– Всё окей, не парься. Успокоился. Разъяснительная работа тоже проведена, – лениво отозвалась она, – может зайду сегодня? У меня Мишку свекровка заберёт…
Юрий Алексеевич не ответил, взглядом дав Оксане понять, что идея так себе…
Протрезвонил звонок. Третий урок сегодня по плану должен быть открытым и всем, у кого свободное время, полагалось присутствовать. Физик тоже успел в этом году дать уже два показательных урока, прошедших замечательно, поскольку знания предмета и задор имелись отличные. Сейчас шли в начальную школу на родной язык.
Алена Михайловна встретила гостей с цокотом, закатывая глазки – неохотно. Это был уже второй класс, который она набрала, но до сих пор уроки и выступления на публику давались ей с трудом.
Детишки угомонились и начался урок. Начался-то вроде бы неплохо, но, как оказалось, удачным из всего было только приветствие учителя классу, на всё остальное смотреть было можно, только испытывая испанский стыд перед детьми и коллегами. Завуч, отбрасывая свои чуть вьющиеся русые локоны с плеч, сидела достаточно спокойная, как будто не происходило никакого преступления против детей.
Хотя даже Оксана, опешив от смотримого, оторвалась от телефона и следила за ходом урока.
– Вот вам и курсы, – вздохнула Регина Станиславовна, намекая на то, что педагогического образования у этой учительницы начальных классов нет. И тихонечко вышла, не в силах досматривать то, что происходило.
В завершении этого дня, физик, находясь под впечатлением всех произошедших событий, быстренько накатал недвусмысленного содержания статейку в "Подслушано в нашем городе", где в ироническом тоне описал "один день из жизни учителя". Упомянул там и про списанное оборудование, которое волшебным образом превратилось в новейшее, и про перепечатки грамот для аттестации, и про уроки неквалифицированных педагогинь. Статейку тут же опубликовали, полгорода моментом отлайкали, а на следующий день, как только физик пришел на работу, секретарь Ирина, увидев его, пискнула из глубины коридора:
– Юрий Алексеевич, к директору зовут.
Там физику вынесли выговор.
– За что? – возмутился он, – оборудования нового нет, педагоги такое творят – документы подтасовывают, а выговор мне?
– У вас доказательства, Юрий Алексеевич, имеются, если вы такое утверждаете, – Парировала по -деловому директор.
– Да это ж все, весь коллектив видит. Я и предположить не мог, что такое в стенах школы....
– Как бы не было, – перебила Людмила Михайловна физика, – мне скандалы в школе не нужны! И статью свою....
– Правдивую! – Вклинился физик.
– Мерзкую! – Кричала директор, – Уберите!
Юрий Алексеевич хотел что-то возразить, но Людмила Михайловна предупреждающе подняла руку:
– Ещё раз подобная выходка, Юрий Алексеевич, и я покажу вам на дверь! – Подвела она итог их беседы.
Людмила Михайловна руководила этой школой уже более двадцати лет и постепенно, сама того не замечая, скатывалась к маразматизму в работе. Действительно скандалы она не любила, иные точки зрения не принимала, и всё, что не касалось введённых ей в школе инноваций, обсуждать и тратить на это время не желала. Родители её недолюбливали за то, что на все её внедрённые инновации им приходилось выкладывать денежку; вроде и трактовалось всё, как бесплатное, а по сути-то приходилось мамам и папам раскрывать кошельки. А, соответственно, выкладывая такие суммы, родители и с детей начинали требовать больше – побед, медалей; детские дополнительные занятия и увлечения перерастали в престижные школьные проекты и своей громоздкостью и вниманием к ним стирали интерес самих детей. Поэтому незаметно «школьные годы чудесные» превращались в гонку и пытку.
– У нас сейчас настоящая блокада души от всего доброго, хорошего, бескорыстного; это хуже, чем даже та ленинградская. Эту, наверное, мы не переживем», – говорил Юрий Алексеевич матери.
И написал заявление об уходе, с радостью подписанное руководством, бунтари никогда никому не были нужны.
– Юрка, – просто вопила Анна Сергеевна, хватаясь за голову, – ты дурак что ли совсем? Куда ты пойдёшь? Ты подумай! Скажешь, в других школах лучше? Вон у Татьяны, соседки моей, внуки в восьмую ходят, им классная предложила на комиссию съездить, чтоб экзамены не сдавать. А Катька у них умница такая, так поёт, голос, талант, а вот с математикой худо. А учительница что, заниматься с ней будет бесплатно? Нет! Вот и говорит, езжайте, мол, а то все показатели по ЕГЭ у нас испортите. Татьяна вон неделю ревёт, а что делать? Репетитор по математике, знаешь, сколько стоит?
– Причем тут это? – удивлялся Юрий.
– А при том, что если есть силы и возможности, то надо не только о себе думать. Ты детей бросаешь, понимаешь ты это?
– Мама, да знаю я всё, – отмахивался Юрий Алексеевич.
– Ну так что ерепенишься? Ты где-другую-то работу найдёшь? Везде одинаково, – убеждала его мать, – ты против системы переть задумал? Систему не пересилишь!
– Мама! – Возмущался он, сердясь, что самый родной на свете человек не силится его понять, – делание из ребёнка инструмент, безнравственность, подлоги документов – это ты называешь системой?
– Сын! Это бесполезный разговор, мы не найдём выход. Просто одумайся.
Но сын не одумался и, отработав ещё две положенные недели, остался один на один в схватке с противоречивым и враждебным ему миром.
Не всегда в мироздании явления, поступки, мысли идут по заранее обозначенному пути, иногда даже огромные вселенские тела сходят с привычной траектории, а что уж говорить о каких-то мелких земных событиях. Вот, например, февраль на уральских просторах всегда был самым холодным месяцем, ртутные столбики могли частенько перемахнуть и за минус сорок, ветра и метели хорохорились не на шутку, а в этом году февраль всех обманул, сломал привычное видение – сыпал снегом, капал с крыш, угомонил метели.
Юрий Алексеевич тоже решил поступить как этот февраль – неожиданно – уволился из школы и запил. Увещевания матери, повозки его в больницу, капельницы – действовали невпечатляюще. Горше всего же был тот факт, что физика без прикрас можно было назвать хорошим учителем, стезя эта ему поддалась; и пусть не так долго выступал он в этой роли, но пользу бы ощутимую принести на этом поприще мог. Недаром ведь директора школ, узнав об увольнении, ринулись звонить, не дожидаясь, пока он сам придёт узнавать о вакансиях. Но учитель либо не отвечал, либо поднимая трубку в пьяной неадекватности, не мог понять кто и что от него хочет и посылал крутым словцом. Сам же он не переступил порог ни одной школы.
Утро для себя он перенёс на послеобеденное время, когда за окнами уже играло солнышко, а ребятня спешила с уроков; физик тогда просыпался с неизменно гудящей головой, вырубал уставший телевизор, шарил в поисках недопитого, заваривал быстрый кофе, погружаясь в ВК. Потом пытался соорудить что-нибудь поесть, шёл затариваться, пил, ругался с матерью, приходившей каждый вечер и пытавшейся внушить сыну всякие правильности, расшевелить.
И таким макаром жизнь доходила до крайней точки, рушилась; так бездарно и страшно пропадали молодость, талант, задор, раздавленные простой системой, созданной самыми обычными людьми, которые её подпитывали, укрепляли, холили и одновременно ненавидели, и мечтали о её разрушении. Странная это была система, странные люди, странные обстоятельства. Наверное, ему нужно было попытаться подстроиться, быть как все, но он не смог вписаться. Хотя, конечно, вполне можно было закрыть глаза и размеренно идти дальше, как шествовали десятки и сотни других. Но и противовес найти тоже не мог. Поэтому выходило, что они все там в учительских, они мудрее: высунут нос из системы, не увидят другого берега и юрк обратно, махнут рукой, глаза прищурят и живут себе дальше. А он слишком далеко нос высунул, так далеко, что силы юркнуть обратно уже не осталось.
– Вот и сиди теперь один с носом, – показывал учитель себе язык в зеркало, открывая очередного «дизеля».
В замочной скважине скрипнул ключ.
– О, пришли мне уроки морали преподавать, – встретил он мать в прихожей.
– Ирод, – вместо приветствия бросила она в сердцах, снимая пальто.
Физик подхватил принесённые матерью пакеты «пятёрочки» и прошествовал на кухню.
– Сын! Ну сколько можно? – с горечью спросила Анна Сергеевна, сделав ставший привычным обход по квартире – за диван, под стол были запрятаны пустые бутылки, в холодильнике имелся запас.
– Мам, не начинай, – поморщился физик.
– Вон даже Оксана звонила, – словно не слыша его продолжала мать, – и до неё донеслось, все в курсе уже, что ты спиваешься…
– Ей-то какое дело? – хмыкнул физик
– Да вот уж какое-то, – ворчливо заметила Анна Сергеевна, разбирая продукты.
– Всё равно, – равнодушно ответил физик, нарезая сыр, – пошла она…
– Сын, – вдруг так серьёзно сказала Анна Сергеевна, подсаживаясь к столу, – слушай, а может тебе вернуться, а? Ты прости меня, дуру, что сорвала тебя с места, на свою голову…
Анна Сергеевна корила себя в происходящем неимоверно; вот не начни она причитать, как тяжело ей стало с отцом, его и по больничным этажам водить, и домой на четвёртый затащить, и искупать…Да разве ж это проблемы, причитала она сама себе сейчас, да справилась бы, ох, что наделала. А вышло, что сыну сама дорожку не ту указала.
– Мам, – Юрий поморщился, больше всего на свете не любил эти материны причитания и самобичевания…– всё норм будет…
Но норм пока что не получалось, получалось пить, да иногда к друзьям заруливать. Например, к Мишке. Михаил был такой правильный и простой человек, так у него всё складно и понятно выходило, вмиг все проблемы и непонятки расползались по нужным полочкам Как-то Юрий Алексеевич вычитал в интернете интересную фразу «У каждого своего рая». Так вот к Михаилу это высказывание относилось на все сто, он жил в своём мире, засаживал в округе всё сиренью, любимой им до одури и не переживал ни по какому поводу, не касающегося его мирка. И Юрий Алексеевич любил с ним при случае встречаться, поболтать; после этих разговоров становилось спокойнее и лучше. Любой вопрос Михаил выворачивал нужным боком и решал.
– Тьфу, – морщился друг, когда физик рассказывал ему иногда о творимых школьными дамочками бедах, – сдалось тебе с бабами разбираться. Вырастут щенята, сами решат на какой им куст ссать. Пусть бабьё тешится, а ты свою линию гни, не смотри в их сторону. Жизнь – штука витиеватая, но цель у неё одна, так что как ни крути, а куда нужно, туда ребёнок и дойдёт. Работай давай, учи своей физике, физика – это дело. И не заморачивайся
И учитель, сидя с Михаилом у него на веранде под огромными старыми кустами сирени или помогая чистить от снега двор, думал: а и впрямь, что это я? моё дело – знания дать, всё остальное там – игра, а меня уж эти игры явно не касаются…
Вот и в один из дней этого беспутого февраля проходя по Восточной, где в ряд выстроились частные домишки, Юрий встретил друга. Тот, лохматый, перепачканный в строительной смеси и пыли, раскатывал на брёвна небольшой старенький дом, купленный им недавно.
Со злости, недолго думая, Юрий Алексеевич вызвался помогать. Работа была тяжёлая, но это и приводило в агрессивный восторг Юрия Алексеевича, ему необходимо было сейчас перебить свои мысли физическим трудом.
Дом, построенный ещё в начале пятидесятых, когда строили на века, крепко и надёжно, был из брёвен, метров по семь в длину, да для верности прихваченных скобами. Сначала Юрий Алексеевич с другом, забравшись на лестницы, ломиками брёвна поднимали, отрывая скобы и мох, потом нажимали с силой, напирали и сбрасывали вниз. Брёвна падали, глухо ударяясь о землю, какие-то от удара трескались на две части, какие-то выдерживали. Потом их оттаскивали, взявшись с разных сторон, и складывали поодаль друг на друга, для распила на дрова. Когда мужчины разобрали почти всё до фундамента, и на улице уже начинало темнеть, пора было отдыхать.
Михаил позвал Юрия Алексеевича уважить его и в знак благодарности за помощь – немного посидеть. Они устроились под навесом полуразобранного сарая, окрестив огромную чурку в стол. На город хлынуло щемящее провинциальное умиротворение вечера, приглушённее стали звуки мира людей и выразительнее, звучнее заиграла природа: вороньё с криками что-то делили в огородах, временами устраивали переклички и собаки то где-то далеко, то совсем рядом в соседнем дворе.
Домой Юрий Алексеевич пришёл поздно, очень уставший, но довольный; физическая работа придавала своеобразный новый дух, силу, благодать; труд будто встряхнул его, вырывая из скудности жизни, вливая другое мироощущение. Юрий Алексеевич зашёл в квартиру, сбросил в угол запылившуюся одежду, даже запамятовав достать из внутреннего кармана куртки оставшуюся бутылку. Потом долго мылся, пофыркивая и улыбаясь, и уснул крепким здоровым сном под бубнёш телевизора, сунув телефон под подушку.
А на утро, разбуженный рано-рано вспышкой света и грохотом, он выбежал в подъезд и домой уже вернуться не смог.
Часть 2
Глава 1
Юрия Алексеевича кто-то тряс за рукав; сознание постепенно начало проясняться, он открыл глаза. «Хорошо, что очухался, – первое, что подумал он, – и плохо, что снова здесь» Рядом стояла Анюта, пытаясь его поднять:
–Эй, эй, вставай, говорила же быстрее нужно, медлить никак нельзя…
Она подала руку, чтобы помочь ему встать. Ничего страшного, правда, с ним не случилось – жив, цел.
– С непривычки я, это.. – проговорил физик, отстраняя её руку: с чего вдруг ему помогать.
Аня выпрямилась, отступила назад.
– Долго я здесь? – Спросил он, поднимаясь
– Минут тридцать всё длилось.
– И что, часто так бывает?
Аня ещё немного отступила назад, недоверчиво и с тревогой посматривая на собеседника:
– Каждый день..
– Каждый день? – Удивление его было настолько искренним, что у Ани впервые промелькнуло в душе что-то вроде доверия.
– Вы правда, что ли не из города и не из… – шёпотом спросила она, пытаясь подобрать нужные слова, но подходящие слова к описанию данной ситуации, никак не находились.
– Да, – ответил физик, – сам в шоке, но это так…
– Аня! – Звонко раздалось в подъезде. Капитолина Сергеевна высунулась из квартиры и деловито осмотрела молодежь.
Перед Юрием Алексеевичем предстала немолодая женщина в пуховом платке, повязанном под грудь, в ворохе длинных юбок, надетых друг на друга, и обрезанных валенках, в народе такие называют чуни. Усталое впалое лицо её было изрезано морщинками, но удивительны на этом лице были большие голубые глаза. Скорбь и потери состарили её, но ничего не смогли сделать с красивыми лучистыми глаза, пусть и такими печальными сейчас.
Аня вздрогнула и, улыбнувшись, скрылась за дверью. Грозная Капитолина Сергеевна зашла за ней и демонстративно с шумом щёлкнула замком. Юрию ничего не оставалось, как на свой страх и риск, отправляться в увиденную им комнатку, оказавшейся открытой в соседней квартире.
Ему стало уже ощутимо холодно в кожаной приталенной курточке, пусть и модной для его времени, поэтому, увидев в комнате висящий тулуп из овчины, не думая переоделся. Тулуп был значительно длиннее, что отчасти согревало и ноги. Предусмотрительно достал из внутреннего кармана бутылку, глотнул прямо из горлышка и спрятал за ножкой кровати. Усталость и впечатления морили. Свернув свою курточку, сунул её под голову и лёг на кровать, почти сразу же заснув.
Разбудило Юрия Алексеевича чью-то присутствие, уловимое сквозь сон. Он открыл глаза. Перед ним с маленькой самодельной коптилкой, еле отбрасывающей свет, стоял старик, внимательно рассматривающий его.
Старик был маленький сморщенный в огромных роговых очках и самошитом толстом жилете без пуговиц, отчего подвязался ремнём. Смотрелось забавно, но старику, видимо, было тепло.
Юрий Алексеевич поднялся, свесил ноги с кровати и тоже уставился на старика:
– Чего, папаша? – Спросил, как можно непринуждённее, не зная, чего ожидать от незнакомца.
– Спепан? – Недоверчиво, но с нотой надежды задал вопрос старик, – не признал? Фёдор Валерьяныч я…
Юрий, на всякий случай, изобразил радостно-изумлённое лицо, мало ли чем могла обернуться эта встреча.
– Степан? Натальи Константиновны, Наташеньки нашей сын? – продолжал вопрошать старик, – так ты комнатку, молодой человек, попутал, давненько дома-то не бывал. А матушка твоя…. На большую землю недавно так уехала…
Физик, хоть и был отчасти ещё в дремоте, но сообразил: этот старик принял его за парня соседки. Что ж на руку. Мать этого парня, значит, уехала. Значит, пристального распознавания можно избежать. А сам он где? Может на фронте, а может до войны, куда уехал, это уже дело девятое. Главное, сейчас продержаться, а там, может, из всего этого выпутаться представится случай.
– Пойдём, – продолжал Фёдор Валерьянович, – я тебе твою комнату открою, Наташенька мне ключи оставила.
Старик зашаркал к выходу. Юрий встал, незаметно сунул бутылку в карман тулупа и, прихватив куртку, вышел за ним.
«Его комната» была почти точно такой же, только кровати две, да огромная люстра над столом. Правда здесь было пустынней, только пара фотографий на белёной стене. Физик присмотрелся: парень с фотографии действительно был чем-то на него похож – вроде на первый взгляд и невзрачный, но неуловимыми нотками притягательный человек с чёрными насмешливыми глазами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/elena-nikolaevna-schigorcova/fevral-zavtra-uzhe-vesna-69140845/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
