– Так, значит, аресты все-таки были?
– Само собой, – кивнул Герман. – В любые времена есть те, кого следует задержать, препроводить на пресловутую Лубянку, учинить допрос…
– Но только если они виноваты? – уточнила Галина.
– Естественно.
– Но ведь Хучрай едва ли в чем-то виноват. Тогда ему и бояться вроде как нечего.
– Галя, ну как ты не поймешь! – воскликнул Герман. – Конечно, он не виноват, но он же в заблуждении своем считает, что арестовывали в том числе и безвинных. На этом-то я и сыграю. То есть, по сути, он убьет сам себя. Ведь если за нормальным человеком, скажем за мной, приедет черный воронок, я же сразу пойму, что это розыгрыш. А если и не розыгрыш, то какое-то недоразумение, которое очень быстро выяснится. Потому что я знаю – ни в чем не повинному советскому человеку бояться чекистов незачем!
Галина покачала головой:
– И все-таки ты полагаешься на случай. Испугаться-то он испугается, но чтобы помереть…
– Да, он не помер бы, если б я решил разыграть его еще при Сталине. Но сейчас, когда Хучрай полностью уверен, что черные воронки ни за кем не приезжают, его напугает именно это! Полная неожиданность! Он решит, что старые времена вернулись и теперь невиновных снова забирают.
– Очень изощренно, – восхитилась Галина.
– А то! – весело отозвался Герман. – Короче, уже завтра, считай, Хучрай наш окочурится. И я бьюсь об заклад, что черный воронок до этого момента и километра не успеет проехать…
17
Следующим утром Герман пришел во ВГИК и принялся подыскивать подходящих молодых людей.
Вскоре он приметил двоих, по-видимому, приятелей, и подошел к ним.
– На актеров учимся, товарищи? – весело гаркнул им Герман.
– Учимся, – спокойно подтвердил один из парней.
– Как фамилии? – поинтересовался Герман.
– А вам, собственно, зачем? – недоуменно спросил второй парень, но Герман резко прервал его:
– Эх, молодые люди, молодые люди… Какие ж вы, с позволения сказать, актеры? Актер всегда должен быть начеку. Поскольку его в любое время дня и ночи могут пригласить исполнить какую-нибудь роль – в кино, скажем…
– Вы с киностудии? – спросил первый.
– О да, – отвечал Герман.
– С какой? – уточнил второй парень.
– С главной!
– «Мосфильм»? – дружно выкрикнули студенты, Герман с улыбкой кивнул им.
– Так как же ваши фамилии, которые, возможно, скоро станут всесоюзно известными?
– Нусинов, – ответил первый студент.
– Ростов, – сказал второй.
– Ну надо же! – дружелюбно рассмеялся Герман. – Прямо Нусинген и Растиньяк какие-то!
– А вы… товарищ? – поинтересовался Нусинген.
– Моя фамилия вам ничего не скажет, – скромно отозвался Герман. – Однако я работаю ассистентом того, кого вы наверняка знаете.
Студенты переглянулись.
– Это наш известный режиссер? – несмело спросил Растиньяк.
– Я бы даже сказал: общеизвестный! – поправил Герман. – Хучрай. Слыхали о таком?
– Слыхали, слыхали, – закивали приятели. – И что, он хочет позвать нас в свой фильм? – все еще недоверчиво уточнил Нусинген.
– Ну, не конкретно вас, – протянул Герман, – а просто двух молодых людей. Это задание поручено мне, – добавил он с гордостью. – И сейчас я понимаю, что, кажется, близок к тому, чтобы с блеском его выполнить.
– То есть вы нас уже берете? – не веря своим ушам, воскликнул Растиньяк.
– Да практически взял уже, – небрежно сказал Герман. – Считайте, что рольки у вас в кармане. Осталась только одна небольшая формальность…
– А именно? – насторожился Нусинген.
– Вы должны произвести впечатление на глубокоуважаемого нашего товарища Хучрая, – пояснил Герман. – Но я не сомневаюсь, что у вас это получится. Вы на каком курсе?
– На втором, – ответил Растиньяк.
– Ну вот и чудесно, – хлопнул его по плечу Герман. – Стало быть, азы уже знаете. И вам раз плюнуть будет сыграть требуемое.
– Вы приглашаете нас на кинопробы? – сообразил наконец Нусинген.
– Можно и так сказать, – кивнул Герман. – Но только это не вполне обычные кинематографические пробы. Хучрай – он вам, знаете, не какой-нибудь там рядовой режиссеришка. Нет, он мастер, причем с очень большой буквы! И всякие эти банальные кинопробы он начисто отрицает. Вместо этого товарищ Хучрай каждому, вы слышите, каждому, включая самых признанных вроде Стриженова и Урбанского, устраивает этакую проверку. Заставляет по-настоящему вжиться в роль, как поучал еще старик Станиславский… Вы его небось уже проходили? – подмигнул Герман студентам.
– Проходили, – дружно отвечали те.
– Ну, значит, справитесь! – без тени сомнения провозгласил Герман.
18
Через пять минут Герман уже тянул приятелей-второкурсников за собой на улицу. Они позабыли обо всем, включая занятия, и шли за Германом разинув рты.
А тот говорил без умолку:
– Эх, ребята, прямо завидую вам… В кино сниметесь! Да еще у Хучрая! Заметьте, не у какой-нибудь там, я прямо не знаю, Дуньки Раздолбаевой, а у самого что ни на есть выдающегося товарища Хучрая!
– А о чем картина-то? – робко поинтересовался Растиньяк.
– И в чем будет заключаться наша проверка? – уточнил Нусинген.
– Всему свое время, товарищи! – погрозил им пальцем Герман. Однако тут же начал вводить их в курс дела: – Картина, видите ли, будет посвящена не столь уж давним временам, которые вы, однако, едва ли застали в сколько-нибудь сознательном возрасте…
Приятели переглянулись.
– Война! – сообразил Растиньяк.
– Великая Отечественная война, – строго поправил его Герман. – Но нет, товарищ Ростов, вы, образно выражаясь, ткнули сейчас пальцем в небо! – И Графов громко засмеялся.
– Предвоенное, что ли, время? – предположил Нусинген.
– Именно, друг мой, – похлопал его по плечу Герман.
– Вообще-то мы тогда и не родились еще, – пробормотал Растиньяк.
– А выглядите старше, – хмыкнул Герман. – Впрочем, оно и к лучшему. Для тех ролей, которые вам предстоит исполнить… Скажите, други, вы слышали что-нибудь про тридцать седьмой год?
Повисла пауза, наконец Нусинген произнес:
– Ну как же, слышали… Еще на двадцатом съезде про него много говорили… И вот сейчас снова… на двадцать втором опять упоминали…
– Ну надо же, какие молодцы! – восхитился Герман. – Даже в курсе всего, что происходит в недрах партии… Поистине вы оба-два – достойные представители нашей замечательной молодежи! Пламенные комсомольцы, просто пламенные!
– Да мы всего лишь это проходим, – скромно сказал Растиньяк, Нусинген незаметно ткнул его в бок.
– Одно дело – проходить, а другое – усваивать пройденное, – заметил Герман. – Вот сейчас и проверим, насколько вы это усвоили… Так чего ж там в тридцать седьмом-то было, согласно текущей повестке?
– Арестовывали, – сделав серьезное лицо, сказал Нусинген.
– И сажали, – поддакнул Растиньяк.
– Так, – сказал Герман. – А кого?
– Собственно… всех подряд, – отвечал Нусинген.
– Вот как, – удивился Герман. – А вы как думаете, товарищ Растиньяк… то есть, пардон, Ростов?
– Так же, – кивнул тот. – Беззаконие было.
– И вы в этом уверены? – хмыкнул Герман.
– Приходится верить, – молвил Нусинген. – Нельзя же не верить партии.
– Да, вы, конечно, правы, – вздохнул Герман. – И для нашего опять же дела даже и небесполезно, что вы так считаете…
– Значит, товарищ Хучрай хочет снимать про репрессии? – взял быка за рога Растиньяк.
– Вы зрите в корень, мсье! – воскликнул Герман.
– Позвольте, – вдруг встрял Нусинген. – А «Чистое небо» – это же его картина, Хучрая?
– Естественно, – сказал Герман.
– Так там уже все это есть, – развел Нусинген руками. – И про репрессии, и про несправедливость того времени…
На этот раз Растиньяк, изловчившись, толкнул приятеля в бок незаметно для Германа.
Графов лишь снисходительно улыбнулся:
– Ну, не нам же с вами указывать товарищу Хучраю, что ему снимать, верно?
– Верно, верно, – согласились студенты. – А когда будет наша проверка? – спросил Нусинген.
– Сегодня и будет, – отвечал Герман. – Под покровом ночной темноты.
– Интересненько, – пробормотал Растиньяк.
– Еще как! – подхватил Герман. – Значит, встречаемся вечером на «Мосфильме». Подходите, ну скажем, к девятнадцати часам ноль-ноль минутам. Лады?
Приятели дружно закивали, и Герман отпустил их с миром.
В семь часов вечера Герман уже препровождал студентов в костюмерную «Мосфильма».
– Вот, – показал он на два форменных костюма. – Как раз по вам сшито. У меня глаз-алмаз.
Студенты мрачно смотрели на два одинаковых комплекта энкавэдэшной униформы довоенного образца.
– Мы, собственно, так и не узнали у вас утром, – изрек наконец Нусинген, – что за роли нам… м-м, светят. Неужели вот эти? – Он брезгливо показал на униформу.
– Конечно, товарищ Нусинов, – подтвердил Герман. – А что вас смущает?
Тот пожал плечами:
– Да как-то вот неохота даже надевать такую форму, а не то что играть в ней…
– Это почему же? – изумился Герман.
– Сами знаете, – вяло сказал Растиньяк. – Как раз когда об этом столько говорят, порицают таких людей, мы их, значит, будем исполнять…
– Так именно сейчас и самое время! – сказал Герман. – Это как никогда актуально. Или вы предлагаете советским кинематографистам закрывать глаза на подобные явления нашего недавнего прошлого?
