Валерий Петрович Большаков "Чёрный лама"

– Илья.

Паратов присел на корточки, мигом обыскав ручную кладь, но ничего, кроме пары пустых бутылок из-под пива со странным названием «Клинское», не нашел.

– Кто был свидетелем явления? – строго спросила Марина.

– Я! Я! – послышались взволнованные голоса. – Да мы все, почитай, свидетели!

Облонская указала на женщину в строгом синем платье с кружевами, и та затараторила:

– Рамка такая образовалась вдруг, прямо над огородом соседским! Голубая вся, и светится, а потом будто кто окошко отворил – прямо в воздухе висит, а за ним… Господи пресвятый! Машина такая, вроде паровика, желтая вся, костер горит, музыка откуда-то, а потом этот появился, – свидетельница указала на сжавшегося ходока. – Он спиной ко мне шел, Лёху какого-то окрикивал, да так и вывалился – прямо на клубнику! Помял всю, проклятый…

– Спасибо большое, – серьезно сказала Марина, и подала знак казакам, не отпускавшим ошалевшего мужичонку: – Проводите нас к речке поближе, приватности ради.

Оглядев взволнованную толпу, она вздрогнула, заметив давешнего «прожигателя». Мужчина в пальто перехватил ее взгляд, и отвел глаза.

– Марина Васильевна! – позвал Илья.

– Иду, иду, – недовольно сказала девушка.

Допрос ходока ничего особенного не дал. Зовут «Кот… то есть, Костик… Тьфу, ты! Константин. Константин Попов».

Отдыхал с друзьями на речке, выпивали вместе. Шашлыки еще были, а пиво кончилось. Бросили жребий: «Кто идет за «Клинским»?»

Переквалифицироваться в «гонца Золотые Пятки» выпало «Коту». Только, вот, сбегать за «пивасиком» не вышло – оказался здесь.

– Да где ж я? – скулил мужичок, терзая майку. – Где?! Или это всё глюки? Так я и не пил почти…

– Успокойтесь, – ворковала Марина. – Все будет хорошо. Вы не сошли с ума, вы живы-здоровы. Вам просто не повезло… Или – повезло.

Ходок, вроде бы, успокоился, понурился, и вдруг резво отскочил, едва не кувыркнувшись с бережка в речку, да и задал стрекача. До казаков не сразу дошло, а вот Илья не сплоховал – бросился «Коту» наперерез, повалил мужичка.

Тот заверещал, отбрыкиваясь и неумело тыча кулаками, а после вцепился зубами делопроизводителю в руку. Теперь уж Илье пришел черед орать.

Казаки будто опомнились – навалились, споро скрутили вырывавшегося ходока, трубно ревущего и матерно поносящего всех подряд. Паратов отвесил ему ха-арошую затрещину здоровой рукой, сказав с укоризной:

– Как же можно при дамах-то? Стыдно-с!

– Илья! Да он тебе до крови прокусил! Совсем с ума сошел…

– Так-то так…

– Николай Ефремыч! Будьте так добры, передайте аптечку!

Обработав рану, Облонская перевязала Паратова, после чего велела ему срочно связаться с командором Ордена во Владивостоке, и вызвать дирижабль – не с собой же тащить ходока?

Публика эта известная… Покусает еще.

Комтурия Ордена расположилась на острове Русском, через пролив от Владивостока.

Обнесенная по периметру высокими стенами, словно маленький Ватикан, комтурия не поражала скученностью, хотя орденские спецы много чего тут понастроили.

В большом ухоженном парке расположились школа и училище, склады, торговая фактория, мастерские и лаборатории, дома и гостиницы, были тут своя гавань и причальные мачты.

Когда орденский дирижабль пришвартовался, Марина вышла на решетчатый причальный пирс почти стофутовой высоты, гудевший под свежим ветром с моря.

Дважды она прилетала сюда, в комтурию, но ни разу не спускалась на землю: отношение к Ордену у нее было сложным и запутанным – в душе уживались почтение и враждебность.

Да, все они, эти командоры с магистрами, молодцы – мир берегут, за стабильностью и благополучием смотрят, за прогрессом следят, чтоб технологии не переросли дух и нравы.

Всё это славно и просто замечательно, но она – подданная Российской империи, и не желает, чтобы Орден водил её Родину на помочах, как дите неразумное!

Опять у меня эмоции на первом месте! – покривилась девушка, и громко позвала Паратова:

– Илья! Поехали.

– А ходок?

– Без нас разберутся!

Илья посмотрел на подъезжавшие паромобили, перевел взгляд на замотанную руку, и кивнул.

– Так-то так… Поехали!

3. Российская империя, Владивосток

Стремительный паровоз, обтекаемый, как дирижабль, несся по дуге, уводя за собою вереницу вагонов. Из окна купе Антону было хорошо видно, как бешено толкаются его рычаги.

Газ, сгоравший в топке, не давал дыма, и только отработанный пар расходился тающими вихрями, обмахивая зализанную будку и чуть выпиравшие полушария тендера. Это было красиво, но и говорило о плохом присмотре в депо – видать, прокладки в конденсаторе прохудились, раз уж пара столько выходит зазря…

– Красота-то какая, етить-колотить! – проговорил Еремей Потапович, заглядывая в окно. – Лепота!

– Во-от! – затянул Уваров. – А ты еще ехать не хотел.

– Дык, ёлы-палы… – смутно сказал ординарец.

За окном, словно караван добродушных исполинов, курчавых от зелени, проходили невысокие сопки. А вот и море блеснуло, выказывая самый кончик залива.

– Ишь ты его…

Поезд то прижимался к самому берегу, то отходил, повторяя изгибы Великого Сибирского пути.[17 - Первое название Транссиба.]

Перед Седанкой пошли дачи, а вот и окраины показались – старые здания из тёмно-красного кирпича смотрелись солидно, с подлинно купеческим степенством.

Вторая Речка открывалась широкими мощеными улицами, по которым катили машины и прогуливались пешие. Антон подумал с удовольствием, что его надежды сбылись – Владивосток представлялся экзотичным, немного даже заморским.

Среди обычных вывесок магазинов Елисеева, Тестова или Хлудова, то и дело ярчели полотнища, испещрённые иероглифами. А во-он на той сопочке, прямо со склона, вырастают сурового вида редуты морской крепости. Левее форта синеет луковичка церкви, а правее загибает углы крыши буддистский дацан. Азия-с.

Нырнув в туннель, поезд замедлил ход, и буквально подполз к вокзалу, выстроенному в стиле русских палат.

– Приехали! – сообщил Гора, подхватываясь.

– Похоже на то, – хмыкнул Уваров.

Открыв дверцу шкафа, он снял с вешалки мундир, и облачился. Глянул в зеркало, по уставу ли сидит фуражка. Фуражка сидела, как надо.

На привокзальной площади Антона Ивановича встречали двое – мужчина лет тридцати, простоватой внешности и в партикулярном платье, с повязкой на левой руке, а также девушка редкой красоты, прилагавшая массу усилий, чтобы скрыть всё то, чем её щедро наградила природа.

– Ишь ты ее… – буркнул Ерёма.

«Неужто феминистка? – подумал Уваров, любуясь девичьим личиком, не тронутым помадой, пудрой, да тушью. – Не дай Бог…»

– Потапыч, сними пока номер в ближайшей гостинице.

– Эт-можно. Я тут одну знаю, «Золотой Рог» прозывается… Ну, как знаю? Сказывали про неё…

Но граф уже не слушал верного ординарца, его вниманием завладела девушка.

Она подошла ближе, стараясь не покачивать бедрами.

– Антон Иванович? – уточнила красавица.

– Так точно, – поклонился Уваров. – А вы, надеюсь, та самая агентесса Облонская?

– Сыскной агент Облонская, – сухо представилась девушка.

– А имя у сыскного агента Облонской имеется? – кротко осведомился начальник Региональной канцелярии.

– Марина Васильевна, – вздернул сыскной агент свой чудный носик. – Пожалуйте в машину, господин Уваров.

– С удовольствием, госпожа Облонская, – мягко сказал Антон Иванович.

Марина посмотрела на непосредственное начальство с подозрением: насмешничает оно, что ли? Начальство ей мило улыбнулось.

Региональная канцелярия Третьего отделения размещалась на Светланской, занимая весь верх добротного особняка, выстроенного в два этажа на склоне, спускавшемся к главной улице. Впрочем, со Светланской к канцелярии следовало подниматься в гору. Таков уж был Владивосток – ни единого ровного места.

Зато кабинет начальника мог порадовать душу любого бюрократа – тут и большой стол, и кожаные кресла, и поясной портрет государя – художник изобразил Александра Четвертого в пол оборота. Затянутый в полковничий мундир, император был орёл.

Правда, усаживаться за стол Уваров не стал – пока ехали, Паратов выложил всё о тетюхинских приключениях (Марина молча вела машину).

Полученные известия немало встревожили Уварова. Уж сколько лет «недвижный Китай» был закрыт для мира, варился потихоньку «в собственном соку» – большая, густонаселённая, отсталая держава. И вдруг такая активность! С чего бы вдруг?

Выслушивая сыскного агента с делопроизводителем, уточняя детали, Антон расхаживал вдоль окон, за которыми виднелись крыши домов, а дальше поднимался лес мачт – то были корабли, стоявшие на рейде в Золотом Роге.

– Занятненько… – медленно проговорил он, останавливаясь, и рукою отдёргивая штору. – Илья Петрович, я вас попрошу составить донесение в Петербург. Во-от… Определенно ничего сказать пока нельзя, но предварительные выводы сделать мы обязаны.

– Слушаюсь, Антон Иванович, – поклонился делопроизводитель. – Я могу идти?

– Ступайте, Илья Петрович.

Оставшись вдвоем с Мариной, Уваров почувствовал вдруг знакомое волнение – и не знаемое дотоле стеснение. Эта девушка влекла его – и отталкивала. Он очень надеялся, что под резкостью «младшего оперативного сотрудника», под строптивостью ее и необузданностью, скрывается обычная барышня, скромная, милая и нежная. Мечтающая о том, о чем мечтают все барышни на свете, а не о продвижении по службе и прочих скучных вещах. Похоже, однако, что Облонская думает обратное…

«Сейчас я ей улыбнусь!», – подумал граф. Девице это страшно не понравится, вот потому-то и охота подразнить ее…

– Спасибо за письменное донесение и устный доклад, Марина Васильевна, – проговорил он бархатным голосом. – Вы потрясающая девушка!

Облонская выпрямилась стрункой.

– В смысле? – вопросила она.

«На меня гневаться изволят», – мелькнуло у Антона.

– Вы – самый красивый сыскной агент в Третьем отделении, – с чувством сказал Уваров, растягивая губы в обаятельнейшей из своих улыбок.

– Антон Иванович, – заговорила Марина, сдерживаясь, – следует ли понимать вас так, что в женщине вы цените, прежде всего,

внешние данные, а не ее способности?

Граф посмотрел внимательно и чуть насмешливо.

– Да, внешность для меня – главное в женщине, – честно признался он.

Тут терпение Марины оказалось на исходе. Резко развернувшись, она шагнула к двери, но ее догнал голос, в котором прорезались металлические нотки:

– А я вас не отпускал.

Девушка замерла, глубоко вдохнула, зажмуриваясь – и повернулась, словно по команде «кругом». Лицо у неё было холодным и бесстрастным, только голубые глаза метали убойные перуны.

Антон посмотрел на младшего оперативного сотрудника, откровенно любуясь, и мягко сказал:

– Марина Васильевна, потрудитесь завтра явиться на службу, одетой более прилично, как подобает молодой, красивой барышне, а не девочке, загримированной под Бабу-Ягу.

– Это просьба? – едва вымолвила «агентесса».

– Это приказ.

НАЧАЛО ОПЕРАЦИИ