– Ступай, девка, и не гневи старосту! Нечего на парней наговаривать! А то не жить вам тут с отцом больше. Выгонит, как пить дать! – Бабка Фрося больно тыкнула меня в бок, оставляя очередной синяк.
Спорить с темными, как справедливо заметила, Анишка, не хотелось.
– Пусть гонит. Мы и сами тут не останемся! – огрызнулась я, разворачиваясь прочь.
– Сколько тропке не вейся, все равно конец будет! – бросил староста и смачно сплюнул на землю.
Горло душили спазмы невыплаканных слез. Только не на глазах этих людей… только не на их глазах… Шла, чуть не плача, прихрамывая. В спину мне неслись проклятия о вечном Забвении за вранье, но перед внутренним взором стоял белый волк с ледяными глазами, черным носом и золотыми когтями на большой лапе.
Осторожно брела по уже ровной дороге, но ступни нещадно болели. Наколотые и отбитые, пока спасалась бегством. Только когда оказалась у околицы, поняла, что произошло. Он же чуть было не…
Утробный, давно скрываемый всхлип вырвался наружу. Я обессиленно осела на ослабевших коленях, так и не открыв ворота. Уткнулась лбом в согнутые колени. Как Ренур вообще решился на подобное? Неужели настолько вскружила голову молодая кровь? Да, ребята не блистали большим умом, однако всегда побаивались моего отца. Он отличался от местных, да и в целом к нему относились лучше, чем ко мне с рыжей огненной шевелюрой.
Сколько так просидела – не знаю. Благодарила судьбу, что дом наш стоял на отшибе и процессия с раненым «Ренурчиком» прошла окольными тропами, мимо меня. В сторону дома Анишки старалась вообще не смотреть. И чем дольше сидела, оплакивая солеными слезами последние остатки справедливости в Новом Перепутье, тем больше понимала – нужно отсюда бежать.
Сегодня они меня чуть не снасильничали, и если бы не волк… Горло сжало спазмом. Я заставила себя расслабиться.
До чего еще может дойти?
Отец пришел на закате и застал меня, как и было. В синяках, ссадинах и с израненными ногами под нашими воротами.
– Доченька? Что стряслось… кто… это сделал? – Грозные черные брови отца свелись на переносице. Он любил меня больше всего в жизни и не раз это доказывал.
– Ренур с дружками… – Голос был слабым и подрагивал.
Грозный высокий мужчина сильно сжал челюсти и с размаху всадил топор в рыхлое бревно, служившее заменой уличной скамейки или вовсе порой выполнявшее функцию колоды.
– Он принудил тебя?.. – На отца было страшно смотреть. Сейчас в черноволосом мужчине проявлялись какие-то звериные черты. Те, которых я никогда в нем и не видела.
– Нет. Попытался… меня спас… волкодлак, пап. И самое обидное, деревенские считают, что я вру. Потому что не видели его. Хотя он стоял ко мне так же близко, как я вижу сейчас тебя!
– Подожди, а ты как его увидела? Волкодлаки – твари Троп, их так просто не рассмотреть. Только если… Где твоя линза, Виталина? – Он сузил глаза, ища на моем лице ответ на вопрос. Я устало поднялась и упрямо вздернула подбородок.
– Не знаю где. Потерялась. Пока они меня держали.
Большие ладони сграбастали мои худенькие плечи в медвежьи объятия.
– Девочка моя. Не пугай меня так. – Грудь отца вибрировала от мощного голоса. – Я уже подумал, что придется убить паршивца.
– Потом пришел староста и обвинил меня во вранье, – всхлипнула. – Давай уедем отсюда, пап? Я больше не могу тут… среди этих…
– Тш-ш… Вита. Ты и сама далеко ли ушла от них? Выучила уже тот список трав, что я тебе приготовил?
Он отстранил меня от себя и вопросительно поднял бровь. Я мучительно покраснела, признавая правоту отца. Вместо того чтобы потратить время продуктивно, я просидела несколько часов, просто пялясь в небо и страдая. Пусть даже и повод имелся, но труд – вот что могло отвлечь. И учеба. Так у меня имелась хоть какая-то слабая надежда, что отец отпустит меня обучаться в соседний город. Там имелось небольшое писарское училище. Уверена, среди каменных домов или стеллажей с книгами я почувствую себя лучше.
– Пап?
– М?
– Что теперь будет? Они видели мой глаз и не оставят нас в покое. – Я наслаждалась ощущением защищенности в руках отца.
– Плохо, что видели, но с чего им тебя преследовать? Разве ты ведьма или Отворяющая?
Медленно покачала головой. Может, я и вижу всякое, но точно не относила себя к особым людям. Здесь, в забытой Ходящим глуши, выделяться лучше не стоит.
– Вот именно. Иди во двор, скотину накорми и коров запусти, они вернулись с пастбища. – Голос отца был тверд и непреклонен. Как он не понимает, что деревенские нам теперь жизни не дадут?
Я лишь кивнула и тоскливо вздохнула. Для начала, пошла домой, ополоснулась в простом летнем душе, смывая противные чужие прикосновения. Вовсе не о таких мечтает нежное девичье сердце в восемнадцать лет… Вовсе не о них. Да и, честно говоря, о любви я думала в последнюю очередь. Больше о том, как выбраться из этого болота, куда зачем-то нас загнал отец.
Завела коров, пересчитала кур и гусей, пробежалась по двору, проверяя, все ли в порядке. Подмела мелкий мусор. Повседневные дела вытеснили плохие мысли.
– Покушаем, и ложись спать, доченька. А я поговорю со старостой… – Отец поцеловал меня в лоб, ткнувшись колючим подбородком. Еще одна его особенность – он брился каждое утро, что тоже отличало его от деревенских. Но своей привычке он не изменял.
– Пап, давай уедем? Продадим хозяйство и подадимся в город. Я обещаю, постараюсь сдать экзамены хорошо и поступлю в училище. Видеть не могу эти деревянные стены и недовольные лица…
– Нет, малыш. В городе опасно, там… слишком много острых глаз. – Папа присел на стул рядом со мной и вытащил из-за пазухи маленькую коробочку. – Тут запасная линза. Новая.
– Но пап… они же очень дорогие… Откуда?
– Тихо, малыш. Твоя безопасность прежде всего. Надевай и постарайся больше не терять.
Большая ладонь заботливо прошлась по рыжей волне, немного запутавшись в кудрях. Этот день, наконец, закончился.
А ночью в калитку постучали.
Глава 3. Волчьи когти
– Эй, Морковка. – Я легко узнала Лаврика, дружка сына старосты. Он колотил в забор как умалишенный. – Выходи, ведьмина дочь! Признавайся, что ты сделала с Ренуром?!
Удар ногой о забор невозможно было проигнорировать. Я вскочила в чем была, то есть в тонкой льняной сорочке до пят, всунула израненные ступни в лапти и выбежала на улицу. Следом подтянулся и отец, моргая заспанными глазами. Он накинул длинную рубаху и подвязал повыше штаны.
– Что за шум, Лаврик? – гаркнул он, распахивая калитку.
Тощеватый, по сравнении с моим отцом, парень, ворвался во двор и, вращая безумными глазами заорал:
– Он умирает, будь ваша семейка неладна! Сгорает заживо. И никакие лекарские штучки его не берут! – Парень подбежал ко мне и схватил за ворот сорочки. – Это все ты! Ты! Зеленоглазое отродье!
В его словах было столько ненависти и лютой желчи, что я даже смешалась на минутку. А вот отец не растерялся, поднял пацана за шиворот и потряс, приводя в себя, как нашкодившего щенка.
– Ты спятил, что ли, малец? Веди давай, где разметили вашего горемычного. А мы пока соберем необходимое. – Он опустил Лаврика на землю изрядно побледневшим. Похоже, парень забыл, что мой отец – самый сильный мужчина в этой деревне и положит на лопатки даже старосту при желании.
Так всегда бывало. Если лекарка не справлялась, звали меня. Отец рассказывал, что до переезда в деревню работал в столичных патрулях. И там же научился основам врачевания с помощью трав, выдержек и различных притирок с терпкими ароматами. И передал эти знания мне. Совсем не магия, чистая наука.
Вот такой двуличный темный народ. «Ведьмина дочь», но иди и лечи моего жеребчика или занозу изгоняй из большого пальца дядьки Луки. Отец работал, а я часами сидела над книгами, изучая доступные мне рецепты. А если какая редкая травинка требовалась из леса – просила отца достать нужное. Не знаю почему, но возможность кому-то помочь всегда радовала, несмотря на косые взгляды местных.
И сейчас я сперва испугалась, но потом пошла собирать свой походный короб со множеством свежих и не очень настоек, пучками луговых трав, заталкивая чувство собственного достоинства как можно глубже. Ничего плохого про бабку Агафью сказать не могла, но вот что методы ее давно устарели и травы она собирала не в срок – это знала точно. И если на когтях волка был какой-то яд, не дай Светлый, вполне возможно, что лечение и не действовало.
Через десять минут мы с отцом уже входили в душную темную комнату, освещенную дешевыми самодельными свечами. Язычки пламени дрогнули, когда дверь пропустила нас внутрь. В помещении стоял затхлый, спертый дух. Пахло ромашкой и чередой. А еще кровью и гнилью. Мне это решительно не понравилось.
– Опять вы ведьму пригласили, – прошепелявила бабка Агафья, завидя незваных гостей.
– Помолчи, старая, – отозвался отец, – не справилась, так имей совесть язык прикусить.
Взор его мимолетно окинул присутствующих. На кровати спиной вверх лежал сам Ренур, с красными воспаленными ранами наружу. Даже не сильно присматриваясь, я видела, что дело плохо. Спина вздымалась хрипло, быстро. На коже выступила больная испарина. У его ложа сидел отец с низко опущенной головой.
– Это все ты, Виталинка, ты! – Он поднял лицо. Удивительно, но строгий суровый староста осунулся, став лишь тенью того себя, который поспешил на место происшествия днем. Могучие плечи сгорбились, под глазами залегли черные круги.
– Наказание это Ренуру, Дранк. И тебе это прекрасно известно. Он хотел изнасиловать мою дочь.
Я уже раскрывала свой короб на табурете возле постели и начала осмотр ран. От слов отца меня передернуло. Впервые кто-то назвал инцидент правильными словами.
– Если твоя ведьма сейчас загубит мне сына, знай: житья здесь вам не будет, – зло крикнул староста, поднялся и размашистыми шагами вышел на воздух. Бабка Агафья увязалась за ним.
Слова старосты просто-напросто проигнорировали. Уж сколько подобных угроз мы успели выслушать за долгие годы.
– Это яд, пап, – констатировала, глядя на раздувшуюся кожу вокруг раны.
Отец подошел и присел возле ложа больного. Наклонился над глубокими царапинами, зачем-то понюхал. Потом внимательно посмотрел на меня.
– Говоришь, это был волкодлак? – Похоже, отец только сейчас поверил в рассказ о создании, виденном мною утром.
Кивнула, роясь среди склянок.
– Может, отвар бессмертника? – Я промыла руки спиртом, тоже привезенным папенькой из столицы.
– Нет, малыш, я уже видел такие раны. Отвар бессмертника только снимет воспаление, но не выведет отраву. Боюсь, только мох… напомника-ка мне название… может помочь. – Отец тоже обмыл руки и нажал на края воспаленной плоти.
Из разорванных мышц вылез желтоватый гной вперемешку с сукровицей. Он отвратительно пах. Смертью.
– Мох буравенник. Коричневатый на цвет, растет в прогалинах, но любит солнечный свет. Сильное средство для вывода грязной крови. Листья красноваты, мелки и ажурны, с белой окантовкой по краю, – заученно произнесла я. – Но пап, его можно найти только в лесу, и его нет в моих запасах.
– Ты права, Витушка. Пойду я, поищу. Жди через пару часов.
– Но пап, там темно сейчас, хоть глаз выколи… – Мне не хотелось отпускать его в глухую ночь.
Отец тепло улыбнулся, поцеловал меня в лоб.
– Не переживай, и не из таких переделок выбирались, – шепнул он.
Повернулся, еле помещаясь в приземистой знахарской избе. И вышел, оставив меня один на один с пострадавшим.
Стараясь отогнать дурное предчувствие, я на скорую руку вскипятила котелок и запарила противовоспалительные травы. Ренур был плох. Горячий воздух выходил из легких, и тело начала бить горячечная дрожь – верный признак слишком высокой температуры.
У бабки Агафьи в комоде рядом с кроватью нашлись чистые полотенца. Я решила использовать их как компрессы. Только вот…
– Помогите штаны стянуть, – попросила у вовремя вошедшего в избу старосты. – Его нужно охладить, иначе до утра не доживет.
– Это еще зачем? – насторожился Дранк.
– Повторяю, его нужно охладить. И окно приоткройте вон там, только чтобы на парня не дуло. – Сейчас Ренур был для меня лишь пациентом, обычным человеком. О том, как он едва меня не изнасиловал, я старалась не думать.
– Хорошо, – покорно согласился мужчина и помог освободить высокого ладного парня от лишней одежды. Тогда мы приготовили компрессы. Я промыла раны и обработала их заживляющей мазью, которая должна была не допустить развития горячки.
– Теперь остается только подождать отца. Он пошел за мхом в лес. Дело в том, что на когтях волка, похоже, был яд, – ровно сказала я, просто сообщая о лечении старосте. Не более.
– Какой яд?! – шепеляво вставила бабка Агафья, вдруг появившаяся из ниоткуда, как одна из самых страшных тварей тропы. Был в бестиарии один экземпляр. Даже глазки у него поблескивали точь-в-точь, как черные радужки глазливой лекарки. – Что ты удумала с ним делать?
Старуха потрясла кулаком, окончательно довершая сходство со скорпикором, членистоногим и хватким ползущим существом, имеющим четыре пары глаз, торчащих на ножках изо лба.
– То, что вы не сделали, – буркнула в ответ. – Ваша крапива давно заплесневела, а цветки василька были собраны не в срок. Таким вы его поили? Просроченным и никудышным пойлом?!
– Тьфу на тебя! – обиделась старуха. – Сведет тебе сына со свету и поминай как звали!
Агафья поковыляла в соседнюю комнату, видимо, спать. Мне же невозможно было сомкнуть глаза от чувства нарастающей тревоги и страха, липкие щупальца которого сжали сердце сильнее положенного. Я очень боялась, что Ренур отдаст душу Забвению и деревенские точно потопят меня в болоте, привязав к шее тяжелый камень. Кровь за кровь – вот девиз местных селений. Только работал он для рожденных здесь.
И Дранк чувствовал мой страх. Следил за неуверенными иногда движениями. Пальцы дрогнули, переворачивая компресс, когда Ренур протяжно застонал, мечась по насквозь мокрой от пота простыне.
– Боишься, ведьма? Правильно делаешь. Где отец твой ходит? Уже час до рассвета, а его все нет. – Староста издевался, не иначе, ковыряя мое самое больное место. Неуверенный свет от желтых свечей плясал на стенах, нашептывая страшные сказки и бередя подсознание новыми страхами.
– Не знаю, он хорошо ориентируется в лесу, если только что-то случилось… – Я поднесла чашу к сухим губам Ренура. Парень неосознанно раскрыл рот и дал влить несколько капель отвара. Слишком мало. Так он точно не выкарабкается.
Мы продолжали ждать, рассвет неумолимо близился, а дыхание Ренура становилось все медленнее, слабее.
«Пожалуйста, Великий Ходящий, не дай ему умереть. Деревенские ведь убьют меня. Подкараулят и забьют насмерть», – пронеслось в голове, но вслух я сказала:
– Вы идите лягте, староста. Посмотрю за парнем, не впервой.
Мужчина бросил на сына прощальный взгляд, словно уже и не чаял застать в живых, но ушел, напоследок процедив сквозь зубы:
– Сгубишь сына моего – жизни не дам, – напомнил и ушел в другую комнату.
Я замерла напряженной мышью, прислушиваясь к каждому судорожному вздоху. Что же делать? Без мха шансы на излечение практически равны нулю. В какой-то момент перед глазами от усталости все поплыло, и мне привиделся странный сон.
Будто отец пришел и протянул мне пригоршню осторожно ощипанного по всем правилам мха и произнес:
– Вита – на древнем наречии означает «жизнь». Ты наш последний шанс, девочка. Пробуди свой дар, дай ему волю. Наложи мох на парнишку и пожелай ему выздороветь как можно скорее.
Когда я распахнула сонные глаза и проморгалась, подумала, что еще сплю. Мои ладони разверзлись над телом Ренура, особенно в месте, где он был ранен. И с пальцев золотой пыльцой сыпались, как снег, исцеляющие искры. Дыхание парня становилось все более глубоким и правильным, лихорадочный румянец сходил с щек. Забвение обошло эту душу стороной.
А под ладонями оказалась пустота. Никакого мха.
– Ведьма, – вдруг крикнули сзади. – Держи ее, проклятую!
Бабка Агафья истошно завопила с невиданной прытью, хватая меня за руки. И откуда только столько сил у дряхлой старухи?
