему спиной:
– Я буду чрезвычайно признательна, если вы расстегнете верхние пуговицы на платье. Вам откроется край шнуровки, нужно лишь ее распустить.
Захарий сумел побороть нараставшую панику.
– Хорошо, я постараюсь.
К счастью, яркое освещение помогло без особого труда отыскать хитроумно скрытые пуговки. Захарий выпростал их из шелковых петель, ткань разошлась, и взору предстало, как было обещано, нечто вроде шнуровки. Захарий потянул за кожаный хвостик, что-то звучно хрустнуло, и мадам тотчас расслабилась.
– Благодарю вас, мистер Рейд! Вы спасли меня… Я чрезвычайно признательна!
Теперь грудь миссис Бернэм вздымалась и опадала равномерно, и Захарий, вытянув шею, бросил взгляд на драгоценный кулон, висевший точно над кромкой декольте. Кончик его, украшенный сверкающим бриллиантом, указывал в бархатистую тьму ложбины меж грудей. На каждом вдохе сия таинственная впадина как будто увеличивалась в размерах, чем буквально приковывала взгляд, и Захарий непроизвольно придвинулся ближе.
И тут миссис Бернэм, готовая вдохнуть полной грудью, расправила плечи и вдруг взмахнула руками, точно крыльями, причем одна рука ее чиркнула по коленям Захария.
Прикосновение было легким, как перышко, однако мадам испустила придушенный вскрик и мгновенно обернулась, устремив взгляд вниз. Проследив за ним, Захарий пришел в ужас: распахнувшаяся тога явила на свет его подштанники, в промежности вздыбившиеся шатром.
Он поспешно прикрылся, но было поздно. Зажмурившись, миссис Бернэм откинулась на валик кушетки и схватилась за сердце.
– О-о, немыслимо… никогда в жизни… как стереть картину, что видели мои глаза…
От позора Захарий стал даже не красным, а пурпурным и только сумел пролепетать:
– Пожалуйста, простите, миссис Бернэм… мне очень жаль…
– Жаль? Это все, что вы можете сказать?
Во рту пересохло, Захарий охотно лишился бы чувств, но подлый организм в этом ему не помог.
– Понимаете, дело в том, что последнее время я очень нездоров, – промямлил Захарий. В ответ раздалось этакое шипенье, а он все не мог подобрать нужные слова: – Войдите в положение… такое случается… вроде как питомец, сорвавшийся с поводка…
– Вот как? Это, стало быть, ваш питомец?
От стыда Захарий уже плохо соображал.
– Простите. – Он встал и взялся за штору. – Я сожалею, иного сказать нечего, миссис Бернэм. Пожалуй, мне лучше уйти.
Захарий полагал, от него только рады избавиться, но он ошибался. Миссис Бернэм остановила его властным жестом:
– Не вздумайте! Слышать ничего не желаю! Совесть не позволит мне отпустить вас на танцы, мистер Рейд. Если уж дама моего возраста сподобила… вашего питомца… на столь скверное поведение, страшно подумать, что он выкинет от вида хорошеньких барышень. Вообразите, что будет, мистер Рейд, если нежное создание вдруг приметит… вашего питомца? Не удивлюсь, коли девица сомлеет либо с визгом кинется вон! Вы представляете, какой разразится скандал от известия, что мы приютили вас у себя? Что тут говорить, репутация наша погибнет безвозвратно. – Мадам смолкла, переводя дух. – Нет, мистер Рейд, этого я не допущу, было бы преступно в таком виде выпустить вас в зал. Вы и впрямь нездоровы, вас поразила ужасная болезнь. Еще хорошо, что я не столь впечатлительна, как юная дева. К счастью, в жилах моих течет кровь большого рода отважных солдат. Да будет вам известно, мой дед участвовал в битве при Вандиваше, а отец сражался под Асаи. Я женщина сильная и не уклонюсь от исполнения своего долга. Пока вы под моим надзором, вы безвредны, и моя святая обязанность проследить, чтобы вы благополучно покинули пределы зала. Я лично препровожу вас на баджру. Немедля.
Захарий был сломлен окончательно. Понурившись, точно провинившийся школяр, он пробормотал:
– Хорошо, идемте.
Миссис Бернэм повернулась к нему спиной и жестко скомандовала:
– Будьте любезны застегнуть пуговицы. В смысле, мои.
– Слушаюсь.
– Благодарствуйте. – Мадам встала и, глядя в сторону, спросила: – Ваше состояние позволяет вам появиться на людях? Питомец ваш надлежаще обуздан?
– Да, мэм.
– Что ж, идемте. Делаем веселые лица и пробираемся к коляске.
Вскинув подбородок, миссис Бернэм отдернула штору и внедрилась в толпу. Не поднимая глаз, Захарий покорно трусил следом. Они покинули зал и прошли к дороге, где стояла хозяйкина коляска.
В экипаже оба расселись друг от друга насколько позволяло сиденье. Лошади взяли резвой рысью, пассажиры молчали, каждый смотрел в свое окошко. Наконец миссис Бернэм тихо, но твердо проговорила:
– Вы сознаете, мистер Рейд, что сами навлекли эту болезнь?
– Я вас не понимаю, мэм.
– Неужели? – Мадам резко повернулась к собеседнику, глаза ее полыхали. – Если вы полагаете свой недуг тайной, вы заблуждаетесь, мистер Рейд. Мир оповещен об этой скверне отважными докторами, один из которых, к вашему сведению, сейчас воюет с ней в Калькутте. Я была на его лекциях и теперь прекрасно, как не мешало бы и вам, понимаю, что неестественная возбудимость вашего… питомца суть прямое следствие неких гадких… упражнений, названия коих, уж увольте, я не стану оглашать. Достаточно сказать, что они наводят на мысль о крае тьмы и вырождения. Так зачем марать уста, если вы, как я понимаю, далеко не чужак на берегах сего края, верно?
Захарий вдруг разозлился.
– Как вы смеете выдвигать подобные обвинения, мадам? На каком основании? Где свидетельства?
– Свидетельствуют мои собственные глаза, мистер Рейд. Вернее, мой бинокль. В тот день я наблюдала приступ вашего нездорового возбуждения, заставивший вас скинуть одежду и броситься в реку. Не понимаю, с чего вы решили, что облегчите свое состояние скрытно, коль совершали сей акт у всех на глазах.
Ошеломленный Захарий попытался возразить:
– Но я не… вы ошибаетесь, мадам… Заверяю вас, я не делал того, о чем вы говорите.
– А чем же вы занимались?
– Осмелюсь доложить, я просто драил штырь.
– Ха-ха! – Миссис Бернэм саркастически усмехнулась. – Вот, значит, как вы это называете? Еще скажите, что “свежевали хорька”. Или, может, вы “душили гуся”?
– Нет, вы не поняли, это был крепежный штырь.
– И вы его, конечно, смазывали, да? – Мадам рассмеялась. – Не считайте меня несмышленой дурехой, мистер Рейд, это, уж поверьте, не про меня. Я много старше вас, и одурачить меня непросто. Если угодно, мне известно значение таких выражений, как “понежить удава” и “терзать пушку”. Знаете, мне даже знакомы варианты вроде “доить бычка” и “чистить дуло”. Но это неважно, ибо смысл у них один. Негоже, мистер Рейд, скрываться от истинных причин вашего печального состояния. Вы больны, и первый шаг к излечению – признать себя жертвой недуга. – Она сочувственно похлопала Захария по руке и продолжила уже мягче: – Вам потребна помощь, и я ее окажу. Я понимаю, вы оказались на чужбине, один, без друзей, но знайте: пока я жива, вы всегда найдете во мне опору. Я не побоюсь утратить небольшую долю собственной благопристойности, дабы спасти вас от греха и порока. Моя жертва – ничто по сравнению с подвигом миссионеров, ежедневно рискующих оказаться в котле дикарей. Долгие годы мой муж отдавал все силы спасению заблудших девиц от жизни в грехе. Будет только правильно, если то же самое я сделаю с вами. Я договорюсь о вашем приватном осмотре специалистом, дабы получить его рекомендации по курсу лечения.
Коляска подъехала к особняку Бернэмов и остановилась там, где от дороги ответвлялась тропка, уводившая к пришвартованному плавучему дворцу.
Захарий соскочил на землю, пробурчал пожелание доброй ночи и поспешно зашагал прочь, но его нагнал оклик миссис Бернэм, высунувшейся в окошко:
– И попомните, мистер Рейд: руки – для молитвы! Будьте сильным. Вместе мы одолеем заполонивший вас мрак, уж в том не сомневайтесь!
Глава 4
Первое путешествие Кесри вниз по Гангу вышло долгим, ибо на пути к военному городку в Барракпоре трехмачтовый пулвар останавливался у каждой пристани. Однако поездку отметили события, еще не изведанные в короткой жизни Кесри и оттого надолго засевшие в память.
Именно тогда он познакомился с Хукам Сингхом, будущим своим зятем и мужем Дити. Они были почти ровесники, но племянник Бхиро Сингха уже пару лет отслужил в полку и сейчас командовал новобранцами, которых вместе с Кесри набралось шесть человек.
Хукам Сингх, рослый здоровяк, любил задирать тех, кто слабее. Но Кесри, не уступавший ему ни сложением, ни силой, не был с ним так почтителен, как другие рекруты. Хукам Сингху, уже привыкшему командовать молодыми, это, разумеется, не нравилось. Он быстро понял, что парня не запугать, и сменил тактику: оскорблял, ехидничал, высмеивал смуглость Кесри и постоянно напоминал, что тот покинул дом без гроша в кармане и едет на одолженные деньги. Причем не всегда в лицо – Кесри прознал, что втихомолку подвергаются сомнению его происхождение и родословная, а также распускаются слухи, будто родные просто выгнали его из дома.
Первое время Кесри, закусив губу, не отвечал на провокации. Но Хукам Сингх пошел дальше: однажды бросил на палубу грязные ланготу и жилетку и велел Кесри их как следует постирать.
