– Это лучше у тебя спросить, – говорит она, разрывая кусочек картошки пополам и отправляя половинку в рот. – Я не такая, как все девушки, Макбрайд.
– Да уж, это точно, Митчелл.
Она жестом указывает на свою тарелку.
– Я не против поделиться, – говорит она. – Но хочу получить что-нибудь взамен.
Я смотрю на свою пустую тарелку, потом снова вопросительно смотрю на нее.
– Речь не о еде, – говорит она. – Мне нужна информация.
Я вопросительно приподнимаю бровь.
– Я задам тебе вопрос. Когда ты на него ответишь, получишь немножко моей картошки, – говорит она.
Я смеюсь:
– Поиграем в «Двадцать вопросов»?
– Не совсем, – качает головой она, – просто хочу кое-что выяснить.
Я смотрю на кучу картошки у нее на тарелке.
– Задавай свои вопросы. Я все еще голоден.
Она прикусывает губу, ее глаза бегают из стороны в сторону – очевидно, она обдумывает, что хочет узнать обо мне в первую очередь.
– Ладно. Когда ты начал играть в футбол?
Никто раньше не задавал мне этот вопрос. Даже мой тренер. Я помню тот день с почти болезненной ясностью.
– Когда мне было пять лет, мой отец уехал в другой город на какую-то конференцию для судей, – начинаю рассказывать я. – Когда мой отец уезжал, у нас дома как будто наступало Рождество. Мы с мамой делали то, чего отец обычно не разрешал. Он всегда считал, что дети должны заслужить то, что получают. А его, скажем так, не впечатляли мои бунтарские замашки.
Я закатываю глаза, вспоминая, как мой отец пытался контролировать неугомонного пятилетку.
– Мама привела меня в магазин спортивных товаров и сказала, что я могу выбрать все, что пожелаю. Помню, как ходил по магазину и смотрел на разные бейсбольные биты и футбольные шлемы. И тут я увидел одного мальчика с отцом. Они чеканили большой черно-белый мяч, перекидывая его друг другу коленями, улыбались и смеялись. Они выглядели такими счастливыми. Я хотел вот это. Я хотел то, что было у них. И мой пятилетний мозг решил, что ключом к этому был футбольный мяч.
Я смотрю на Бэйлор и ловлю на себе ее грустный взгляд. Она уже знает, как хреново мой отец ко мне относится, так что вряд ли это ее сильно удивило.
– Никогда не забуду, какое грустное лицо было в тот день у мамы. Я тогда не догадался, что она все поняла. Она поняла, почему я выбрал мяч, и еще она знала, что у меня никогда не будет того, что было у того мальчика в магазине. На следующий день мама отвела меня на мою первую игру в футбол.
Я смеюсь.
– По иронии судьбы, она была в Бэйлорском университете, – с улыбкой говорю я. – Вот тогда-то я и начал играть. После того дня надо было очень постараться, чтобы застать меня без футбольного мяча.
Лицо Бэйлор выражает сочувствие, она придвигает всю тарелку с картошкой фри поближе ко мне. Я беру несколько штук и отодвигаю тарелку обратно.
– Не надо меня жалеть, Бэй. Мой отец всегда был для меня хорошим примером.
– Это как? – недоуменно спрашивает она.
– Он был хорошим примером того, каким отцом я не хочу быть, – поясняю я.
Бэйлор понимающе кивает.
– Значит, ты хочешь детей? – спрашивает она, глядя в свою тарелку.
– Да, конечно, – говорю я. – Ну не прямо сейчас, но когда-нибудь да.
Я смеюсь. Она хихикает. Мы смотрим друг на друга.
– Следующий вопрос, – говорю я.
Она склоняет голову набок и поджимает губы. Вопрос точно будет интересным.
– Когда ты в последний раз был на свидании?
– Ты уверена, что хочешь поднимать эту тему, Митчелл?
– Да, – кивает она.
Я делаю выдох.
– Ну, строго говоря, никогда.
– Строго говоря? – переспрашивает она.
– Бэйлор, мне нужно тебе кое-что объяснить. До тебя наверняка дошли слухи про меня. Многое из того, что ты слышала, – правда.
Я стыдливо опускаю глаза, обещая себе быть с ней максимально честным.
– Я никогда не был на свидании с девушкой. Да, у меня было много девушек.
Я морщусь от собственных слов.
– Но я никогда не встречал девушку, которую захотел бы пригласить на настоящее свидание. Я имею в виду, пока не встретил тебя.
Бэйлор задумчиво смотрит на меня. Я осознаю, что, вероятно, не вполне ответил на ее вопрос, поэтому добавляю:
– Если ты хочешь знать, когда я в последний раз был с девушкой, то в прошлом августе. В выходные перед тем, как наткнулся на тебя у Мерфи-Холла.
Я слышу, как она резко вдыхает. Потом замечаю, что ее щеки заливает прекрасный румянец, и она снова придвигает ко мне тарелку с картошкой фри.
– Я должна сказать, что ты гораздо более… э?э?э… опытный, чем я, Гэвин.
– Может показаться, что это так, Бэйлор. Но во всем этом, – я машу рукой, обозначая ресторан, – я новичок. Я понятия не имею, что делаю. В данном случае боюсь, что неопытный тут как раз я.
Она улыбается мне:
– Ладно. Думаю, мы можем учиться вместе.
Мой член дергается у меня в штанах. Интересно, это означает, что она хочет, чтобы я ее тоже чему-нибудь научил? Очень надеюсь, что да.
Я беру несколько кусочков картошки и двигаю тарелку обратно, гадая, какой глубоко философский вопрос будет следующим.
– Какой у тебя любимый цвет? – спрашивает она.
Я смеюсь. Потом смотрю ей в глаза.
– Не знаю, как он называется… такой коричневый с оттенками голубого и зеленого.
Я протягиваю руку и беру еще картошки.
Перед следующим вопросом на ее щеке появляется ямочка.
– А любимый фильм? – спрашивает она.
– Точно не «Бен-Гур», – отвечаю я не задумываясь, от чего она смеется.
– Он показался тебе слишком длинным? – спрашивает она.
– Вообще-то я его еще не смотрел, так что не буду критиковать.
– Это как? – спрашивает она.
– Признаюсь, что на самом деле я не смотрел вчера фильм.
Она улыбается.
– Я тоже, – сознается она.
Я смеюсь.
– Хочешь прийти завтра и попробовать еще раз? – спрашиваю я, радуясь, что у меня появился повод еще раз встретиться с ней на выходных.
– Давай, – соглашается она. – Но на этот раз верни всю мебель на место, чтобы нас ничего не отвлекало.
Я широко раскрываю глаза, а она продолжает:
– Я видела на ковре следы от дивана, Макбрайд. В следующий раз положи во вмятины кусочки льда, чтобы они разгладились.
Она смеется надо мной. Я попался. Боже, как я люблю эту девушку!
Нравится.
Мне нравится эта девушка!
Черт.
Я оплачиваю счет, и мы выходим из ресторана. Я указываю ей на озеро позади здания и предлагаю:
– Если тебе не слишком холодно, может, прогуляемся? Тут очень классная тропа вокруг озера.
– Звучит заманчиво, – говорит она.
Мы идем по тропе, и я беру ее за руку. Боковым зрением я вижу ее улыбку. Интересно, она чувствует те же искры, что и я?
– Ой, – произносит она. – Забыла тебе рассказать. Мне сегодня позвонили из студенческой газеты. Они взяли меня практиканткой в свой главный офис.
– Это чудесно, Бэйлор!
– Ну, не так чудесно, как если бы я была репортером или редактором. Я буду просто рядовой секретаршей, но надо же с чего-то начинать, – говорит она.
– Уверен, что тебя очень скоро повысят до репортера! – говорю я и ободряюще сжимаю ее руку.
Когда мы обошли уже пол-озера, она начинает дрожать, и я чувствую себя полным придурком из-за того, что пригласил ее пройтись в такой холод. Я останавливаюсь и обнимаю ее, растираю ей спину, пытаясь согреть. Она улыбается мне, и в мягком свете фонарей, освещающих тропинку, я вижу, что нос у нее покраснел от холода. Я наклоняюсь и трусь носом о ее нос. А потом я делаю то, о чем мечтал последние шесть часов. Я снова ее целую.
Мне не показалось раньше – Бэйлор и правда хорошо целуется, просто фантастически хорошо. Я пытаюсь прогнать мысль о том, что они с Говнюком, должно быть, много целовались весь прошлый семестр. Интересно, были ли их поцелуи похожи на этот? Вряд ли. Это просто невозможно. Я целовался с сотней девушек, и ни один из тех поцелуев даже близко – даже отдаленно – не сравнится с этим поцелуем. Я стараюсь не думать о том, чем еще она могла с ним заниматься.
Когда это я стал таким лицемером? У меня нет никакого права злиться на то, что у нее были другие парни. Она ведь знает о моем далеко не безупречном прошлом и не высказывает никаких претензий.
Я забываю обо всех, кто был у нее до меня, и сосредотачиваюсь на нашем поцелуе. Наши губы соединяются, а температура наших тел повышается на несколько градусов. Наши языки начинают исследовать друг друга, она постанывает, а я прижимаю ее еще ближе, соединяю наши тела воедино, чтобы она почувствовала, какой эффект она на меня оказывает. Когда мы наконец размыкаем губы, наше дыхание похоже на серию быстрых затяжек, мы никак не можем отдышаться. Я прижимаюсь к ней лбом, я хочу прикасаться к ее коже как можно больше.
– Готова идти обратно? – спрашиваю я.
Она кивает, и я блаженствую, осознавая, что от моего поцелуя она потеряла дар речи.
В машине мы разговариваем и держимся за руки, а я везу ее в общежитие длинным путем. Я вижу, что она улыбается, потому что тоже об этом знает. Когда мы наконец приезжаем на парковку, я нарочно встаю на место, не освещенное фонарями, надеясь на продолжение поцелуев, прежде чем она уйдет домой. На парковке немноголюдно – время для студентов еще раннее, но я не хотел сегодня приглашать ее к себе домой. Я хочу действовать не спеша. Тише едешь – дальше будешь. А в этой гонке я намерен продвинуться как можно дальше.
Я выключаю двигатель, и какое-то время мы сидим в тишине. Затем оба неловко смеемся, потому что оба знаем, что никто из нас не хочет сейчас расставаться. Я снова беру Бэйлор за руку и притягиваю к себе на сиденье. Она отстегивает ремень безопасности и придвигается ближе. Я тоже быстро отстегиваю свой ремень и поворачиваюсь к ней лицом. Потом отпускаю ее руку и провожу большим пальцем по ее подбородку.
– Тебе тепло?
– Почти, – отвечает она.
Я убираю руку, чтобы завести двигатель и включить печку. Но прежде чем я успеваю это сделать, она берет мою руку и возвращает ее себе на лицо.
– Есть еще один способ меня согреть.
Мой член опять оживает. Интересно, я когда-нибудь смогу находиться рядом с ней без эрекции? Я наклоняюсь и целую ее. У нее вкус картошки фри, шоколада и мяты, перемешанных вместе. Раньше я был бы не в восторге от такой комбинации, но на ней это чертовски вкусно. Она двигается, стараясь еще плотнее соединить наши тела на переднем сиденье моего грузовичка. Я поворачиваюсь, чтобы она могла устроиться поудобнее, но дергаюсь слишком быстро, и мы ударяемся зубами.
– Извини, – говорю я. – Я знаю, что здесь не очень удобно.
Бэйлор игриво смотрит на меня. Затем оглядывается на окна, которые теперь уже достаточно запотели. Я задумываюсь о том, что она собирается сделать, и когда вдруг Бэйлор залезает на меня, я понимаю, что она проверяла, не видно ли нас снаружи.
Когда она устраивается на мне и смотрит на меня сверху вниз сквозь полуприкрытые веки, мне приходится чуть-чуть сдвинуться под ней, чтобы в штанах стало не так тесно. Если раньше я считал ее прекрасной, то я просто не знал, насколько невероятно она будет выглядеть, сидя на мне верхом. Она робко смотрит на меня, словно не знает, не стану ли я возражать. Не говоря ни слова, я протягиваю руку и притягиваю ее голову к себе, затягивая ее в поцелуй.
Мы целуемся, пока у нас хватает дыхания. Она слегка отстраняется, чтобы набрать в легкие воздуха. Я пользуюсь этим, чтобы поисследовать ее шею, прижимаясь губами к нежной коже между ее шеей и плечом, где я чувствую учащенное биение ее пульса. Я облизываю, и посасываю, и наслаждаюсь ее сладким вкусом. Она стонет и вжимается в меня, когда я провожу языком прямо под мочкой ее уха, так что я задерживаюсь там подольше. Я задерживаюсь на этом маленьком участке кожи, а ее дыхание становится еще быстрее. Надо запомнить эту точку на будущее.
