И тут Родечка, вертевшийся у нас под ногами, выбегает из комнаты и возвращается с маленькой иконой святого целителя Пантелеимона, своей любимой, с которой он пролежал на кровати эти страшные три часа. Суёт икону врачу.
– Красивое лицо, – задумчиво реагирует наш врач и уходит.
Позже, успокоившись, я говорила детям об ангеле-хранителе: как он подставляет свои могучие крылья, когда ребёнок падает, и спасает от верной смерти.
А ещё день спустя я, стоя, как всегда, у плиты на кухне, слышу тоненький Родин голосок:
– Прыгай, тебя Ангел поймает!
Придерживая живот, бегу в детскую и вижу на том же самом шкафу маленькую Лидочку (и как забралась?) в полной готовности к прыжку.
– Стой! – кричу я и дрожащими руками снимаю её со шкафа.
Вечером провожу беседу на тему: «Не искушай Господа Бога своего».
Лепесток второй
Сказау – и сказау
Чудесный человек есть в нашей церкви. Тридцатитрёхлетний Андрей. Всех нас ласково называет сестричками, никогда никому ни в чём не откажет, ходит на все службы. Часто приходит ко мне, предлагает свою помощь.
Я, конечно, с радостью её принимаю. Батюшка целыми днями и ночами в делах и заботах, единственный мужчина в доме – четырёхлетний Родион. К тому же есть возможность человека накормить и поделиться семейным теплом (Андрей живёт один в общежитии, родители далеко).
Как-то раз, в понедельник, Андрей установил в сервант вместо разбитого детьми стекла лист ДВП и сидит на кухне, ест домашний борщ. Андрей, немного странноватый, рассказывает, как вчера ходил после службы на кладбище гулять и увидел свою могилу.
– Свою? – переспрашиваю я.
– Ну, нет. Имя, отчество – мои, а фамилия не моя. Год рождения опять мой. И так грустно стало: вместо креста на пирамидке звезда. Я написал на листочке: «Мама, поставь мне крест!» – и сунул его за табличку.
Слушать это было жутковато. А на следующий день в церковь приехали люди с работы Андрея и рассказали, что он погиб. Во время припадка (Андрей страдал чем-то вроде эпилепсии) он упал и стукнулся виском об угол стола.
Хоронили его наш приход и организация, где он работал. Причём на работе ему приобрели пирамидку со звездой, но после рассказа о том, какую записку он написал накануне, на могилу поставили большой деревянный крест, сделанный в церкви. От родителей пришла телеграмма, что приехать на похороны они не могут. Андрея все очень любили, и на отпевание и поминки собралось много народа.
Шёл Великий пост. Служба каждый день, усталость, масса дел. На девятый день помянули Андрея в трапезной и разошлись. У меня ещё мелькнула мысль рассчитать сороковой день, но понадеялась на прихожан – столько их было на отпевании.
И вот как-то в воскресенье я собираю детей в церковь, а Родион вдруг говорит:
– Вари коливу (так он называл кутью. – Прим. авт.).
– Зачем?
– Андрей говорит: «Ешьте коливу – меня вспоминайте».
– Какой Андрей? У него кто-то умер? (у нас в приходе несколько Андреев. – Прим. авт.)
– Да нет, наш Андрей. Он сам умер.
Я с недоверием посмотрела на Родю. Но всё же рассказала батюшке. Тот сказал, чтобы сварила кутью и отнесла в церковь:
– Помянуть никогда не лишне.
Я сварила и пришла в церковь с мисочкой поминальной кутьи. Там подошла к одной «церковной бабушке» бабе Шуре и спросила, когда сороковой день со смерти Андрея. Баба Шура всплеснула руками:
– Да вчера было!
– А Андрея помянули?
– Какое там! Три службы подряд, замотались.
– Ну хоть кутью-то сварили?
– Нет…
Я протянула мисочку:
– Вот, Андрей просил кутью кушать и его поминать.
Придя домой, я долго тормошила Родиона:
– Как Андрей тебе про кутью сказал?
– Пришёу и сказау! (Родечка не выговаривал букву «л». – Прим. авт.)
– Но как?
А он непонимающе смотрел на меня своими зелёными глазами и всё повторял:
– Ну, сказау и сказау.
Лепесток третий
Господи, Ты знаешь!
Родион всегда удивлял нас. Он не особый фантазёр, довольно замкнутый и молчаливый мальчик, хотя и сорванец. Но в свои три-четыре года он иногда говорил такое, что мы понимали: для него открыт мир, который для нас (да и для всех) является закрытым. Случай с Андреем был далеко не единственным.
Как-то Родя приболел и лежал в кроватке. Вообще, он болел всегда без каких-либо капризов и слёз. Тихо лежал, сложив руки на груди, держал любимую икону святого целителя Пантелеимона и приговаривал:
– Грешиу, грешиу. Теперь лежи, Родя, не греши.
Но однажды я услышала громкий плач и, подойдя к его кровати, увидела, что он просто заливается слезами.
– Что ты, Родя? Тебе так плохо?
И вдруг он начинает взахлёб просить:
– Мама, молись за бабушек!
– За каких бабушек?
– Которых мы с папой отпевали. (Родя с трёх лет ходил с папой на отпевания, кое-где помогал, зажигал свечи, подавал кадило. – Прим. авт.)
– Да что такое? – пугаюсь я.
И тут Родя начинает рассказывать:
– Ты думаешь, когда бабушек в гробу в землю опускают, они там остаются? Нет, они глубже проваливаются, падают, падают и так кричат!
И опять просит:
– Молись за них, молись!
– Но я не знаю их. Это вы с папой отпевали. Ты сам помолись.
– Да я молюсь, а они всё равно кричат.
Пришлось мне встать на колени прямо около кроватки и молиться:
– Господи, Ты сам знаешь, за кого я молюсь. Прости их, спаси и пощади.
Так мы с ним вдвоём и молились. А когда он немного успокоился, то рассказал, что те бабушки, которые верующие были, после отпевания в земле тоже не остаются, падают. Только не вниз, а «на небо».
Лепесток четвёртый
Маленький священник
На Пасху мы со старшей Лерой подарили Родиону сшитую из старого материала маленькую розовую ризу. Уж очень он любит играть, как будто он священник в церкви. Риза очень понравилась Роде, и в скором времени я услышала из своего «кабинета»-кухни: «Служба началась».
Родион в новой ризе, в руках кадило (вязаное кашпо), Лера и Ксюша поют на клиросе. Родион даёт возглас:
– Господу помолимся!
Девочки, красиво, на два голоса:
– Господи, помилуй!
Родион опять:
– Господу помолимся!
Девочки опять очень красиво:
– Господи, помилуй!
И так раз пять подряд. Родечке четыре годика, больше, видимо, он ничего не запомнил. Лерочка шёпотом подсказывает брату:
– О граде сем Господу помолимся.
Родион твёрдо возглашает:
– Господу помолимся.
Девочки отвечают, а Лера шепчет опять:
– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
И тут Родион тихо спрашивает:
– Кто здесь священник?
– Ты, Родечка.
– Тогда, Господу помолимся!
И опять бесконечно слышится тот же возглас и красивое пение послушных «маленьких женщин».
Лепесток пятый
Любовь и ненависть
Можно подумать, что Родион – этакий маленький мужичок с большим самомнением. Но это совсем не так. Он на редкость критично к себе относится. Даже в письмах бабушке и дедушке в Москву неизменно подписывается «ваш грешный внучок Родион». И хотя мне он доставляет массу хлопот, иногда обиду и слёзы, но никогда не заснёт, не раскаявшись, не омыв слезами свои грехи и не выпросив себе прощения.
Вот я после довольно тяжёлого дня, расстроенная и, в общем-то, сильно обиженная, подхожу к его кроватке, чтобы благословить на ночь. И вдруг в темноте чувствую, как со второго яруса ко мне метнулось худенькое тело, а ручки обвили шею. Родя горько плачет, приговаривая:
– Прости меня. Как я тебя сильно обижаю!
– Зачем же ты делаешь это? Ведь ты меня любишь?
– Я очень тебя люблю. Я не хочу обижать, а всё обижаю и обижаю. А вот он тебя не любит и мне говорит.
– Да кто он? – непонимающе спрашиваю я.
– А бес. Он тебя не любит.
