Юлия Лавряшина "Шаги в пустоте"

После истории с Умником? О нет! Я удалила свою страничку, едва вернувшись домой…

– Не верю, – произнесла она трагическим голосом.

– Я уникум.

– Ты душнила!

– Знаю.

Отчасти она была права, но я никого не пыталась обратить в свою веру. Им нравилось барахтаться во Всемирной паутине, как мухам, чьи лапки увязли так, что не вырваться. А мне… Я даже не могла сказать, что же теперь мне нравилось. Прямо сейчас хотелось остаться с морем наедине, а эти двое здорово мешали. Впрочем, как и еще сотни отдыхающих. Городской пляж – не то место, где можно пошептаться с тем, к кому ты приехала.

С любопытством заглянув мне в лицо, Ромка ухмыльнулся, убедившись, что я абсолютно серьезна:

– Ну и правильно. Фигня все эти ваши соцсети.

Ему так хотелось понравиться мне, что стало даже жаль его… Одноглазый Никита Ивашин, который был стажером у Артура, вызывал похожее сострадание. Может, я вообще способна только на материнское отношение к мужчинам? Даже Артур, хоть он и старше меня в два раза, вызывает желание лишь побаюкать и утешить…

Но и Милу мне тоже стало жаль. Ее хорошенькое личико так страдальчески скривилось:

– А что же ты любишь?

Я вздохнула:

– Читать.

Обычно такой ответ вызывает недоумение: «Ой, ты серьезно? Отстой!» Но Мила неожиданно просияла:

– Тогда я знаю, куда нам сходить!

Она потащила меня куда-то, все дальше уводя от моря, с которым мы так и не поздоровались, но вырываться я и не подумала. Мне уже пришло в голову, что это правильно: только Артур имеет право присутствовать на нашей встрече с морем. Его мне нечего стесняться, он мне ближе, чем отец. Я попрошу Артура увезти меня за город, на какой-нибудь пустынный берег, где мы останемся втроем – я, он и море. Только в этом единстве возникнет та гармония, которой я ищу…

Ромка, конечно же, увязался за нами. Болтая ни о чем, мы шли какими-то узкими улочками, пропахшими лепешками, кофе и вареной кукурузой. По тротуарам, испачканным чернильными пятнами шелковицы, безжалостно раздавленной курортниками. А вокруг на каменных приступочках и просто на прогретом асфальте возлежали прекрасные в своем высокомерии узкомордые крымские кошки разных расцветок. Мне хотелось бы вытянуться рядом с одной из них на теплых камнях, закрыть глаза и слушать, как жизнь течет мимо, слегка волнуя звуками шагов и обрывками фраз.

Мне всегда нравилось просто наблюдать за людьми, пытаясь проникнуть в их шкуру, угодить в их мир, испытать то, что они чувствуют. Наверное, придуманное мной не имело ничего общего с реальной жизнью прохожих, но это неважно. Разве писатель не поступает точно так же, заимствуя внешность прототипа героя и полностью придумывая его судьбу? Хоть кто-нибудь из этих людей узнал бы себя в персонаже книги без портретного описания?

– И тут мой бывший из школьного туалета выруливает! – не умолкал голосок Милы. – Увидел меня – чуть в обморок не грохнулся. А я такая: «Попался, мазафака!»

Сатанинский басовитый хохот заставил меня очнуться и даже рассмеяться – так забавно это вышло у Милы.

Я не спрашивала, куда она ведет меня, но когда увидела перед собой литературное кафе имени Анны Ахматовой, то сразу поняла, что ожидала чего-то подобного.

– Вот! – Мила взмахнула рукой с таким гордым видом, точно была хозяйкой этого заведения. – Ты-то уж точно знаешь, кто такая Ахматова.

– А есть такие, кто не знает? – не поверила я.

– Полно! Пойдем?

Я спохватилась:

– У меня нет с собой денег. Я думала, мы просто побродим…

– Об этом не волнуйся, – заверил Ромка.

Было заметно, как его обрадовала возможность оказать мне покровительство. Ну, купить мне кофе я могла ему позволить, почему бы и нет?

– Наш богатенький Буратинко, – пропела Мила, с нежностью глядя на брата. – Храни тебя Бог!

– А пароль вы знаете?

Они уставились на меня:

– Какой пароль?

– Ты о чем вообще?

– О стихах Ахматовой, – я смотрела на них с таким видом, словно это они несли чушь. – Здесь же на входе надо прочесть хотя бы четверостишие.

Два доверчивых дурачка – они озадаченно переглянулись. Ромка пристыженно пробормотал:

– Я вообще ее не читал…

Мила явно могла бы сказать то же самое, но она сохранила лицо:

– А я не помню наизусть.

– Ладно, – вздохнула я. – Придется отдуваться за троих.

За столиками у кафе сидели люди, но мне было плевать на них. Это была для меня своего рода разминка: нам с Артуром предстояло распутывать новое дело, и мне точно опять придется надевать маску, играть какую-то роль, как в прошлый раз в цветочных магазинах… Почему бы не потренироваться?

И я начала читать в полный голос. Сначала «Я научилась просто, мудро жить…», потом «К стихам» и в итоге добралась до своего любимого.

Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.
Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это – счастье…

Никому не обязательно было знать, что это был мой привет той, ради кого я приехала в Евпаторию, мой воздушный поцелуй. Люди за столиками перестали жевать и слушали меня – сперва с недоумением на лицах, потом все больше оттаивая и обмякая. Они начали улыбаться, а взгляды красивых загорелых женщин наполнились грустной мечтательностью.

Мила тоже слушала меня, прижавшись спиной к дереву и завороженно приоткрыв рот. Она была такой трогательной и милой, в полной гармонии со своим именем, что я простила ей всю ерунду, которую она несла сегодня…

И только Ромка неожиданно часто заморгал, отвернулся, а потом и вовсе пошел куда-то по улице, опустив голову. Но я все же дочитала тот фрагмент, который помнила, получила аплодисменты и лишь тогда спросила:

– Что это с ним?

Мила вздохнула:

– Это не из-за тебя… Знаешь, я думаю, его папа не просто так пропал. Он, наверное, сбежал от них… Они же с тетей Светой подали на развод. Только странно, что дядя Паша его не дождался…

Я еле удержалась от того, чтобы тут же не позвонить Артуру. Эта информация стала главным результатом этой прогулки, больше не казавшейся мне бессмысленной.

– Ты классно читаешь стихи, – одобрила Мила.

– Я с шести лет на сцене…

– Вау! А я думала, что сама пишешь.

Мои литературные попытки не стоило и упоминать, поэтому я ответила:

– Нет. Не дано.

Мила вздохнула:

– Мне тоже. А моя мама пишет! Правда, никому не читает.

– Только тебе?

– Не… Мне тоже не читает.

– Откуда же ты знаешь?

Воровато оглянувшись, она сделала большие глаза:

– Я случайно у нее в комоде тетрадку нашла. Прикинь, она ручкой пишет! Не в компе…

– И ты прочитала?

– Ну… заглянула. А ты удержалась бы?

Я подумала, что мама прочла бы мне свои стихи, если бы писала. Мне хотелось так думать. А если нет? Вдруг в ее жизни существовали тайны даже от меня? До сих пор я так и не решилась притронуться к ее вещам… Вдруг там скрываются такие секреты, после открытия которых мой мир перевернется с ног на голову? Может, лучше и не рисковать…

А в литературном кафе, кстати, не оказалось ни одной книги! Ни ахматовской, ни любой другой. Это как, а? Я была просто оскорблена.

* * *

В небе проснулись первые звезды. Они лениво жмурились, поглядывая на свои отражения, купающиеся в мелких волнах, до которых я не доплыла. Закрывая глаза, я представляла, о чем могло бы нашептать мне ночное море, если б мы остались наедине. Две восхитительные стихии: космос и океан, по моим меркам – бездонные, и маленький человек между ними.

Я легла бы на мягко поднимающуюся грудь влажной стихии и слушала бы музыку сфер, в которой величественный орган сменяется прозрачной флейтой, а пронзительные звуки скрипок – томной виолончелью. Почему мне никогда не хотелось научиться играть самой? Наверное, я всегда слишком хорошо понимала свою мизерность в сравнении с музыкой – третьей стихией, свободной от начала и конца. Каждый из нас рождается в мире звуков и, если повезет, слышит их до последнего вздоха. Не всегда они гармоничны, но это музыка мира, она такова… каков он сам.

В тишину моих мыслей внезапно просочились шаги. Едва различимые, крадущиеся…

Оторвав взгляд от быстро темнеющего моря, на которое смотрела из окна, я обернулась: Ромка с Милой стояли в нескольких метрах от меня – он растолковывал ей, как хочет разрисовать одну из стен в замке Фионы, куда они притащили меня. Разумеется, он находился в Парке монстров, который Ромка считал себя просто обязанным продемонстрировать мне в первый же вечер.

Их парк оказался довольно вместительным, а сам замок выглядел немаленьким. Вполне себе такой светлостенный особняк с готическими сиреневыми шпилями и узкими бойницами окон. Правда, застекленных вполне современными стеклопакетами…

– Там еще ремонт не закончен, – смутился он, когда Милка потащила нас к замку. – Строительный мусор и вообще всякая фигня валяется. Может, не стоит сейчас? Я приберусь малость…

Мила скорчила гримасу:

– Ой, я тебя умоляю! Ты еще сто лет там будешь порядок наводить… А Саша же не вечно тут жить будет!

И я поддержала ее, ведь мне действительно было интересно оказаться внутри замка.

Конечно, его стены были сложены не из громоздких камней, как это было принято в Средние века, думаю, зимой здесь было холодновато. Но кто в Крыму берет в расчет месяцы, когда нет отдыхающих? Лето – вот единственное время жизни, реализации планов и мечтаний, заработка, любви… Вневременье, вроде весны и осени, пристегивается к нему, подчиняется ему, работает на него. Никто и слышать не хочет о зиме!

А я сейчас слышала шаги… Явственно слышала.

Но, похоже, только я, потому что Ромка даже головы не повернул, а Мила так и сыпала идеями, как можно раскрасить стену, поэтому не различила бы и топота настоящего Шрека. Может, это болтался по замку кто-то из аниматоров? Или рабочие завершали свои дела? Скорее всего, вообще не стоило напрягаться, но я помнила, что Ромка сказал, когда отпер ворота:

– Сейчас тут уже никого нет. Весь парк в нашем распоряжении!

Кто же тогда здесь бродит, черт возьми?!

– У тебя тут бомжи не ночуют?

Ромка уставился на меня с таким непониманием, что ответ уже и не требовался. Я указала большим пальцем:

– Там кто-то ходит…

Теперь они оба воззрились на меня с изумлением. Сменив большой палец на указательный, я приложила его к губам, заставив их притихнуть. Они замерли, навострив уши, и замок тоже притих, поглотив все звуки. Если кто-то и пробрался сюда, то он замер за стеной, встревоженный тишиной, от которой у меня зазвенело в ушах.

Этот человек слышал нас. Где он находился, на одном этаже с нами или наверху, я не успела различить… Вряд ли внизу, иначе я не расслышала бы шагов.

– Из чего стены?

Ромка захлопал ресницами, но быстро сообразил, о чем я. Посмотрел на стену, точно на ней висел ярлык, потом выдохнул с легким присвистом:

– Сип-панели.

– Слышимость офигенная…

– В этом весь смысл, – пояснил он шепотом. – Мы здесь всякие квесты проводим. Иногда страшилки устраиваем: из-за стены доносятся завывания…

– Стоны, вопли, – подхватила Мила и опять прислушалась. – Но сейчас ничего нет. Ты же не включал аппаратуру?

– Зачем?

– Блин, ты как еврей! Отвечаешь вопросом на вопрос… И так всегда, – пожаловалась она мне.

– Тише, – остановила я обоих. – Мне не почудилось. Там кто-то есть…

Кивнув, Ромка двинулся к старомодному буфету и сунул руку в щель за его задней стенкой. Я подумала, что там кнопка сигнализации и он хочет вызвать подмогу, но Ромка вытащил из-за буфета здоровый кинжал со слегка изогнутым лезвием.