«Он рискует, несомненно. Знает, что рискую и я. Правда, Граувер понятия не имеет о том, что охрана давно мне не нужна».
Ихраз мягко тронул Демоса за плечо – жест, который мог позволить себе только человек его положения. Слишком много пережитого связывало бывшего раба-телохранителя с господином.
– Лучше воздержаться от… фокусов, господин. Здесь всюду глаза и уши.
– Как пойдет, друг мой, – пожал плечами Демос. – Как пойдет… Если понадобится, мы выжжем слишком любопытные глаза.
1.4 Сифарес
Симуз, хоть и мог назвать Сифарес домом, эннийскую столицу все же не любил. Хорошие воспоминания об этом месте он мог пересчитать по пальцам одной руки.
Эннийский Магистрат отхватил самые богатые южные обломки Древней империи, но радовали они разве что самих Магистров да приближенных к власти вельмож. Золотые купола, лазурные изразцы, мраморные статуи и спасительная прохлада садов народу не достались. Безмятежность старых белокаменных городов была лживой: улицы замирали на время буйства полуденного солнца, не имевшего власти лишь в порту – там бойко торговали в любое время. А под покровом ночи, когда воздух более не обжигал легкие, из руин древних канализаций и подземных ходов вылезали толпы озлобленных людей. Воры, убийцы, насильники. Таких здесь называли Ночным народом.
Симуз шел через Альбухапу – старый, как прах первых людей, бедняцкий квартал. Сотни лет назад, когда Сифарес еще не разросся до крупнейшего города на материке, Альбухапа была всего лишь деревенькой, знаменитой тем, что местные жители чудесно отбеливали ткани. Теперь прежнее селение разрослось до городского квартала, зажатого меж рядами новых крепостных стен, лазаретом для черни и крупнейшим в Эннии подпольным рынком.
Симуз торопливо выбирался отсюда, стараясь не дышать. Смрад гнили и безнадежности долго преследовал даже после того, как эмиссар покинул окрестности городской лечебницы. Симуз шел без остановок, надежно пряча за пазухой приобретение. Фигурка котенка, вырезанная из цельного куска аметиста, приятно холодила тело. Десари должно было понравиться, она всегда любила кошек. Симуз слабо верил в то, что красиво выделанный самоцвет поможет дочери справиться с недугом. Но лекарь попросил достать целебный аметист, Эсмий настойчиво поддержал его просьбу – и Симуз достал. Сам. Пусть хоть что-то для нее сделает он, а не Магистр. Благо, давнее знакомство с Ночными людьми позволяло достать что угодно, даже ценный тирийский самоцвет с севера Таргоса. Фигурка, с учетом расходов на поиск, стоила больше его месячного жалования. Вряд ли поможет Десари справиться с кошмарами, но лишь бы не навредила.
Светало. Город начал преображаться. Едва тонкая полоска света показалась над кромкой моря, Ночные люди принялись спешно сворачивать лотки с награбленным и запрещенным товаром. Эмиссар незаметно кивнул знакомому торговцу лунным песком, тот знаком выразил уважение, а через мгновение плотнее запахнул ветхий плащ и исчез в темноте переулка. Симуз быстро миновал Альбухапу, вышел на широкий проспект, прямой линией вспоровший нижние районы города, перешел по широкому каменному мосту через впадавшую в залив реку и наконец-то добрался до фешенебельной части Сифареса. Столица строилась, следуя простой логике древних: чем выше селится человек, тем он знатнее. Путь Симуза лежал на самый верх.
В последнее время возможность прогуляться выпадала все реже, но сейчас ему было необходимо проветрить голову. Слишком много всего завертелось, слишком много вопросов и загадок. Даже он, проведший всю жизнь в поисках неочевидных связей, в нынешние времена терялся и чувствовал себя беспомощным. Много раз, глядя на мозаичную карту с доносами, Симуз сводил множество линий, просеивал события и выцеживал логику, как старатель на приисках вымывает песок в поисках золотого самородка. И каждый раз чувствовал, что упускает нечто важное. В мире происходило нечто, чего он не мог понять и объяснить. И едва ли это понимал сам Эсмий, самоуверенно полагавшийся лишь на собственные силы.
Симузу все явственнее казалось, что Эмиссариат не учел еще одного или даже нескольких игроков, интересы которых простирались за пределы политической возни на материке. Но то было лишь ощущение, чувство. Он ничего не мог доказать.
Пока эмиссар добирался до дворца Флавиесов по множеству улиц и лестниц, уже окончательно рассвело. Воздух стал тяжелее, солнце начинало припекать. Симуз остановился возле увитой диким виноградом стены и снял плащ – скоро станет так жарко, что он взопреет в одной лишь тунике. Аметистового котенка он убрал в поясную сумку, саблю снял с перевязи и приготовился сдать, как только войдет в дом Эсмия.
В очередной раз Симуз обругал себя за трусость: вместо того, чтобы всерьез задуматься о том, какое будущее ждет Десари с ее недугом, он даже в мыслях сбегал как можно дальше. Думал о чем угодно, лишь бы не позволять воображению рисовать картины ее мучений. Следовало столкнуться с бедой, посмотреть в глаза ужасу, попытаться бороться за ее жизнь до конца или смириться с неизбежным, когда все средства кончатся. Быть может, даже позволить лекарю дать ей милосердное избавление.
Каждый раз, когда Симуз думал об этом, земля уходила из-под ног.
Стража расступилась, узнав хорошо знакомого гостя. Эмиссар вручил саблю подоспевшим слугам.
– Я хочу видеть дочь, – обратился он к бритому наголо старому рабу в нарядной тунике, заправлявшему у Магистра хозяйством. Щека старца настолько сморщилась, что даже клеймо с вензелем Дома Флавиес стало неразборчивым.
– Да, меня предупредили. Пойдемте.
– Я знаю дорогу, – напомнил Симуз.
На непроницаемом лице почтенного раба не дрогнул ни единый мускул, в глазах читалась лишь вековая усталость.
– Боюсь, я вынужден настаивать на сопровождении, – уважительно, но твердо возразил он, но затем смягчился. – Не стоит гневить хозяина по пустякам.
Понятно. Эсмий приказал глаз с него не спускать. Снова указывает Симузу на его место. Окажется полезным – увидит дочь. Допустит промах – его снова выбросят из ее жизни на неопределенный срок. При других обстоятельствах Симуз уже давно придушил бы старого интригана. Но не мог: лишь возможности Эсмия позволяли девочке жить нормально. А друзей у Десари и без того было немного.
– Разумеется, – согласился Симуз. – Прошу, ведите.
Десари жила, как принцесса. Собственные многокомнатные покои, расписанные красочными фресками, роскошный вид на усеянную кораблями бухту из ажурных окон, толпа слуг, кухарок, лекарей и воспитателей, готовых расшибиться в лепешку по первому приказу Магистра, унять очередной приступ, ночами караулить ее беспокойный сон, кормить с ложечки и читать сказки на всех известных миру языках. Симуз, конечно же, никогда бы не смог дать ей подобного. Но он очень любил Десари – так, как не любил даже ее мать. Порой ему казалось, что все человеческое в нем живо лишь до тех пор, пока жива дочь. Отними ее навсегда – и держать себя в руках смысла не будет. От него ничего не останется.
Старик знаком велел Симузу ждать у входа в покои дочери, а сам ловко скользнул внутрь. Ожидание показалось вечностью. Время всегда текло медленно, а терпение непривычно быстро заканчивалось, когда дело касалось редких свиданий с Десари. Наконец, из приоткрытой двери высунулась дряхлая рука и поманила эмиссара внутрь.
– Девочка спит, – прошептал старик. – Лекарь дал ей крепкого сонного отвара на ночь. Постарайтесь не будить бедняжку.
Никакого сочувствия в его тоне, однако, не было. Симуз молча кивнул и прошел в богато обставленную спальню с восхитительной росписью на потолке. Возле кровати расположилась сиделка – дородная женщина с темной кожей, выразительными глазами и рыхлыми руками. Ее звали Эфой, и Симуз знал, что Десари была к ней очень привязана. Эфа наградила эмиссара печальным взглядом, кивнула на ворох подушек, в которых утопала девочка, и жестом попросила не шуметь. Симуз молча дал понять, что хотел остаться с дочерью наедине. Рабыня нахмурилась, привстала и внимательно осмотрела вход в покои и лишь затем вышла в соседнюю комнату.
«Мало времени, – знаком подсказала она. – Следят».
– Спасибо, – одними губами произнес эмиссар и аккуратно, боясь потревожить беспокойный сон, опустился на колени возле постели дочери. Пахло сладостью и деревом – рядом с кроватью в золоченой лампе курились целебные смолы.
Десари подросла, но так и не окрепла. Еще немного, и из нескладной девчонки превратится в симпатичную хрупкую девушку. Чем старше она становилась, тем больше материнских черт находил в ней Симуз. Те же темные вьющиеся волосы, только у Десари они отливали медью – наследство рыжеволосого отца. Темные глаза Верении, но разрез – Симузов, канеданский. Характерный нос с горбинкой, правда, достался ей от матери. Невысокая для своих лет, совсем худенькая и беспомощная. Зато дерзость, любопытство и упрямство Десари унаследовала от обоих родителей. Если бы не их упрямство тогда, тринадцать лет назад, сейчас все могло бы быть совсем иначе.
– Здравствуй, милая, – не издав ни звука, сказал Симуз, глядя на спящую дочь. Высокий лоб уже прорезала морщина – слишком часто это детское лицо искажалось гримасой муки. Но сейчас ее сон был тих.
Он бесшумно вытащил аметистового котенка из сумки и положил на подушки в изголовье. Если сила этого камня хоть немного поможет унять ее кошмары, Симуз был готов взять кирку и единолично выдолбить весь Тирийский хребет, чтобы добыть столько самоцветов, сколько потребуется для исцеления. Но чутье подсказывало, что он просто притащил ей милую безделушку, не больше.
Десари распахнула глаза. Симуз проклял себя за то, что случайно разбудил ее.
– Папа! – дочь несколько раз моргнула, отгоняя остатки сна. – Ты пришел! Я знала!
Она попыталась сесть и потянула руки, чтобы обнять его.
– Привет, синичка, – эмиссар помог ей подняться и зарылся носом в спутанные волосы, на миг забыв обо всем. Как же он по ней скучал. Тонкие ручки дочери обнимали на удивление крепко. Возможно, ей все-таки стало немного лучше. – Как ты себя чувствуешь?
– Мастер Алой приготовил новый отвар. Уже несколько дней дает его на ночь. Я сплю крепче.
– Но сны все еще мучают тебя?
Десари отстранилась и кивнула.
– Да. Но они стали… другими. Не такими, как раньше.
– Лучше или хуже?
– Нет, не так. Просто теперь другие. Не могу привыкнуть.
– Потом расскажешь, милая, – Симуз потянулся за котенком и вложил каменную статуэтку в руку дочери, – Смотри, кто у тебя теперь есть.
Десари тут же принялась вертеть фигурку котенка в руках.
– Какой красивый! Я бы хотела такого живого, но котята фиолетовыми не бывают… А жаль. Спасибо, папа!
– Постарайся держать его рядом с собой, хорошо?
– Хорошо, – улыбка Десари потухла, когда она взглянула на отца. – Ты так редко приходишь, а я очень тоскую. Почему ты не заберешь меня домой?
– Я тоже тоскую, милая. Жаль, что нам нечасто удается встретиться, но пока тебе лучше оставаться здесь. Быть может позже, когда тебе станет легче… Но еще не время.
– Тогда приходи чаще! – капризно заворчала девочка. – А лучше вообще не уходи!
У Симуза застрял ком в горле.
– Обязательно, – прошептал он. – Когда-нибудь.
Если Эсмий разрешит.
Десари продолжала любоваться аметистовым котенком. Симуз легонько тронул ее за локоть.
– Хочешь пить?
– Не хочу, – взгляд девочки стал задумчивым и не по-детски серьезным. – Давай расскажу новый сон?
– Конечно. С удовольствием послушаю.
– Я еще никому не говорила. Даже мастеру Алою, хотя он всегда спрашивает, что я вижу. Хотела, чтобы ты первым узнал.
Под ложечкой засосало от смеси тревоги и гордости. У Симуза почти отняли Десари, но дочь все равно находила способ показать, насколько он ей важен. Как и ее мать когда-то.
– Рассказывай, синичка.
Девочка нахмурилась, подбирая слова.
– Мне трудно объяснить так, чтобы ты понял, но постарайся, ладно?
– Хорошо, родная.
– Так вот… Раньше мне снились страшные вещи. Жуткие места, голоса в темноте. Я видела, как я иду куда-то по черному-черному коридору… Ничего не видно, даже стен. Только голоса. Они звали меня, шептали, налетали со всех сторон… Говорили не ходить туда, но если я останавливалась, то они начинали кричать… Слишком громко, и я ничего…
Десари задрожала, и Симуз сграбастал ее в объятия.
– Все хорошо, я здесь, я здесь, – повторял он. – Если не хочешь…
– Нет! Слушай дальше!
Упрямством она точно пошла в мать: если что решила, то не отступится, даже зная, что будет из-за этого страдать. Однажды это уже сгубило Верению. Теперь тот же характер опасно проявлялся и у ее дочери.
– Раньше эти сны были про меня, – справившись с дрожью, проговорила Десари. Наморщив лоб и опустив брови, она до боли напоминала мать. – А теперь они про других людей. Даже незнакомцев. Это странно, пап.
– Что ты видишь теперь? Они все такие же страшные?
– Иногда вижу тебя. Это хорошие сны, но в них ты всегда усталый и грустный. Я как будто сижу у тебя на плече, как птичка, но ты не замечаешь. Я даже всегда кричу тебе, но ты не слышишь… – сильнее прижавшись к отцу, девочка продолжила: – Порой я вижу Эфу и даже мастера Алоя, но чаще – всяких незнакомцев, говорящих на чужих языках. Ничего не могу разобрать, и все они тоже меня замечают… Зато я все вижу, словно смотрю чужими глазами. Словно я – это они.
Симуз старался смотреть на нее ласково и ничем не выдать беспокойства, но по позвоночнику пробежал холодок.
– Почему ты так решила? – со всем спокойствием, на которое был способен, спросил он.
Десари безмятежно улыбнулась:
– Стала наблюдать и запоминать. Как ты учил меня когда-то: если видишь что-то странное, но не знаешь, почему оно происходит, обращай внимание на все, что этому предшествовало.
– Это не я учил, а мы вместе читали Гордиана.
– Я все запомнила! И из Гордиана, и из снов. В общем… Как бы так сказать… Я заметила, что когда я долго не выхожу из покоев и вижу тех, кого знаю, тогда они мне и снятся в этих новых снах. Если это мастер Алой, то вижу склянки, порошки, горелки и весы… Каких-то ребятишек, на которых он прикрикивает, но не наказывает. Если я – Эфа, то вокруг тесная каморка, в которой всегда пахнет воском и цветами из сада, или сам сад. И пирожки! Иногда что-то похожее на кухню… Но если я куда-то выхожу – например, в сад или брожу по дому, встречаясь с разными людьми, то потом часто вижу сны, где я – как будто эти чужие люди. Я вижу много мест, в которых точно никогда не бывала…
Симуз не на шутку занервничал. Что-то ныло в затылке тупой болью – давний признак дурного предчувствия.
– А еще сегодня я видела тебя, – добавила девочка. – Ночью.
– Прости?
– Я говорю, что видела тебя сегодня. Ты шел по темным улицам, вокруг было много неприятных людей, горели тусклые фонари… И котенка этого я, кажется, тоже видела.
– Хранитель милостивый, – выдохнул Симуз и крепче прижал Десари к груди. – Ты точно никому не говорила об этом? Уверена?
– Ну, во сне я вроде не разговариваю…
Эмиссар отстранился и внимательно посмотрел в глаза дочери. Она стерла веселую гримасу с лица, едва заметила, что отец был серьезен.
– Сделай для меня кое-что, пожалуйста, – попросил эмиссар. – Очень тебя прошу, никому не рассказывай об этих странных снах. Ни Алою, ни Эфе, никому.
– Даже дедушке?
Симуз сглотнул ком.
– Особенно дедушке.
– Почему?
– Это будет нашей маленькой тайной. Не будем волновать… дедушку. Пока что. Вдруг это ничего не значит? Но если это и вправду что-то особенное, то я обещаю, что выясню, почему тебе снятся такие чудные сны. Договорились?
– Хорошо, – глухо отозвалась Десари. – Договорились. Никому не скажу, пока ты не разрешишь.
– Спасибо, родная. Ты у меня мудрая не по годам.
– Дедушка тоже так говорит, – улыбнулась девочка. – А вот и он. Дедушка Эсмий! – она радостно помахала рукой вошедшему Магистру. – Папа пришел меня навестить!
Лицо старого эннийца просияло.
– Вижу, радость моя, вижу. Здравствуй, Симуз.
Едва Флавиес повернулся к эмиссару, его улыбка тут же погасла. Симуз знал, что каждый взгляд на Десари причинял Магистру боль – словно тот глядел на призрак умершей при родах дочери. Верения дерзнула полюбить не того человека, и теперь у главы великого Дома не осталось ничего, кроме скорби, ненависти к Симузу и внучки-бастарда, о существовании которой старательно умалчивали.
– О, я вижу, отец принес тебе подарок, – он повертел в руках фигурку котенка, любуясь изящной резьбой. – Тебе нравится?
– Еще бы! Я очень рада. А можно мне потом завести живую кошечку?
– Если мастер Алой убедится, что это не повредит твоему здоровью, то непременно, – добродушно улыбнулся Эсмий. – Хоть десяток! А эту фигурку держи всегда при себе, пусть котенок тебя охраняет. Но сейчас, боюсь, вам пора заканчивать беседу. Тебе, девочка моя, нужно подкрепиться, а твоего отца ждут дела на службе, – Десари погрустнела и крепче сжала руку эмиссара. – Но не волнуйся, совсем скоро вы увидитесь вновь. Обещаю.
