– Килт? – Максим пожал плечами. – Нормально вроде звучит.
– Да я не про то… в юбке ходить, и вообще…
– Сам ты, Егорыч, по-бабьи. Они чего носить-то начали? В путешествиях и боях свободней, подвижности больше. Сначала, как плед, на колени набрасывали, а потом и вовсе повязали.
– О как.
– О так.
– Причиндалы им мешали, – пробормотал Егорыч, яростно расчёсывая бедро. – Проветривали их.
– Да хорош в дверях трепаться, залетай давай.
Егорыч нерешительно ступил в квартиру, осмотрелся, словно ожидал увидеть весь Следственный комитет и парочку участковых, затаившихся в прохладе углов.
– На кухне устроимся, – Максим повёл соседа на кухню, остановился. – А иди-ка сам выбери, чем травиться.
– Так скотч…
– Хочешь скотч, хочешь конину… что я зря бар собирал? Для кого? Гостей почти не бывает, с друзьями редко, а Анька только фыркала.
Это было странно: говорить об Ане, и пытаться сделать вид, будто всё случилось давно. И её глаза, и её фырканье, по которому он уже скучал.
Они перетекли в зал, где Егорыч наконец-то стянул с головы близкого родственника крестьянского картуза. Помял кепку в руках, заложил за резинку спортивок.
Разнообразие бара повергло Егорыча в ступор. Батарея разномастных бутылок отправила разум соседа в эмоциональный нокаут.
– Ты доставай, смотри, выбирай, – подбодрил Максим.
И процесс пошёл. Егорыч достал бутылку «Метаксы». Принюхался к закрутке чешского абсента, подозрительно отметил цвет: «поди, лекарство?» Взвесил в руке литруху клюквенной «Финляндии». Распаковал («можно?») подарочную коробку с ложементом под арманьяк «Маркиз де Лакассань». Постучал жёлтым ногтём по жёлтой же стекляшке итальянского ликёра «Лимончелло», тут же переключился, словно чувствуя географическое родство, на бренди «Веккья Романья». Извлёк на свет «Абсолют Мандарин». Вчитался, точно вгрызся, в этикетку грузинского коньяка, хотя на ней не было ни слова по-русски. Пообхаживал «кирпичик» «Балантайнса» и обласкал взглядом пятилетний «Араспел». На розовое вино, привезённое Максимом и Аней из Ниццы четыре года назад, Егорыч даже не взглянул, видимо, не признал «разбавленный» оттенок.
– Этого, выбрал, – кивнул сосед.
– Изымай!
Егорыч достал коробку с арманьяком.
– И вторую прихвати, пускай остывает.
Жребий пал на литр «Абсолюта», прозрачность которого не таила в себе никакого подвоха.
На кухне Максим достал из холодильника коробку сока, банку огурцов, кусочек полендвицы, какие-то консервы без этикетки. Задумчиво, пошарил взглядом по полкам и остановился на дверных отсеках.
– Ха! Знаешь, чем закусывать будем?
– Ну?
– Адыгейским сыром!
– Адыгейский сыр!
– Адыгейский сыр! Адыгейским сыром!
Егорыч скрипуче засмеялся. Посмотрел на выпивку, взялся за заткнутую за пояс «хулиганку», помял, отпустил, потёр пористый нос.
– Не томись. Наливай, – сказал Максим. – Рюмки слева от вытяжки.
Вдруг остро захотелось, чтобы друзья рядом, и разговоры о прошлом, и поджарка на сковородке. На первое и второе рассчитывать не приходилось, с третьим, возможно, могла помочь морозилка, но заморачиваться с готовкой было лень.
В высоких рюмках уже плескалась янтарная жидкость, несколько пролитых капель блестело на салфетке-коврике. Егорыч нерешительно поднял свою чарку. С хрустальной рюмкой он смотрелся, как постовой с виолончелью. Сравнение рассмешило Максима.
– За почин!
– За правильное соседство!
– Смачно, ах, смачно…
– Тогда повтори.
– Эт-мы незамедлительно.
Выпили по второй, закусили огурцами, Максим принялся за нарезку полендвицы. Егорыч подозрительно косился на работающий слайсер.
– Никогда ломтерезки не видел? – усмехнулся Максим.
– Дмитрич! Обижаешь. Не из леса поди, этого, вышел. В магазин захаживаю, Ниночка всегда варёночки подрежет, а иногда и балычка… – Егорыч, не таясь, облизнулся на нарезаемую полендвицу. – Значит, фурычит штука твоя в коридоре?
Максим догадался, что Егорыч говорит об энергоприёмнике.
– Джоуль-модем? А чего ему не фурычить? Свет горит, микроволновка греет, слайсер нарезает… Что тебя смущает – провод с вилкой ищешь?
– Провод, он, этого, провод и есть. Видно куда и откуда.
– А под штукатуркой?
– И под штукатуркой, когда сам штробил и разводил. Как я. – Егорыч протянул руку к тарелке, но тут же одёрнул, смущённо прижав к груди. – Адыгейский сыр! Не доверяю я, Дмитрич, всему этому, ох, не доверяю. Вот смотри, электричество сейчас по воздуху передают, летает оно тут везде…
– Не везде, а в подпространстве.
– И эти агенты, как их?.. резисторы…
– Агент-ресиверы, или… они же джоуль-ресиверы, они же джоуль-агенты, – с усмешкой просветил Максим. – Тёмный ты человек, Егорыч. Ещё их джулями называют.
– Да хоть дулями, – пробубнил Егорыч. – Я не тёмный, я осторожный. В лес ходи, а жопу прикрывай. Кто его знает, чего мы ещё не видим. А? Думал об этом?
– Что тут думать. Не видим – и ладно, можем использовать – хорошо, нет – гуляй, невидимка. Ты где про жопу такую дурацкую поговорку взял?
Вопрос Егорыч проигнорировал.
– А если они нас, этого, пользовать начнут?
– Кто?
– Хто-хто. Которые в пространстве этом живут…
– В подпространстве?
– Ага. Мы по ихним дорогам электричество пустили, а они нам в ответ тоже подляну какую подкинут. Или выползут и ушатают всех.
– А по рюмке ушатаем?
Они сделали по рюмке арманьяка и вышли на балкон покурить. Максим словно протрезвел, тело скинуло оковы тяжести, а в голове заискрилась проводка сломанного радио – в эфире тихо и приятно снежили помехи. Егорыч делился новостями жёлтой прессы. Обычное дело. Этот добрый мужичок в спортивных штанах с коленками-пузырями охотно глотал всякий печатный вздор (даже не верилось, что обман существовал до изобретения Гутенберга) огромными порциями, словно доказывая выражение: «не вкусное не может приесться». А главное, в большинство из прочитанного он верил. В выброс гамма-лучей и НЛО. В заговор производителей туалетной бумаги и тщательно скрываемое падение на Землю метеорита. В евреев-киборгов и опасность беспроводной передачи энергии. В картавого призрака, восставшего из Мавзолея, и образование нового Солнца, после которого на Земле воцарится вечный день.
В ветвях липы трепыхался жёлтый пакет-майка.
– Знаешь, Дмитрич, чего Америка удумала, а?
– Ну?
– Океан, этот, мировой заграбастать хотят, куркули. – Чинарик прилип к нижней губе Егорыча и болтался, точно лоскут кожи. – И за денюжку дозволять пользоваться.
– Квоты на воду введут? И о таком пишут?
– Не пишут. Среди своих к этому пришли. Мозговым, этого, штурмом.
Максим щёлкнул пальцами правее и выше кадыка:
– Среди своих?
Егорыч не обиделся.
– Так точно.
– Понятно…
С одной стороны, Максим даже завидовал Егорычу. Ему бы с таким воображением фантастические романы писать. Ведь что есть интересное заблуждение? Творчество! Тем более заблуждение, основанное на реальном положении вещей: скрытые течения силы действительно переходили с нефти на воду, могущественные мира сего понимали, что энергии скоро потребуется намного больше, а она в воде.
– Айда накатим, – сказал Максим.
– Адыгейский сыр! Дело ладное, – поддержал красноносый Егорыч.
Бутылка арманьяка закончилась до того, как был подрезан тот самый сыр и открыты таинственные консервы. Оказалось: рыбные тефтели.
– Фу-ты ну-ты, не люблю рыбу, – сказал Егорыч и отправил в рот сразу две тефтели.
День близился к вечеру: сначала полз, а потом вскочил и наподдал во всю прыть.
– Дмитрич!
– Ну?
– А фуражка есть?
– Ну?
– Можно?
– Зачем тебе?
– Этого, примерить.
– Не положено.
– А где она?
– С какой целью?
– Чего?
– С какой целью интересуешься?
– Ни разу не надевал.
– Полстраны ни разу – и живут.
– Дмитрич, правда, уважь, а?
– Чёрт с тобой.
Максим сходил в спальню и принёс. По телу плыл липкий туман, несильно болело в затылке.
Егорыч водрузил фуражку на чело, выпятил по-бульдожьи челюсть, а лицо сделал таким, точно получил по нему огромной пятернёй. А потом он истошно закричал:
– Вы арестованы! Именем закона! Руки в брюки. Куда, суки?! На стену руки! Не на жопу – на стену! Не видите, суки, кто перед вами?! Мусора от простокваши отличить не можете?!
Максим едва не уронил стакан с соком. Егорыч словно вырос и помолодел, в глазах кто-то исправно работал огнивом, высекая искры величия. Сосед выглядел почти счастливым:
– Адыгейский сыр! А даёт ведь власть, реально власть даёт, – Егорыч поправил головной убор за козырёк. – Даже в макушке покалывает. Словно корону одел.
Максим покачал головой.
– Несёт тебя, аж заносит.
– Реально, Дмитрич!
– Снимай, царь, пока не свергли.
– А можно потом, этого, взять на денёк? Чтобы моя почуяла… хозяин кто в доме.
